Страница 44 из 45
Покончив с осмотром, я подумал об отдыхе. Так как старик, исполнявший на хуторе роль сторожа, категорически отказался переступить порог страшного дома, — снабдив меня фонарем, он дошел со мной только до крыльца, — мне пришлось несколько раз сходить в сторожку, чтобы раздобыть соломы, кипятку и яиц на ужин. А когда и это было сделано, я растянулся на соломе посредине комнаты и почувствовал себя совсем неплохо. В печке, потрескивая, ярко горел огонь; на полу пыхтел самовар; приятная теплота распространялась вокруг. Чтобы почувствовать себя вполне счастливым, нашему брату, лесному бродяге, нужно немногое.
За стенами продолжала плеваться непогода, и дождь, не переставая, барабанил по крыше. Под его монотонный шум меня потянуло ко сну. Сначала я боролся с желанием заснуть, так как надо было дать время «привидению», чтобы явиться в дом. Но время шло, «привидение» не являлось. Как я ни напрягал слух, ни один подозрительный звук не нарушал молчания дома.
Я незаметно заснул.
Случалось ли вам просыпаться среди глубокой ночи без всякой реальной причины, но с таким ощущением, точно кто разбудил вас? Так именно проснулся я. Спал крепко, а когда открыл глаза, сна как будто бы и не было — так были напряжены мои нервы. Первое, что вошло в сознание, это уверенность, что сейчас что-то должно произойти. И когда вслед за тем моего слуха коснулся странный звук, я не сомневался, что это и есть начало чего-то…
Кругом была абсолютная темнота. Нащупав рукой холодную сталь моего «зауэра»,[7] я весь превратился в слух.
Странный звук шел откуда-то сверху. Это не был ни вой ветра, ни шум дождя. Точно так же этот звук не могли производить и крысы. Это был какой-то придушенный треск, чередовавшийся с шипением. Временами все это переходило в ужасный клокочущий хрип. Отдаленно это напоминало хрипы, какие издает разъяренный, смертельно раненный кабан.
Нужно было зажечь фонарь, чтобы определить источник звуков. Полез в карман за спичками, но их там не оказалось. Стал шарить на полу около себя — также не нашел. Это была непростительная оплошность. Ложась спать, я обыкновенно никогда не забывал положить спички в определенное место, чтобы в случае надобности быстро найти их. Так как печь потухла, то мне предстояло действовать в полной темноте.
Загадочные звуки между тем не прекращались. Временами они лишь прерывались, точно их что-то задерживало, а потом снова возобновлялись. Приглушенность звуков говорила за то, что их источник не мог находиться в той комнате, где был я. А так как звуки падали сверху, то, следовательно, тот или то, что их производило, могло находиться только наверху, то есть на чердаке. Чердак, как известно, испокон века считается излюбленным местопребыванием всякой «нечисти».
Если я хотел изловить «привидение» на месте действия, мне надо было подняться на чердак. В том, что там забавлялся, пугая меня, какой-то шутник, я ни капли не сомневался. Доносившиеся с чердака звуки могли производиться только искусственным путем.
Сняв сапоги, чтобы меньше производить шума, я ощупью вышел в сени, где была лестница на чердак, и, держа в одной руке ружье, стал взбираться по ступеням. Тут звуков не было слышно, но, когда я почувствовал под собой мягкий настил потолка, они послышались снова, и притом гораздо громче. Это подтверждало мое предположение о нахождении их источника на чердаке.
И вот, затаив дыхание, сжимая в одной руке ружье, а другую вытянув вперед, чтобы не наткнуться на какое-либо препятствие, я двинулся к этому месту, откуда неслись шипенье и хрип. Ни к одному зверю не подходил я с такой осторожностью, с которой крался к этой «нечисти». Источник звуков становился все ближе и ближе. Вот он где-то около меня. Кто-то, захлебываясь, хрипит в темноте так, точно его душат. Пора было положить конец этой комедии. Курок ружья у меня был взведен. Подняв дуло вверх, я выстрелил…
Мой план был прост: подойти в темноте возможно ближе к «привидению» и произвести около него выстрел. Я сам хотел напугать его. Нужно иметь стальные нервы, чтобы сохранить при таких обстоятельствах самообладание. Такой прием употребляют, например, для определения годности желающих сделаться летчиками. Прикрепляют к руке, там, где бьется пульс, маленький приборчик, сажают на стул и начинают вести самые невинные разговоры, а потом над головой испытуемого неожиданно производят выстрел из револьвера. Прибор на руке записывает скачки пульса, и по этим скачкам определяется степень его самообладания.
Стреляя в воздух, я ожидал, что «привидение» тотчас же прекратит свои глупые шутки. По моим расчетам, оно должно было или тотчас же броситься наутек, или остаться на месте, обалдев от страха. Неожиданность выстрела даже на крупных зверей действует ошеломляюще. И если бы после выстрела кто-нибудь в темноте дико завыл, захохотал или даже набросился бы на меня, я и этому не удивился бы: это соответствовало бы и природе «нечисти», и той обстановке, в которой все это происходило.
Но на самом деле произошло нечто совершенно невероятное… Как только смолкло эхо выстрела, страшные хрипы мгновенно прекратились. И тотчас же моих ушей коснулся другой звук. О, я никогда не забуду этого звука!..
Он был так прекрасен и нежен, что у меня перевернулась душа. Начавшись с низкой вибрирующей ноты, этот звук, как река в половодье, ширился, рос и скоро заполнил собой все. Вокруг не было ничего, кроме этого звука!
Это кто-то невидимый в темноте играл на скрипке…
А теперь вообразите себя на моем месте. Темный, хоть глаза выколи, чердак; охота за «привидением»; оглушительный звук выстрела… И вдруг игра на скрипке… Да какая игра! Я очень люблю скрипку и чуточку смыслю в игре на ней. Это была прекрасная игра — игра большого мастера. Когда я заслышал вибрирующие рыдающие звуки, мне показалось, что крутом зажглись чудесные огни… И вот я спрашиваю: каковы были бы ваши ощущения, если бы вы тогда были на чердаке?
Конечно, будь это при других обстоятельствах, я с большим удовольствием прослушал бы чудесную мелодию. Но скачок был слишком велик — он не мог уложиться в моем сознании. Мне никогда не приходилось слышать, чтобы «привидения» играли на скрипке. Кто, в самом деле, мог на чердаке этого заброшенного дома так чудесно играть на скрипке? И что, в конце концов, все это значит? Холодный ужас зазмеился у меня в голове.
Может быть, это продолжалось очень недолго, но мне показалось, что прошла целая вечность, пока играла в темноте таинственная скрипка. В эти мгновенья я не жил, — я весь был парализован ужасом. Первый проблеск сознания вернулся ко мне, когда замерла последняя нота. И тут я вдруг почему-то вспомнил, куда, ложась спать, девал спички. Они лежали в прикладе ружья. Как не мог вспомнить я этого раньше?
Однако у меня не хватило духа зажечь огонь. Я боялся увидеть нечто такое, чего был бы не в силах перенести. Страх еще цепко держал меня в своих лапах. Звуки скрипки давно смолкли, и только дождь однообразно стучался в крышу. Я попытался взять себя в руки.
«Что за чепуха, — подумал я. — Или все это я вижу во сне, или просто галлюцинирую…»
И я стал открывать крышку в прикладе ружья, чтобы достать спички, но тут новая волна ужаса захлестнула меня. Почти у самого моего уха чей-то невидимый голос вдруг заговорил из темноты.
Остальное помню смутно. Кажется, я все же зажег спичку. Я стоял среди чердака неподалеку от печной трубы. Вокруг никого не было. Как во сне обошел я трубу, заглянул в углы, посмотрел слуховое окно — оно было забито. Чердак был пуст. Пуст, как бутылка у пьяницы.
Дальше в моей памяти полный провал. Вероятно, я бросился к люку, чтобы бежать с чердака, но у меня не было больше спичек: в темноте я не мог найти выхода. Сколько времени продолжался этот кошмар? Этого я никогда не узнаю. Несомненно только то, что тогда я был у последнего предела, за которым начинается безумие…
7
Известная марка охотничьих ружей.