Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 44

— За вами следят?

— Нет, охраняют, и с недавней поры очень неплохо!

Вернувшись в Женеву, Феликс постарался разведать подробности о бюро «Пилатус». Тейлор, по-прежнему встречавшийся со своим капитаном, заверил его, что в ХА постарались в новый филиал передать только тех сотрудников, которых не подозревали в пронацистских взглядах. По-видимому, Массой придавал люцернскому центру исключительное значение, и скорее всего из-за Гесслера.

В последние месяцы люди СД и абвера в Швейцарии совсем распоясались. Миссия Германии в Берне, словно демонстрируя мощь и неуязвимость, устроила грандиозный раут для членов запрещенной НБС — нацистской швейцарской партии. Организатор празднества фон Бибра отклонил предостережение Политического департамента, заявив, что «таково указание фюрера». В одну из ночей сотрудники полковника Жакийяра, проводя проверку документов на вокзале в Базеле, обнаружили 350 «пассажиров», заведомо известных контрразведке как германские агенты. Жакийяр арестовал некоторых из них и на допросах узнал о существовании в Берне «Бюро Ф» — генеральной резидентуры СД, руководимой из Штутгарта и местным консулом третьего рейха Гансом Мейснером. Тогда же Жакийяр сумел получить показания о неких «Белых блузах» — докторах Астоне, Гребле и Ридвеге; Гребл и Астон были вице-консулами, а Ридвег, имея двойное гражданство, швейцарское и немецкое, в Берне считался ученым, доктором медицины, а в Берлине надевал мундир штандартенфюрера; все трое возглавляли ушедшие в подполье «Фольксбунд» и террористический «Народный фронт». Имея в кармане ордер прокуратуры, контрразведчики прибрали к рукам одного из сподвижников «Белых блуз». Он выдал прокуратуре свыше миллиона франков и признался, что деньги предназначены на подрывную работу. На основе собранных контрразведкой доказательств генеральный адвокат выдал одиннадцать тысяч ордеров; полторы тысячи германских агентов предстали перед судом… 19 диверсантов и террористов было казнено…

Но сколько еще осталось?

Этого не знали ни Массой, ни генеральный адвокат, ни тем более Дорн, черпавший сведения из газетных отчетов и нерегулярных докладов Тейлора. Предполагать же он мог все, что угодно, в том числе и самое худшее…

Очевидно, в Москве думали так же, ибо Дорн получил строгое указание:

«Норд». Соблюдайте величайшую осторожность при встречах и передаче телеграмм… Работа ваша сейчас важнее, чем когда-либо. Старайтесь сделать все для продолжения работы. Директор. При этом Центр еще раз напоминал об основном — и единственном! — направлении: разведка, разведка и только разведка! «Норд». Присылайте постоянно все сведения о планах и мероприятиях ОКБ в связи с его действиями на Востоке. Директор. И еще: «Норд». Важнейшей задачей на ближайшее время является точное установление всех резервов германского тыла. Директор. И еще: «Норд». Очень важно. Срочно установите, какие планы имеет ОКВ… в особенности, как думает ОКВ парировать или нейтрализовать удары Красной Армии? Какие разногласия существуют в ОКВ относительно оценки положения, необходимых мероприятий и планов. Передайте этот приказ всей группе. Люси и, если возможно, Лонг должны попытаться получить об этом сведения; Лонг — через Вирта. Сердечный привет. Директор.

В этих телеграммах, иногда пространных, чаще же — очень кратких и по-фронтовому точных, прослеживался пульс боев, невиданных по размаху и мощи, — боев, в которых Красная Армия перемалывала отборные дивизии вермахта и, напрягая силы, готовилась нанести ответные сокрушительные удары. Читая телеграммы, Дорн думал о войне иными, менее высокими словами и, посылая ответы Центру, никогда не называл работу свою и своих друзей подвигом, но она была им…

В начале зимы Юлия окончательно слегла. Доктор искал и не мог найти причину недуга, не походившего ни на простуду, ни на инфекционную болезнь. Феликс догадывался, что виной всему нервы. Слишком долго были они напряжены: три года без отдыха!.. Юлия не жаловалась, пыталась вставать, и Феликс чуть не силой удерживал ее в постели, надеясь на то, что весной, быть может, удастся хотя бы на неделю послать жену в Давос. К марту или апрелю он рассчитывал скопить немного денег. Сам он держался на ногах благодаря железному организму и черному кофе: пил его литрами, боясь, что уснет на середине шифровки. Больше всего на свете он хотел одного — спать…

8

После относительного зимнего затишья и весеннего противостояния на исходных рубежах фронты пришли в движение. 5 миллионов 388 тысяч немецких солдат и офицеров, поддержанные войсками стран-сателлитов, начали широкие наступательные действия. Немецкое радио кричало, что Россия поставлена на колени и готова рухнуть окончательно. Часами по всем волнам гремели марши: эсэсовские и армейские песни шли вперемежку с кусками из Вагнера — «Тангейзер», «Лоэнгрин» и обязательный — не реже раза в день! — особо любимый фюрером «Марш богов».

Джим, заходя в контору, посасывал незажженную трубку, следя за тем, как Дорн наносит на ватман тонкие штрихи. В присутствии Джима Феликс старался, чтобы рейсфедер не сорвался и линии не выдали подрагивания руки, и это ему удавалось.

— Вы меня поражаете, — говорил Джим. — Глядя на вас, думаешь, что не боши, а мы выигрываем войну.

— Мы ее действительно выигрываем.

— Вы оптимист, Виктор… Но Сталинград — это прискорбный факт!

Сталинград… О нем говорили все: Роза, Гамели, Сисси, Джим, Люси… О нем толковали в кафе и на улицах. Газеты выносили это слово в заголовки, разворачивая во всю первую страницу. В Берлине уже печатали листовки с извещением о падении города и поздравлениями фельдмаршалам Боку и Листу и генерал-полковнику фон Паулюсу.

Феликс поинтересовался у Тейлора: как ведет себя Люси? Тейлор ответил, что спокойно. Подумав, добавил: Гесслер ни на грош не верит в поражение русских… По-видимому, его соратники по кружку тоже не верили, ибо информация через радиоабвер продолжала поступать бесперебойно…

Легче всех к событиям относилась Роза. Ганс Петерс, войдя в ее жизнь, очевидно, вытеснял из нее все и вся. Дорн с тревогой убеждался в этом. Невнимательная к своей внешности прежде, Роза теперь, следя за модой, меняла прически, грим и фасоны. Впрочем, с рацией Роза обращалась аккуратно, и у Феликса после истории с наушниками не было поводов ее упрекнуть. По совету Гамеля она завела себе попугая и огромную клетку с медными прутьями, которая превосходным образом выполняла обязанности антенны: во время сеанса Роза подсоединяла к ней тоненькую проволочку, идущую к передатчику, а закончив радиообмен, сматывала ее и прятала в щель у плинтуса. Для наушников Дорн устроил ей маленький тайничок позади одного из ящиков туалетного стола.

Лонг по просьбе Дорна навел о Гансе Петерсе справки у немцев-эмигрантов и, не найдя ничего компрометирующего, пришел к выводу, что Ганс, пожалуй, не опасен. Никто не видел его в подозрительной компании; писем из рейха он не получал; лишних денег у него не водилось.

Из короткой поездки в Германию вернулся Пакбо. Рассказал, что многие генералы получили внеочередные ордена и повышения, но тем не менее настроение у них не праздничное.

В Сталинграде уличные бои приняли затяжной характер, и генерал-фельдмаршал Кейтель опасается докладывать Гитлеру. Перед каждым рапортом он берет с собой по три платка и по окончании приема у фюрера отдает их денщику совершенно мокрыми.

Рассказ Пакбо, расцвеченный живописными подробностями, позабавил Феликса, зато записи в тетрадке заставили помрачнеть. Судя по ним, у немцев в тылу имелись еще достаточные резервы.

— В сентябре я поеду еще, — сказал Пакбо.

— Я составлю вопросник.

— А мой гонорар?

Эта манера Пакбо говорить о деньгах с холодным цинизмом продавца всякий раз коробила Феликса, но спорить не приходилось: Пакбо и его сведения были нужны позарез. В Центре их считали важными и всячески подчеркивали, что сейчас не время портить отношения. Дорн и сам понимал, что войны не выигрывают в белых перчатках, но все-таки предпочел бы иметь дело не с ним, а с людьми типа Люси…