Страница 8 из 26
– Так мы и развеселить можем – нам это недолго.
– Чем? Пригрозите мне незабываемой ночью, проведенной в камере для гомосеков? Не смешите. Я при аварии головой ударился – мне нужен покой и ласковая медсестра. И все что я здесь нес, это простой бред искалеченного человека.
– Слишком у вас интересный бред, – Грищенко поднял трубку внутреннего телефона: – Уведите его.
Дождавшись, когда за конвоирами закрылась дверь, повернулся к Рощину:
– Ну как?
– Похож на психа, но в этом деле он замаран по уши. Гаубицу увела та же шайка – с тем же почерком. Он этот эпизод упоминал. Ну и остальное добро тоже
– Что – они и танки угоняли в неведомые дали?
– Бывало и такое.
– Да уж… дела у вас… Сейчас мы его до вечера помаринуем, а потом я за него серьезно возьмусь. Есть у нас тут один старичок – расколоть кокос вручную может, дай только пару часиков и подготовленного клиента. Подготовкой займусь. Не слезем с него, пока не пойдет информация. А она пойдет.
– Мне можно будет при этом присутствовать?
Увы – в глазах Грищенко ответ прочитался еще до того, как сорвался с губ. Сотрудничество это хорошо – но пора российскому гостю и честь знать.
– Нежелательно. Со мной одно дело, а с дедушкой… Но я вам сообщу, если он начнет разливаться соловьем. А там, наверное, все равно россиянам его передавать придется – если запрос сделаете. Если на Украине за ним ничего серьезного нет, то он ваш. Убийство солдат у вас же были. У нас мы можем пришить ему лишь хранение огнестрела – несерьезно.
– Не удивлен, если и на вашей земле они отметились и в чем-нибудь похуже.
– Запросто. Надо поднять инфу по пропажам вооружения – может найдем их следы. Но каково загибает, а? Четыреста миллионов свинок. Мне многое доводилось слышать, но такое… Крут это Махров – психиатрам очень понравится.
Синельников Игорь Анатольевич, или в прошлом просто Синий, открыв дверь, стиснул Рощина в объятиях. Дружеских, разумеется, объятиях. И хотя Рощин не видел его уже десять лет, показалось, что не прошло и дня. Изредка бывает, когда между людьми возникает чувство полного единства. Какого-то сродства, не оставляющего места для неловкости в любой ситуации. И все между ними естественно – без глупых стандартных церемоний. Можно не видится годами, но помнить друг о друге с теплом, звоня не только чтобы поздравить с днем рождения, а и без всякого повода. "Серега! Вечер добрый! Я тут футбол посмотреть решил, но как глянул на игру, от ужаса полез за водкой. Первую уже накатил за упокой этих педерастов, что в чистом поле всей толпой мяч найти не могут, а вторую за твою здоровье пью. Если у тебя что-то есть, а у тебя не может не быть, наливай и себе – чокнемся об трубки. Мы ведь не алкаши сам-на-сам пить?!" Вот так и жили старые друзья – их разделяли границы и тысячи километров, но ощущения разлуки не было. Они не просто поддерживали связь – они оставались вместе.
Но встрече все же были рады безумно.
– Пусти! Отожрался на хохляцком сале – боров! Ребра же трещат! Да и соседи могут увидеть – представляешь, что подумают?
– Уж соседи меня за педика точно не примут – я ведь о-го-го! От меня не успевают жен, дочерей и даже бабушек прятать! Ведь если найду, то все – не уйдет.
– Десять лет тебя не видел, а врешь все так же. От тебя не то что бабушки сбегут – даже жена ушла. С немцем своим.
– Не ушла она – отпустил! Не путай! Освободила мне душу – теперь могу заниматься облагораживанием местной генетики без малейших угрызений совести! Заходи давай – чего стесняешься, будто монашка на пороге публичного дома!
– Да ведь ты сам не пускаешь – небось, не хочешь кормить. Не зря про вас, хохлов, говорят, что вы жадные – сам теперь убедился!
– Проходи – сейчас я тебе докажу всю глубину твоих заблуждений. Ничего для тебя не пожалел – горбушку черствого черного хлеба уже от плесени очистил, кильку в томатном соусе тоже открыл. Но только ты ее много не ешь – назавтра еще надо оставить.
– Сам ею давись, – уже разуваясь, хмыкнул Рощин. – У меня корюшка есть – полсумки. Не какая-нибудь питерская, в балтийской моче выловленная. Настоящая – дальневосточная, икряная. Йодом отдает – все как положено. Ты, кстати, обещал мне какое-то уникальное пиво. Только мне много нельзя – завтра в СБУ ваше топать опять, неохота туда с выхлопом приходить.
– Ха! СБУ? Знаешь, для чего там на входе охрана стоит? Чтобы не пропускать бродячих животных и тех, кто без перегара туда ломится. Так что мы сейчас будем доходить до кондиции всерьез.
Ни Рощин, ни Синельников алкоголиками не были, несмотря на армейское настоящее первого и прошлое второго. Употребляли, конечно, но очень аккуратно и только с поводом. В жизни Синего, правда, был период, когда он пил помногу и что угодно. Было это давненько, еще в армейские его годы. В принципе, в том месте, куда он тогда попал, не пить было невозможно. Хорошо, что это не вошло в привычку на всю оставшуюся жизнь. Ну а с Рощиным вообще все просто – с его службой квасить можно начинать, лишь получив генеральские погоны. Раньше нежелательно – чревато. Так что весь диалог друзей был не более чем исконно русским ритуалом завышения своих возможностей и намерений.
Хотя повод, сегодня, был. Причем неслабый – десять лет не виделись.
Квартира у Синего была маленькой, однокомнатной. Относительно чистая и неплохо обставленная, но женской руки не ощущалось. И вообще, единственный след женщины, обнаруженный Рощиным, это кружевные трусы (приличного размера), явно не первый день сохнущие на трубе в ванной. Умывшись, Сергей, вытирая руки, через дверь крикнул:
– Синий, у тебя тут какой-то любовник свои трусы забыл. Размер явно не твой. Не знал, что тебе толстенькие нравятся.
– Хватит подкалывать, фетишист – двигайся сюда. Я тут уже третий час слюной истекаю.
На столике, для такого случая поставленного в центр комнаты, Рощин не обнаружил обещанный черствый хлеб и кильку в томатном соусе. Зато здесь было множество других, истинно мужских блюд. Сало соленое и копченое в глубокой тарелке присыпано ледком, небрежно порезанная колбаса двух сортов, огромная тарелка салата, банка оливок и куча других мелочей, вроде кетчупа и горчицы. Главное украшение стола – целый противень отбивных. Ну и без спиртного не обошлось – запотевшая поллитровка водочки и пяток бутылочек обещанного пивка.
– К тебе должен в гости прийти табор цыганской родни? – уточнил Рощин. – Если нет, до дело плохо – мы же это за неделю не прикончим.
– Ха! Неделю? Да не нервничай – в морозилке у меня еще снаряды есть. Под такую закуску можно по ведру легко выдуть, и утром будешь как огурчик. Малосольный. Я тут на днях курил на балконе, и слышал как внизу молодежь стонет. Выпили мол вчера на четверых три пузыря, и им теперь плохо очень. Водка мол паленая. Опущенное поколение – закусывать водку жареным картоном и запивать газировкой, после чего наивно верить, что утро будет хорошим.
– Картоном?
– Ну этими… как их. Во! Чипсами! Мать твою – ты что, болтать сюда пришел, или как? Ну давай, тяпнем – за встречу!
Водка была не ледяная – холодная как раз в ту меру, когда ощущается вкус, но отврат не вызывается. Занюхав хлебом, Рощин навернул салата и потянулся за отбивной.
– Наша водка – хохляцкая, – жуя, сообщил Синий. – Это тебе не российская сивуха. Радуйся, кацап – где бы ты еще настоящей водки попил.
Синельников был таким же украинцем, как Рощин папуасом. Родился, правда, в Украине, здесь, в Крыму. Но еще в нежном возрасте был отсюда вывезен вслед за отцом – тот, будучи военным, постоянно кочевал по тогда еще единой стране. Рощин был больше украинцем, чем он – благодаря матери, родом из Днепропетровской области. Так что показной национализм Игоря был столь же шуточный, как и большинство подколок в их диалоге.
– Спасибо пану, бедное российское быдло твою милость не забудет – лежа под забором воздавать тебе хвалу буду. Игорь, как тебе здесь, не тесновато? Не жалеешь, что из двушки съехал?