Страница 28 из 43
— Все понял, — с нетрезвой угодливостью кивнул Азаркин. — Буду как штык. А объяснение брать не станете?
— Завтра, — буркнул Сокольников. — И объяснение завтра…
В глазах Азаркина он прочитал снисходительность к своей молодости и неопытности. Заявитель нахлобучил кепочку на лысеющую макушку, отчего сразу сделался похожим на вредный, несъедобный гриб.
— До скорого, гражданин начальник, — сказал Азаркин.
Рассказывая о случившемся на следующий день Трошину, Сокольников не мог понять, отчего тот так заинтересовался.
— Ты объяснение у него отобрал? — нетерпеливо перебил Трошин где-то на середине рассказа.
— Нет. Успеется еще.
— Ну, Сокольников, ты даешь, — Трошин заходил по кабинету кругами. — Чему вас там на курсах только учат! Ему дело само в руки идет, а он ушами хлопает. А если этот тип от всего откажется? Или вообще больше не придет?
— Воздух чище будет, — мрачно сказал Сокольников.
Трошин, к счастью, не расслышал.
— Поглядим-поглядим, — озабоченно пробормотал он. — Заявление его где?
— Вот, у меня.
— Дай-ка его мне. Нужно зарегистрировать. Все должно быть как положено. Чтобы ни у кого не было повода обвинить нас…
— В чем это обвинить? — удивился Сокольников.
— Как в чем? — теперь удивился Трошин. — Хотя бы в укрывательстве преступления. Думаешь, это шутки? Нельзя, друг любезный, так легко относиться к подобным вещам. Совершено преступление. Серьезное преступление. Имеется официальное заявление. Так чего же ты? Этак до первой прокурорской проверки не доработаешь. Ты слышал, что в двенадцатом отделении было? Нет? Как-нибудь расскажу. Не-ет, так работать нельзя.
Глубокая убежденность и справедливое возмущение звучали в голосе Трошина, и Сокольников был почти готов поверить в искренность его слов. Не хватало только маленького штришка. Самой малости. Какой именно — Сокольников не знал и только ощущал незавершенность. Но она мешала, и Сокольников чувствовал неловкость за Трошина, как если бы тот вдруг появился в незастегнутых брюках.
Он работал в его группе после возвращения с курсов. В общем, они поладили, хотя Сокольникову очень не нравилось, когда Трошин срывался вдруг на подобное морализаторство.
— Где же твой заявитель? — требовательно спросил Трошин, показывая на часы, и как раз в этот момент в дверь постучали. В кабинет просунулась голова Азаркина в кепочке.
— Здрасьте, Олег… я извиняюсь, забыл, как по отчеству, — сказал Азаркин и все свое внимание уже полностью сосредоточил на Трошине, мгновенно разобравшись, кто здесь главный.
— Меня к одиннадцати вызывали, — объяснил ему Азаркин.
— Я в курсе, — за один только тон Трошин был достоин всемерного уважения. — Вы мне повторите, пожалуйста, вкратце.
А Сокольников смотрел на Азаркина, и более всего его удивляло, что сейчас Азаркин был небрит в точности по-вчерашнему. Та же двухдневная щетина покрывала его щеки и подбородок. А вот голос с утра был гораздо более хриплым. Пока Азаркин пересказывал свою историю, Сокольников делал вид, что читает газету.
— …Я же просто не могу на такое смотреть, — с чувством излагал Азаркин. — Это ж серьезное дело. Так или нет?
— Все правильно, — согласно кивал Трошин, — все логично.
— Государственное преступление! Нет, мимо таких фактов проходить нельзя, правильно я говорю? — взывал Азаркин, и Трошин подтверждал:
— Совершенно верно.
Контакт у них установился полнейший, что было свидетельством богатого оперативного опыта Трошина. Они оживленно беседовали около получаса, пока Трошин, выяснив все, что представлялось ему важным, не отправился к начальству.
Некоторое время Азаркин сидел спокойно и разглядывал кабинет. Особенно ему понравился вымпел «Лучший оперативный сотрудник». Высоко задирая голову на тощей шее, Азаркин целую минуту внимательно его изучал. Потом интерес к живому общению пробудился в нем с новой силой.
— Я так понимаю, вы недавно тут работаете? — деликатно кашлянув в кулак, спросил он.
— Как сказать, — строго ответил Сокольников. — Почему вы так решили?
— Да это… но без обиды, ладно? Как бы это… хватки пока не чувствуется. Понимаешь, о чем толкую, да? Вот старший ваш — другое дело. Сразу чувствуется. Но без обиды, ладно? Я по-свойски. Вашего брата, сотрудников то есть, я повидал. Да. Знаю. Деловой начальник, это точно. Вообще, это дело наживное.
Сокольников безразлично пожал плечами. Не хватало еще, чтобы этот тип взялся его учить жизни.
— Я вот одного опера знал, но не из обэхээс — из розыска. Вот тот был человек! Вот такой шкаф. — Азаркин широко развел руки, показывая размеры своего знакомого. — Его урки уважали. И, между прочим, очень спокойно всегда разговаривал. Не нервничал никогда — такого не было.
Слушать воспоминания Азаркина Сокольникову не хотелось, но он не знал, как остановить его. По счастью, скоро возвратился Трошин.
— Ваша жена где сейчас? — спросил он с порога.
— Дома, — сообщил Азаркин. — Она на больничном. Опять симулирует. У нее врачиха знакомая.
— Вы ей ничего не говорили?
— Ну что вы, — едва не оскорбился Азаркин, — как можно!
— Подождите немного в коридоре.
Азаркин вышел, а Трошин, весь охваченный азартом действия, распорядился:
— Поедете к нему домой и привезете жену. Машина у подъезда. Только нужно в темпе.
Когда Трошин давал указания, он всегда переходил на «вы».
— Может, кого другого послать? У меня тут бумаг разных накопилось, — сделал Сокольников попытку увильнуть.
— Это распоряжение Костина, — холодно сказал Трошин. — Машина внизу.
Дом, где жили Азаркины, был старый — его выстроили, наверное, еще до революции. Между вторым и третьим этажами по всему его периметру на прохожих скалились лепные черти. У многих уже были облуплены от времени рожи, от круглых голых животов отлетели кусочки, но в целом выглядели они еще достаточно внушительно.
Дверь квартиры тоже была очень старая — тяжелая, дубовая, с массивной чугунной ручкой. Таких дверей, к радости квартирных жуликов, нигде уже не делают. Их не вышибить ударом плеча.
Сокольников позвонил и ждал довольно долго. Потом за дверью услышал легкие шаги и женский голос:
— Кто там?
— Из милиции, — ответил Сокольников, — откройте.
Сразу же загремели замки. В дверном проеме стояла худенькая женщина в заношенном домашнем халате. Ей могло быть и тридцать, и сорок лет, и даже больше — очень уж усталой она выглядела, с синевой под глазами и выступающими острыми ключицами.
— Проходите, — сказала она равнодушно и, не оглядываясь, пошла вперед.
Вероятно, квартира эта могла бы выглядеть шикарной. Все здесь для этого было — и высоченные потолки, и огромный коридор, и даже дубовый паркет. Однако она давно не знала ремонта, стены были серы и обшарпаны, и комната, куда Сокольников вошел вслед за женщиной, казалась унылой.
В комнате сидела еще одна женщина, совсем старая.
— Это из милиции, — с прежним равнодушием проговорила та, что впустила Сокольникова.
— Колька, подлец, — внезапно сказала старуха. Голос у нее был негромкий, но ясный не по возрасту.
— Мне нужна Азаркина Надежда Григорьевна, — сказал Сокольников, немного растерявшись.
— Зачем она вам нужна? — строго спросила старуха. — Без нее вы не обойдетесь?
— Не надо, мама, — оказала молодая. — Я Надежда Григорьевна. В чем дело?
— Нужно, чтобы вы поехали со мной… это ненадолго.
— Чего это она с вами поедет? — не унималась старуха. — Нечего ей там делать.
— Не надо, мама.
Чем дальше, тем большую неловкость ощущал Сокольников от происходящего.
— Сейчас я переоденусь, — сказала Азаркина. — Николай у вас?
— У нас, — признался Сокольников, с тягостным чувством ожидая дальнейших расспросов.
— Опять забрали, — сказала старуха. — Колька — подлец!
Азаркина ходила по комнате, без нужды перекладывая с места на место какие-то вещи.
— Что он натворил? — спросила старуха, когда сноха вышла.