Страница 32 из 42
Госпитальная команда под его началом неожиданно оказалась в тылу вражеских войск, прорвавшихся к Кавказу. Наткнувшись на мотоколонну фашистов, безоружные солдаты разделились на две группы и ушли под прикрытие степных лесополос. Впрочем, безоружные — не совсем точно; у Самусева и Нечипоренко, командира второй группы, летчика, списанного в пехоту по ранению, было по нагану и по шесть-восемь патронов. Самусев и Нечипоренко и возглавили группы. Впрочем, о судьбе бойцов, ушедших с Нечипоренко, да и его самого я узнала несколько позже.
Часа через три, продвигаясь по полосе, группа Самусева вышла к глубокой и широкой балке. На противоположном ее склоне раскинулись сады, белые мазанки, длинные приземистые строения колхозной фермы. Залегли на опушке, ничем не выдавая своего присутствия. Володя Заря, известный севастопольский снайпер, вытащив из тощего «сидора» свою драгоценную оптику, стал планомерно, по квадратам изучать раскинувшийся перед ним буколический пейзаж.
Минут через пятнадцать сержант обнаружил у околицы темные громады двух танков. Они смутно просматривались сквозь ячею камуфляжной сети, небрежно закиданной серой соломой. Танки были замаскированы между двумя скирдами. В стороне, там, где плетень вплотную подступал к пыльному шляху, глаза снайпера углядели поднятые, будто оглобли двуколки, тоненькие стволы двух зениток.
Неширокая речушка, змеившаяся по дну заболоченной ложбины, густо поросла камышом.
Но кто в станице — наши или фашисты, — узнать не удалось.
— Так, понятно, очень даже ясно. Попробуем, обязательно попробуем, — негромко приговаривал Самусев, лежа рядом с сержантом и осматривая замеченные объекты через оптический прицел. — До ночи с разведкой ждать не будем. Риска здесь большого нет, — заключил он. — От полосы до фермы километра полтора, до речушки — метров пятьсот. Танки через болото не полезут. Половина останется в лесу; я с отделением пойду к болоту. Скрываться не станем, наоборот, гимнастерки прикажу снять, рубахи скорее заметят. У воды остановимся, будто засомневались, и обратно к полосе. Если наши — себя окажут, а немцы увидят, что уходит добыча, не выдержат. Склон, правда, крутоват, зато сухой, преодолеем секунд за сорок-пятьдесят. Не успеют фашисты пристреляться. А преследовать они нас не скоро соберутся. Уйдем.
— Может, не стоит сейчас себя обнаруживать, товарищ старший лейтенант? Дотемна подождем, а там к первой хате и сориентируемся, — засомневался Заря.
— Время дорого. К ночи мы еще десяток километров пройдем. Лесополоса-то к самому горизонту уходит. Может, там уже точно свои.
Напарник сержанта Зари, кряжистый, крепко сбитый сибиряк со смешной и вкусной фамилией — Пельменных — дополнил план небольшой, но существенной деталью.
— Когда тронемся, махорочку-то порастрясти придется, потереть да потрясти. Насчет собачек-то — непонятно. Овчарку с лайкой, конечно, не сравнить, однако и они нюхом головасты…
Так и сделали. Разведка маневром удалась полностью. Потерь не было. Одного пуля царапнула по боку, другому осколок резанул мякоть руки. За точное выяснение обстановки это была не такая уж большая плата.
Трудно сказать, сколько группа прошла в тот день. Во всяком случае, много, так много, что к вечеру я совсем перестала видеть. Я брела, придерживаясь за брезентовый ремень Машиной санитарной сумки, ориентируясь на легкий звук ее шагов, и ощущала только одно — в тяжелой, будто дробью заполненной, голове колотят в виски острые молотки пульса.
Наконец двигавшийся впереди колонны Пельменных сообщил, что полоса обрывается у оврага. С той стороны доносится собачий брех и тянет дымком. Я бессильно опустилась на землю, не видя сумки, которую Маша пыталась подложить мне под голову. Услышав рядом голос Самусева, я поймала подругу за руку, зашептала горячо, как в лихорадке:
— Слышишь, молчи про мои глаза. — С трудом выпрямившись, села, поправила волосы, с деланным оживлением пригласила: — Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант. И разрешите нам не приветствовать вас по уставу. Лучше расскажите, как наши дела.
Самусев присел. Пошуршав газетой, оторвал клочок, свернул самокрутку. Мягко шорохнуло по кремню колесико зажигалки, остро-щекочуще запахло листовым абхазским самосадом.
— А демаскировать нас не опасаетесь? — старалась направить беседу в «зрячее» русло. И наверняка бы выдала себя, не будь Самусев озабочен другим.
— Я под плащом, — машинально отозвался он. — А что до планов… Они как у той одесской гадалки — она всех от казенного дома упреждала, а потом сама уселась за мошенничество. Послал разведку, Пельменных с ними ушел, думаю, с охотником беды не случится. Придут, доложат, тогда и соображать будем. А вообще-то у меня на вас большие виды.
— И какие же? — настороженно спросила Иванова.
— Пока оружия не добудем, придется вам быть нашими поводырями. Платье гражданское где-нибудь прикупим, деньги у меня есть. Будете как подружки от околицы к околице ходить. Хлопцы наши все по-госпитальному, под нулевку острижены. Их любой патруль опознает. А вы под сочинским солнцем загорели, сойдете за казачек.
— Поводырями? И без оружия? Да знаете ли вы, дорогой товарищ старший лейтенант… — неожиданно грубым голосом начала Иванова и охнула от моего щипка.
— Помолчи, Машенька, помолчи, милая. Вы не удивляйтесь, товарищ старший лейтенант, что я ее прерываю. Мы с ней всегдашние спорщицы. А идея-то отличная. Я в самодеятельности неплоха, говорят, была. Денек потренируюсь, сумею слепую сыграть, а Маша мне поводырем будет. Ведь правда, Машенька?
— П-правда, — после недолгой паузы подтвердила Иванова и, не удержавшись, съязвила: — Лихой будет отряд! Разведка слепая, бойцы безоружные. Повоюем.
— Ну, вот что! — Самусев резко поднялся. — Разговоров этих я не слышал. Не было их! Понятно?
— Ну конечно же, понятно, — ровно и спокойно подтвердила я. — К делу Машина шутка отношения не имеет. Она ведь такая — за словом в карман не полезет, но и под огнем не тушуется.
— Мы еще поговорим об этом.
И ушел, чуть похрустывая сухими ветками.
Ночь прошла в общем спокойно.
Пельменных приволок полфляги молока, заботливо, чтоб не насветила часовому, обернув ее плащ-палаткой. Напарник его, веселый, разбитной парнишка, ремесленник из бывших беспризорных, умудрился стянуть с армейской фуры мешок с тремя буханками ослепительно белого и, как резина, безвкусного немецкого хлеба. А вот новости, которые они принесли, были невеселыми.
В окрестных, станицах, да и на многих хуторах уже обосновались вражеские гарнизоны. Не крупные, но хорошо вооруженные — с пулеметами, минометами, кое-где и с броневиками.
В хуторе, около которого расположились бойцы Самусева, гарнизон был сильный. Здесь базировался какой-то тщательно охраняемый склад, а кроме того, в бригадной конюшне и на фермах фашисты с «черепами да дрючками на петличках» устроили нечто вроде тюрьмы. Сюда к вечеру пригоняли партии военнопленных, чтобы охранники имели возможность комфортабельно провести ночлег. В конвой входило обычно пятнадцать-двадцать солдат, обязательно с ручными пулеметами. Танкисты на хуторе оказались случайно, что-то чинили, а вот теперь третьи уж сутки пьянствуют.
Военный совет старшего лейтенанта и двух сержантов длился недолго. Решено было уходить полосами, от леска к леску. Нам с Машей днем намечать рубежи, всем двигаться ночью. Но прежде всего следовало добыть оружие. Поразмыслив, решили — оседлать дорогу вдали от селений, захватить мотоциклиста или одинокую офицерскую машину. В руках Володи Зари наган был надежным оружием — еще в стрелковой школе снайпер на спор с десяти шагов перебивал пистолетной пулей «беломорину». А один уничтоженный мотопатруль — это худо-бедно два автомата, а то еще и «ручник».
Несколько часов спустя километрах в трех от хутора группа затаилась в засаде у дороги. Но события приняли неожиданный оборот. Сначала по тракту в сопровождении девяти мотоциклов пропылила тяжело груженная автоколонна. Потом пестро размалеванный, длинномордый и угловатый броневик. А еще через полчаса запыхавшийся от быстрого бега связной бросился под куст, где расположил свой КП Самусев, и прерывающимся голосом доложил: