Страница 15 из 95
— Ваша клятва, ваша светлость, — мрачно сказал он.
Генрих Анжуйский дал знак рукой, и от группы сопровождающих отделился капеллан с распятием в руке.
Священник подошел, и Генрих Алонский и Анжуйский, положив руку на распятие, произнес клятву сохранить жизнь всем защитникам крепости и Габриэлю де Лондж графу Монтгомери прежде всего.
Тогда Монтгомери снял с себя панцирь, шлем с плюмажем и положил на землю перед собой. Обнажил шпагу и воткнул ее рядом в землю, одновременно дав знак защитникам крепости выходить через ворота и проделать то же самое.
Гугеноты один за другим появлялись, некоторые, опираясь на плечи товарищей и превозмогая боль от ран, снимали свои панцири, клали на снятое командиром снаряжение мечи, шпаги, мушкеты, которыми пользовались при отражении штурмов. Постепенно там образовалась груда оружия, напоминая ощеренный остриями холм.
Когда последний солдат вышел из крепости, Генрих Аласонский и Анжуйский дал знак четырем сопровождавшим его воинам подойти к нему.
Воины тотчас выполнили указание, но не остановились около принца и капеллана с распятием в руке, а окружили Габриэля Монтгомери.
Граф возмущенно оттолкнул прикоснувшегося к нему солдата и крикнул принцу:
— Ваша клятва на распятье, ваша светлость! Принц усмехнулся в коротенькую свою бородку:
— Клятва, презренный граф, дана была пятнадцать лет назад у постели убитого вами короля, и она выше всех других клятв. Новый король Генрих III приказал доставить вас в Париж. Он тоже дал клятву в числе нас шестерых.
Монтгомери все понял. Арестовавших его воинов вместе с принцем и священником тоже было шестеро, а он был гол (без панциря) и безоружен. Опять сбывается предсказание великого провидца Нострадамуса. Так вот как увидел он взятого шестерыми льва!
— Клятвопреступники, ваша светлость, к сожалению, противостоят клятвотоварищам. Греховна пропасть клятвопреступления, но еще бездоннее позор бесчестья.
Генрих Анжуйский не понял Монтгомери или сделал вид, Что не понял, хотя был человеком образованным и начитанным. Принц разрешил солдатам грабить крепость.
Монтгомери был схвачен 5 мая 1574 года, а 27 июня его вели на эшафот, сооруженный близ Бастилии, где было когда-то ристалище…
Он шел прямой, не согнувшийся и после пыток, с высоко поднятой головой, даже радуясь, что испытаниям его наступил конец.
Но он ошибся.
Новая унизительная пытка ждала его уже на эшафоте, призванная окончательно сломить его.
Он увидел на возвышении… золотую клетку.
Граф Монтгомери должен был не просто стать на колени, подставив шею под секиру палача, а залезть в эту клетку, высунув оттуда обреченную голову, что должно было знаменовать золотой шлем с клетчатым забралом убитого им на турнире короля Генриха II.
Члены королевской семьи во главе с королевой-матерью Екатериной Медичи наслаждались кровавым зрелищем.
Гугеноты негодовали.
Новелла седьмая. Прах пророка
Все в том же мире кровопролитных религиозных войн, самовластных королей и непримиримых во вражде духовных пастырей, льстивых вельмож-царедворцев, ожидающих очередных подачек и овладения имуществом, отстраненных или даже казненных еретиков многострадальная прекрасная Франция переносила очередную напасть. Тучей саранчи, время от времени оседающей на земле, чтобы истребить все дарованное землей и трудом, двигался по Франции, растянувшись на несколько лье, необычный поток экипажей, напоминая предания о переселении народов.
Сотни карет, сопровождаемых вооруженными всадниками, вздымали пыль на французских дорогах, въезжали в города, вызывая там вынужденное ликование и ужас от необходимости содержать всю эту знатную саранчу.
Произошло это в самом начале царствования виновника будущих злодеяний, малолетнего пока Карла IX, руководимого регентшей, его матерью Екатериной Медичи. Под видом знакомства со всей страной и «ее нуждами», а на самом деле желая поправить свои расстроенные финансы и пожить за чужой счет, предпринято было невиданное дотоле кочевье всего королевского двора в составе свыше восьмисот человек, которые перемещались по Франции, переезжали из города в город, требуя торжеств и празднеств, обходившихся горожанам в копеечку.
И эта разорительная «туча саранчи» перелетала с места на место, отметив своим разорительным посещением Лион и Тулузу, Реймс и Экс, Марсель и Тулон.
Но совершенно неожиданно блистательная туча эта решила осесть в ничем не примечательном маленьком и уютном городке Салоне, где доживал свой век великий провидец Нострадамус.
Обеспокоенные отцы города, узнав о выпавшей на их долю тяжкой чести, сбивались с ног в приготовлениях к предстоящему визиту вельможных полчищ во главе с венценосной парой, не жалея на это средств, добываемых дополнительными податями со всех жителей города, на деле познающих королевское величие и свою верноподданность.
Когда в мэрии перед заседавшим там советом именитых граждан встал вопрос, кому выступить с приветственной речью перед королем и регентшей Екатериной Медичи, возник спор. На это претендовал тучный и надменный богач, почтенный Пьер Бенуа, разбогатевший на оптовой торговле зерном, доставлявшимся в разоренные гражданской войной местности. Но тут вспомнили о прославленном докторе Нострадамусе, которого лично знали король и его мать-королева.
Пьер Бенуа вынужден был уступить, и отцам города было поручено посетить доктора Нострадамуса, чтобы сообщить ему о его почетной обязанности.
Делегация в составе первого консула господина Мишеля Рено, нотариуса Жозефа Роша, кстати сказать, недавно бывшего у Нострадамуса, чтобы заверить его завещание, сборщика податей, всеми не любимого господина Филиппа Гранде и прибывшего из столицы провинции Прованс второго консула города Экса, изнемогавшего сейчас от пребывания там королевского двора, отправилась к почтенному мэтру.
Их встретила озабоченная супруга мэтра Анна Понс Жене-велль, встревоженная прибытием делегации, потому что ей в отличие от неожиданных гостей был известен считавшийся многими «несносным» характер мужа, отличавшийся не только добротой и заботой о больных и неимущих, но и «неоправданной» заносчивостью, к тому же еще и вспыльчивостью. Недаром его коллеги по врачеванию не могли ему простить его высмеивание их неизменных методов лечения с кровопусканием и клистирными трубками.
Нострадамус принял гостей, полулежа в мягком кресле и страдая от очередного приступа подагры, которая так мучила его в последние годы жизни.
Первый консул господин Мишель Рено сообщил полубольному мэтру, что он удостоен чести встречать ожидаемую в городе со дня на день венценосную пару с торжественной приветственной речью, текст которой совет именитых горожан доверил составить самому Нострадамусу. Почтенный мэтр встрепенулся, выпрямившись в кресле, и, покрывшись красными пятнами на лице, гневно произнес:
— Вы пришли сообщить мне, что наш город почтен высочайшим вниманием короля и королевы-матери? А знаете ли вы, что вызванный в 1556 году «означенный Нострадамус» получил из щедрой королевской руки гонорар, которого не хватило на обратный путь из Парижа до Салона?
— Нет, мы этого не знали, — смущенно произнес первый консул, — но, как нам кажется, при королевском дворе вы пользовались неизменным авторитетом, и мы нижайше просим вас не отказываться от предложенной чести.
— Предложите эту честь кому угодно, хоть любому бездомному, что побирается на кладбище, но избавьте меня от таких забот, памятуя о моем пошатнувшемся здоровье.