Страница 21 из 25
Флинну, как и можно было предвидеть, было глубоко плевать. Он ненавидел все военное, от флота вообще до «Дерзкого» в частности, и его не волновало, кому это известно. Он был не из тех, кто радостно переносит тяготы дисциплины и придирки дураков — не в последнюю очередь из-за того, что самим фактом своего существования он противоречил всем видам правил и прекрасно об этом знал. Его вполне устраивала его личная жизнь гомосексуалиста и трансвестита, хотя любая из этих склонностей обеспечила бы ему арестантскую каюту, узнай об этом Ффолкс. Хотя Флинн утверждал, что может указать несколько родственных душ из числа младших офицеров. Сложившаяся ситуация мешала ему даже в предполагаемом уединении каюты надевать свои прелестные платья из страха, что это будет обнаружено вездесущими системами корабельной безопасности. Он ограничивался тем, что надевал кружевное нижнее белье и лишь слегка использовал незаметную косметику. Тоби жил в постоянном ужасе, что его оператор попадет в историю и его потащат в медицинскую лабораторию на экспертизу. Он отлично знал, что Барток этого не одобрит.
Словно ухватив последнюю мысль, Барток наконец отложил в сторону свои миниатюрные садовые ножницы и повернулся к посетителям. С холодным и беспощадным лицом он направился к Тоби и Флинну, которые, несмотря на отчаянный шепот Ффолкса, не сделали ни малейшей попытки встать по стойке «смирно». Барток остановился прямо перед ними, наклонившись так, что его лицо оказалось от них в неприятной близости, и когда он заговорил, голос его тоже был холоден, расчетлив и мог запугать каменную статую.
— Я ознакомился с вашими репортажами о бунте на Техносе III. Несмотря на техническую адекватность, ваш выбор сюжетов отстоит на полшага от государственной измены. Под моим командованием подобная чепуха не повторится. Мятежники — это враги и никогда не должны быть представлены в каком-либо ином свете. Вы ограничите свои репортажи записью побед моих войск и не будете снимать ничего, кроме явно указанного лейтенантом Ффолксом. Прямого эфира не будет, кроме как по моему особому приказу. Вся ваша работа будет записываться для последующей передачи, и мы с лейтенантом лично просмотрим каждый метр пленки до выпуска в эфир. Нарушение этих или любых других инструкций повлечет за собой ваш немедленный арест и замену, за которыми по возвращении на Голгофу последует обвинение в государственной измене. Это ясно?
— Каждое слово, капитан, — быстро ответил Тоби. Он улыбнулся и кивнул, показывая, что всей душой готов работать в команде, а про себя решил всегда снимать Бартока так, чтобы на экране он выглядел толстым и тупым. Угрозы и ограничения Бартока его ничуть не волновали. На Техносе III ему говорили почти то же самое, и там это его тоже не остановило. Каждый хороший репортер знает, что важно сначала протащить заснятое на возможно большее количество экранов, а потом уже спорить, когда властям слишком поздно что-либо предпринимать, не выглядя при этом мелочными. Конечно, до сих пор он не имел дела с Бартоком Мясником. Человеком, определенно предпочитавшим решать проблемы как можно более насильственным путем.
— Следуйте за мной, — неожиданно приказал Барток. — Я хочу, чтобы вы кое — что увидели.
Он прошествовал мимо них и покинул свою каюту, едва дав двери время убраться с его дороги. Тоби и Флинн обменялись удивленными взглядами и поспешили за ним. Ффолкс, как обычно, одиноко трясся в тылу. Барток проходил коридор за коридором, не обращая внимания на тех, кто отдавал ему честь, когда он проходил мимо, пока наконец не вступил на территорию, которая обычно была закрыта для двух журналистов. Тоби чувствовал нарастающее возбуждение. С момента, когда он впервые ступил на борт, он пытался обманывать, клянчить и угрожать, чтобы сюда проникнуть. Безуспешно. Каждый знал, что там заперто Нечто Большое, секретное оружие вторжения, но никто не знал, что именно. Те же, кто знал, занимали слишком высокое положение или были слишком напуганы, чтобы сказать. Все это довело интерес Тоби до точки кипения. А теперь он получит наконец возможность на это глянуть. Он исподтишка дал Флинну сигнал начать съемку. Выключатель камеры был имплантирован в организм Флинна и мог срабатывать без всяких внешних проявлений — удобный фокус, не раз уже использованный.
Наконец Барток подошел к массивной двери в судовой переборке, которую можно было открыть только после эсперного сканирования, и Тоби только старался не задымиться от нетерпения, пока эспер по другую сторону двери устанавливал их личности. Беглый взгляд на бледное лицо нервничающего Ффолкса позволял предположить, что тот никогда не видел ожидавшего их за дверью, но знал достаточно, чтобы не гореть желанием немедленно это увидеть. Наконец дверь распахнулась, и Барток проследовал внутрь с чуть не наступающим ему на пятки Тоби.
Перед ними лежал громадный зал, окруженный ребристыми стальными стенами. Большую его часть занимал огромный стеклянный бак. Его края достигали по крайней мере тридцати футов в высоту и уходили дальше, чем можно было разглядеть. В баке была густая бледно-желтая жидкость, постоянно ходившая медленными волнами, на манер сиропа. И плавала в этой жидкости огромная, темная, внушающая ужас масса, переплетенная с какими-то хитрыми устройствами, связанная с баком и окружающим миром бесчисленными проводами и кабелями. Масса эта бесформенно колыхалась — нездоровый конгломерат растворенных живых тканей, словно огромная раковая опухоль, погруженная в море гноя. Она ужасно воняла, и Тоби скривился, когда, зачарованный, медленно двинулся вперед. Он расслышал, как позади давится кашлем Ффолкс.
— Великолепно, правда? — спросил Барток. — Вот секрет нашего будущего успеха, единственное, что делает возможным вторжение на Мист. Эта штука все время проецирует экран, не дающий эсперам Миста и их технике обнаружить наше присутствие. У нее есть и другие способности, которые раскроются, когда начнется вторжение.
— Что это за штука, черт ее подери? — спросил Тоби. — Она живая?
— О, да, — заявил Барток. — Вы смотрите на самое последнее достижение биоинженерии. Ученые Империи забрали всех эсперов, заключенных на Девятом Уровне — тех, что остались после прерванного побега, и казнили их. Затем они извлекли тысячи мозгов и сплавили их ткани, чтобы создать единую конструкцию, которую вы видите. Тысячи живых мозгов, сплавленных вместе в один гигантский компьютер-эспер. Единый огромный эсп-глушитель, и более того. Им управляют мыслечерви, которые в прошлом контролировали заключенных — наследие Червемастера. Они вплавлены в мозговую ткань через правильные интервалы, чтобы следить за мыслительным процессом и управлять им. Черви формируют сырую сущность — гештальт, обладающую способностями, превосходящими прямую сумму способностей входящих в нее мозгов, и дают нам возможность сноситься с этой конструкцией посредством телепатии. Она называет себя Легионом.
— Разумы эсперов, — медленно произнес Тоби. — А они… живы там, внутри? Понимают, во что превратились? Барток пожал плечами.
— Никто точно не знает. Теперь они часть чего-то большего.
Тоби медленно приблизился, пока его лицо чуть не коснулось стекла. Он чувствовал, как неподалеку сзади Флинн спокойно снимает все на пленку. Ужас, который почувствовал Тоби от того, что было проделано с тысячами беззащитных людей, заставил его на минуту замолчать, но у него в мозгу уже бешено крутились мысли, как лучше представить все это зрителям. Они захотят узнать все про эту… эту мерзость, а он — единственный, кто может им рассказать. Он собрался с мыслями, взял их под жесткий контроль. Если хочешь сделать хороший репортаж, забудь о собственных переживаниях. Азбука репортера.
— Почему это зовется Легионом? — спросил он в конце концов.
Я Легион, потому что я — многие.
Псионический голос звенел внутри головы Тоби, будто разложившиеся голосовые связки трупа месячной давности. Голос кружился в его мозгу подобно ядовитой змее, корчась, извиваясь и оставляя за собой гнусный след. Это было безжалостное, жестокое вторжение, насилие над мозгом, и Тоби чуть не стошнило. От одного только присутствия этого голоса ему казалось, что он вывозился в грязи. Он изо всех сил старался сохранить над собой контроль, а голос продолжал.