Страница 73 из 81
Это человеческое лицемерие сродни тому чувству, которое заставляет молодую пару перед вечерним совокуплением отправиться в кино или театр, делая вид, что целью rendez-vous было именно это, а все остальное произошло как бы незапланированным экспромтом. Раньше я была уверена, что это связано с религиозной моралью, которая учит нас, что самооправдание для банального траха или чревоугодия можно заслужить лишь искупительной жертвой — потратив силы и время на духовные муки. Но после разговора о страданиях со смотрителем питерского Дацана мне начало казаться, что дело именно в них: жратва или трах сильно потеряют в качестве, если не будут освобождением от страданий по высиживании балета в трех актах.
Дойдя до этого места в размышлениях, я вдруг поняла, что просто ищу для себя оправдание, почему мне глубоко наплевать на все дворцы и музеи Пекина. Это меня удивило еще больше, но, к счастью, тут таксист остановился и показал мне знаками, что я прибыла, куда просила.
Центральное агентство вертолетных экскурсий для иностранцев, которое я еще в Москве нашла по интернету, оказалось маленькой стеклянной забегаловкой, ничем не отличавшейся от рядового турбюро. Здесь была приемная с креслами и проспектами, конторка с тремя зачуханными секретарями и дверь вглубь, где находился кабинет для собеседований. Он явно был занят — оттуда доносились глухие голоса.
Я поздоровалась с секретарями, объяснив жестами, что мне надо поговорить с начальством, села в кресло и огляделась. Здесь не оказалось решительно ничего интересного, за исключением стенда с фотками улыбающихся туристов на фоне вертолетов. Туристы были обычные, но, судя по дорогой оптике, висящей на их животах, деньги у них имелись. Затем я заметила над фотографиями самодельный плакатик, распечатанный крупными буквами. Он был вроде как на английском языке, но мне потребовалось встать с кресла и постоять у стенда некоторое время прежде, чем удалось его прочесть. В буквальном переводе на русский это звучало бы примерно так: «Мы вам почтеннейше извинимся на доставленную невозможность экскурсированного винтом-крутить полета для гора Тибет».
Я озадачилась. Это могло означать, и что вертолет не летает из Пекина в сторону тибетских гор, и что бюро уже обсижено туристами, просящими их забросить на Кайлаш. Лично мне больше нравился второй вариант, потому что это хотя бы доказывало, что все догадки правильные, и мой Nazi Ort именно там. А вертолет можно найти и в Лхасе, вопрос бабла. Важнее мне казалось получить знак, что я на верном пути. И я его получила буквально через минуту.
Из кабинета доносился сварливый визг. Я прислушалась: это была женщина с отвратительным английским, она несколько раз повторила «Кайлаш». И только когда она перевела дух и разразилась витиеватой русской бранью, я, наконец, узнала голос: это была моя Verfluechter Жанна. Дверь распахнулась, и она появилась прямо передо мной.
Жанна ничуть не изменилась с тех пор, как я ее видела в последний раз — ее прическа напоминала все тот же кокос с кистями, а на ногах были те же totalitarian сапоги. Единственное — она слегка похудела. В смысле — осунулась.
Увидев меня, Жанна остолбенела, вытянув по швам руки как Barby doll, и завизжала. Но поскольку она визжала без передышки последние минут десять, даже китайцы за конторкой не дрогнули, решив, что такова нормальная реакция этой бледнолицей обезьяны всякий раз, когда она куда-то входит или выходит.
— Что тебе здесь надо, Гугель?! — отвизжавшись, пролаяла Жанна совсем как в нашу прошлую встречу.
— Здравствуй, Жаннетт, — ответила я насмешливо. — И здесь тоже твой ларек, да?
— Что тебе здесь надо, Гугель?! — с отчаянием произнесла она снова.
— Я-то здесь по своим делам, — объяснила я. — А вот ты, дорогая моя, здесь тоже по моим делам? О которых узнала из украденного органайзера? Это куда смешнее. В следующий раз оставлю для тебя в своем мобильнике формулу синтеза яда или координаты обрыва на серпантине — надеюсь, украв мой следующий аппарат, ты примешься реализовывать эти инструкции с тем же прилежанием…
Уже заканчивая фразу, я сообразила, что идея такого рода на самом деле настолько шикарна, что вовсе незачем было ее сообщать Жанне. Но было поздно.
Жанна фыркнула, выпучила глаза и проследовала мимо меня к выходу, цокая каблуками.
— А смартфончик украденный ты мне вернуть не хочешь? — спросила я, но Жанна даже не обернулась.
Я улыбнулась китайцам за конторкой, показав глазами на дверь, хлопнувшую за бледнолицей обезьяной. Но в силу культурных различий они меня не поняли, сочувствия не выразили, а молча поклонились — все трое. И я отправилась в кабинет.
Как и следовало ожидать, разговор с менеджерами — их там тоже сидело трое — вышел долгим, полным языковых барьеров и до тоски безрезультатным. Нет, в Тибет вертолеты из туристической компании не летали. Что было связано, как я поняла, с какими-то внутренними визами. Филиалов в Лхасе у них не было. И ничего посоветовать не могли, лишь совали мне проспект с экскурсиями на какие-то озера. Когда я прямолинейно заявила, что мне нужна вершина Кайлаша, один из них, что сидел справа и все время молчал, вдруг поднялся и на достаточно хорошем английском чеканно объяснил, что Кайлаш — священная гора, никто никогда на ее вершине не был и никогда не будет.
Вернувшись в гостиницу, я пообедала в тамошнем кафе для иностранцев, решив, что питаться в ориентальных закусочных, не зная традиций и названий блюд, отдельный experience, который следует отложить до худших времен. В номере я слегка побегала по интернету, а потом легла на кровать и стала думать.
По-любому выходило, что мне надо ехать в Лхасу. Единственное, чего не хотелось, — это встретить там Жанну. Я постаралась не думать о мерзавке, но это мне не удалось. Дальнейший ход своей мысли я в мельчайших подробностях восстановила позже, раз за разом вспоминая эту сцену.
Откинувшись на кровать, я обвела взглядом комнату, и взгляд мой, вероятно, упал на дешевую гостиничную репродукцию, где самым пошлым образом изображались два упитанных пекинеса на фоне пагоды. Наверно, так бы выглядела для иностранца в московской международной гостинице фотография матрешки на стене. Но поскольку последний раз я видела пекинесов в аэропорту, когда те обнюхивали мой багаж в поисках наркотиков, а про судьбу наркоманов Китая я читала по ссылке именно у Жанны, мысль моя снова вернулась к ней.
И в этот момент — каюсь — я подумала, что если бы мне удалось провезти немножко кокаина или хотя бы купить где-нибудь здесь в трущобах (я уверена, его удастся найти даже в Северной Корее, никакой закон не остановит)… то можно было бы преподнести Жанне какой-нибудь подарочек. Какой-то предмет, сувенир или брелок, запрятав глубоко внутри маленький сверточек. После чего деликатно сообщить властям, у кого и где искать. И это бы полностью и навсегда решило для меня проблему Жанны…
Эта идея выглядит достаточно sophisticated, если ее пытаешься формулировать вслух. Но в реальности, как это всегда бывает с идеей, она сверкнула в моей голове в один момент, и кольнула достаточно больно, когда я, наконец, осознала ее смысл. Мне редко бывает стыдно, поскольку я не совершаю поступков, за которые можно себя стыдить. Но это был как раз такой случай.
Я потупилась и непроизвольно закусила губу. С этого момента я помню все события четко: я сидела на койке в номере и размышляла о том, что все имеет предел, и, видимо, в своих поисках я докатилась до своего морального предела, если мне начали лезть в голову мысли такого уровня подлости и кровожадности.
Разумеется, о воплощении этого замысла я не думала. Я думала о душе: о том, что моя душа зачерствела и покрылась пылью, и ей необходима чистка, о которой мне очень тактично намекал смотритель Дацана. Потому что даже само появление подобного рода идей — это очень тревожный сигнал. И как хорошо, что моя внутренняя сигнализация еще работает.
И в этот момент раздался звонок мобильника. Принимать звонки в китайском роуминге не хотелось, вдобавок я не представляла себе абонента, разговор с которыми мог оказаться актуален здесь и сейчас — в Пекине, в гостинице. Но мобильник упорно звонил, и когда я поглядела на экран, по спине побежал неприятный холодок: это была Жанна.