Страница 19 из 45
— Нет, нет, только не плакать, у них все пройдет хорошо. Тринадцать выйдут на волю, будут работать во имя революции и никогда-никогда не забудут ее, Веру, и еще сотни узников и узниц.
Захлебываясь от восторга, заверещал полицейский свисток. Пересветов, подбежав, увидел городового Галкина, крепко державшего за шиворот человека в мокром пальто. Это был Усов.
На сердце у Пересветова слегка отлегло.
А Галкин, разъярясь, кричал:
— Это он и спрашивал время. А потом подбежал и стоит, а как вас увидел — бежать хотел. Темная личность, вашбродь!
— Отпусти его, — приказал ротмистр и отошел с Усовым в сторонку. — Что это значит?
Усов дрожал — на нем не было ни одной сухой нитки.
Что он мог ответить приставу? Говорить о том, что Зураб под пистолетом провел его мимо городового, что он видел, как оглушили околоточного Яворского, как небольшие группы бежавших уходили от тюрьмы — одни к Горбатому мосту, другие через церковную ограду в ближайшие переулки, третьи, обогнув церковь, к Новинскому бульвару? И каждую группу встречали люди, ИХ люди? А он, Усов, стоял и ждал, когда Зураб всадит ему пулю в спину?
Теперь Зураба нет (пулю он пожалел, что ли?), но зато перед ним стоит Пересветов. И надо опять как-то изворачиваться и лгать.
— Что вы молчите? — закричал пристав так, что Усов вздрогнул.
— Сам не понимаю… Никто не явился, — проговорил он с запинкой.
— Ка-ак? Так где же они?
— Не могу сказать…
— Оцепить тюрьму! — скомандовал Пересветов. Когда его приказание было исполнено и в одном из окон канцелярии появился желтоватый свет, ему стало легче.
«Фу-у, — тяжело переводя дух, он прислонился спиной к ограде. — Кажется, все в ажуре… Но какого труса я отпраздновал! Испугался как баба! Повсюду раззвонил. Сейчас начнут прибывать наряды чинов из других отделений, явится сам Воеводин».
Но внутренний голос успокоил: «Ничего, так надо. В деле раскрытия побега ты первый. Усов тебя не подвел…»
За церковной оградой послышался стон.
— Валовой! — оборачиваясь, крикнул Пересветов, но рядом никого не было.
Пристав взбежал на крыльцо и, не нашарив кнопки звонка, с силой рванул дверь на себя. Она оказалась открытой и распахнулась так стремительно, что пристав чуть не упал.
…Все, что происходило потом — общая тревога, приезд помощника градоначальника Модля, Воеводина с отрядом городовых, Пересветов видел как в тумане. Перед его глазами все еще стоял Усов — подлая душа, которой он так доверился.
Глядя на растерянных надзирательниц, на тощего околоточного Яновского, только что приведенного в чувство, Пересветов думал: «Боже, и с этими людишками приходится работать. Жалкие, ничтожные твари. Да и я ничуть не лучше их».
— Поздравляю, пристав, — сказал Воеводин, — вы, как всегда, первый на месте происшествия. Знаете, сколько бежало? Тринадцать.
Пересветов побледнел.
Когда стало известно, что исчез надзиратель Федоров, подполковник Модль затопал ногами:
— Проклятое осиное гнездо! Да всех вас перевешать мало.
Начали допрашивать надзирательниц, и тут выяснилось такое, отчего Модль и Воеводин переглянулись. На вопрос: «Кто тебя вязал?» — Федотова заявила:
— Да кто же, как не она — истинная наша мучительница, злодейка мохнатая, гнусавка сухопарая!
— Постой, постой, о ком ты говоришь?
— О ком же, как не о ней — о княжне.
— Да ты что, с ума спятила?
Но Федотова начала клясться-божиться, что не сойти ей с этого места и провалиться в тартарары, если это была не княжна.
То же заявила и Веселова.
В привратной раздался крик — это жандарм звал на помощь: ларь, стоявший в углу, начал подпрыгивать и трещать.
— Открыть! — приказал Модль, вынимая пистолет.
Скинули крючок, крышка распахнулась, и из ларя, как из гроба, встал Федоров. Ловя ртом воздух, он чихал и не мог произнести ни слова.
Кое-как отдышавшись, он рассказал:
— Был я в туалете, Гляжу — начальница с лорнетом. «Ах вот ты где, негодяй!» Да ка-ак размахнется, да ка-ак трахнет меня по уху…
Присутствующие недоверчиво переглянулись.
— А может, и по щеке. Только в ушах у меня зазвенело, как на колокольне.
— А дальше?
— А дальше вот… — он показал на ларь, — чуть не задохся. Спасибо — вы ослобонили. А эту княжну проклятую, эту ведьму полосатую, я… я…
Он не договорил и оглянулся.
На пороге стояла бледная как полотно княжна, глядя на присутствующих через знакомый лорнет.
Вот, собственно, и вся история.
Ее я не выдумал, в основу ее положены документы, даже почти все имена и фамилии сохранены. (Материалы этого дела — обвинительный акт, показания свидетелей, сообщения филеров, список бежавших и помогавших в побеге, приговор Московского окружного военного суда — напечатаны во втором сборнике «Каторги и ссылки» за 1921 год.) Желание Пересветова попасть на страницы печати сбылось: все московские газеты — «Раннее утро», «Московский листок», «Русское слово», «Голос Москвы» — опубликовали специальные статьи.
Генерал-майор Курлов (вскоре ставший генерал-лейтенантом) в сопровождении чиновника особых поручений камер-юнкера Веригина посетил тюрьму, обошел камеры, а когда садился в автомобиль, заметил Пересветова и так посмотрел на него, точно скомандовал: «Пли!» (Дело в том, что схваченный жандармами Бутырского отделения провокатор Усов рассказал всю правду о подготовке побега.) Поймав страшный взгляд грозного начальника, пристав как-то странно дернулся и схватился правой рукой за кобуру револьвера.
Телохранители бросились на него и совершенно напрасно — Пересветов вовсе и не думал стрелять в генерал-майора, ему просто хотелось ощутить у собственного виска холод стального дула.
…Вскоре он был разжалован и послан в один из пехотных полков рядовым.
…По приказу Курлова в Москве по нескольку раз в сутки устраивались облавы.
На улице Носовихе (об этом писала газета «Русское слово») городовой обратил внимание на двух странного вида пареньков — один в пиджаке, другой в синей блузе. Они упрашивали извозчика отвезти их в Мытищи. Их задержали. Это были Зоя Иванова и Маша Шишкарева.
Сашу Карташову настигли филеры, когда она пыталась выпрыгнуть из трамвая.
Их снова судили. «Вечницу» Иванову суд приговорил к одиночному заключению, а Шишкареву и Карташову — к продлению срока каторги на два года каждой и наложению ножных оков сроком на три месяца.
Больше всех приключений, пожалуй, довелось испытать Лизе Матье.
От одной облавы ее спас какой-то рабочий, из другой — вынесли в корзине с бельем и оставили в сарае. Когда все утихло, она ушла к друзьям, которые и помогли ей переправиться через границу.
Ну, а куда исчезла Шурочка?
Тут придется рассказать подробнее.
…Ханна Корсунская вытолкнула всхлипывающую Шуру из дверей, и чьи-то руки набросили на нее пальто. Присмотревшись, она узнала Зураба.
— Скорее, товарищи, — шепнул он и ловко перекинул сначала одну, потом другую через церковную ограду.
На Горбатом мосту их ждала пролетка. К утру они оказались в Царицыно на какой-то даче.
— Мы бежим за границу? — спросила Шура, когда Зураб разложил на столе документы.
— Видишь ли, дорогая, — сказал он с расстановкой, — я обещал тебе рассказать, откуда я родом. Помнишь?
— Помню.
— Так вот… Зачем нам какая-то заграница? Мы поедем на Кавказ… Ты увидишь горные реки, мое родное селение… Там каждый человек, каждое дерево, каждый камень, каждая тропинка помогут нам. Согласна?
Шура вдруг отвернулась, склонила голову, плечи ее мелко задрожали. Зураб вскочил.
— Ты не хочешь? — тихо спросил он.
Она легонько повела плечами.
— Почему, зачем слезы, дорогая?