Страница 12 из 49
— Неплохо, — сказал Квочкин. Он не любил и не умел хвалить людей. — Ничего в общем. Значит, полмесяца вместо четырех?
Коля кивнул. Они просидели за столом еще часа два, споря и толкая друг друга локтями.
— Добро, — сказал Квочкин. — Завтра дам тебе группу. Смотри не угробь машину.
Самосвал поднимали утром, был мороз, и солнце бродило где-то над туманом, а над головами собравшихся мерцала неяркая радуга. Бетонное здание ГЭС с недостроенными рваными краями, из которых торчали прутья арматуры, было покрыто плотными хлопьями куржака. С нижнего бьефа доносился звериный рев — вода, вырвавшаяся из водосливных отверстий, клокотала ключом, как в котле. Оттуда шел особенно густой пар.
Ребята быстро застропили машину и привязали ее к крюку. Одна петля проходила под передними колесами, другая — под задними. Стрелу крана было не видно в тумане. В руках у Коли был мегафон, губы кровоточили — он ободрал их, прикасаясь к обжигающему холодом раструбу.
— Вира помалу, — сказал Дементьев, и голос его басовито и раскатисто прокатился над котлованом и ушел куда-то ввысь, к эстакаде.
Крановщик хорошо знал свое дело. Машина мягко оторвалась от земли, сразу всеми четырьмя колесами и пошла вверх. Кран стал разворачиваться — самосвал уходил в туман, теперь он висел над водой, на верхнем бьефе, как раз над всасывающими отверстиями.
— Вира!
Самосвал улетал, как самолет, к самой радуге. Работы на эстакаде и возле крана были прекращены — молчали движки компрессоров и вибраторы, только слышен был скрип троса и рев воды. Люди напряженно молчали.
Машина висела уже у самого края эстакады, когда сверху крикнули. Это был резкий, пугающий крик.
Не веря своим глазам, Коля попросил у одного из монтажников бинокль и увидел: машина, вися на крюке, тихонько покачивалась и повертывалась, а нос ее опускался все ниже и ниже, словно она собиралась устремиться в бурлящую воду. Петля, которая удерживала передок самосвала, потихоньку распускалась, видно было, как скользит трос.
Кран остановился. Ветер с водохранилища на несколько минут разогнал пар, и все, увидели грузовик. Никто ничего не говорил. Это была нехорошая тишина.
Петля перестала распускаться, и грузовик теперь покачивался, не опуская больше нос. До эстакады оставалось каких-нибудь семь-восемь метров, но крановщик не решался на подъем.
— Тоже мне «морской узел», — сказал монтажник в каске, обращаясь неизвестно к кому. — Ботинки таким завязывать.
— Говорил — нельзя старый трос на завязку!
— Я сейчас, — сказал Коля.
Он исчез в кабине крана, и потом все увидели бригадира на стреле. Дементьев карабкался по длинной, уходящей в туман лестнице, за ним, поблескивая, волочилась цепь монтажного пояса. В одной руке он держал ломик.
— Куда? — начальственно крикнули из котлована.
Он и сам не знал, куда и зачем. Какой-то внезапный порыв кинул его на стрелу, руки сами нашли монтажный пояс и ломик, а ноги быстро несли его сухонькое, легкое тело вверх. В самом конце лестницы, у большого колеса, на котором лежал масляно блестевший стальной подъемный канат толщиной в руку, Коля остановился. Он почувствовал нудный, холодный страх. Тело вдруг стало вялым и тяжелым.
Здесь, над водой, пар был особенно густым, и Коля сунул бесполезные очки в карман ватника. Он видел под собой массивный крюк, грязный, мятый кузов самосвала, а еще ниже темной массой угадывался котлован. А прямо под ним, скрытая серо-белесыми клубами, бушевала вода.
Нужно было спуститься по стальному канату вниз, на крюк, и там зажать распускающийся узел ломиком. И висеть на крюке, держа лом, пока крановщик не поставит самосвал на мостки эстакады.
— Я маленький, легкий, — пробормотал Коля, уговаривая себя.
Это была его затея насчет самосвала. И узел вязали под его присмотром. Так что…
До крюка ему предстояло добираться, надеясь только на цепкость своих рук. Здесь он никак не мог пристраховаться монтажным поясом к канату.
Коля увидел, как петля, держащая передок машины, снова начала тихонько скользить. Ветер раскачивал и дергал трос.
Он никак не мог сделать первый шаг. Коля не оборачивался назад, но, казалось, спиной ощущал все, что происходит сейчас за ним. Вот в кабине крана застывшие, примолкшие люди заметили его колебание. Вот один из его друзей пристегивает пояс и готовится ступить на лесенку стрелы. Сейчас вздрогнет металл под далекими шагами, человек поднимется и, сняв с Коли ответственность, разом уничтожит страх.
Дементьев не выдержал, повернул голову, спеша увидеть спасителя, и тут он заметил край эстакады, выплывший среди клочьев пара, и ему показалось, что среди серых пятой мелькает, то появляясь в белесом облаке, то исчезая вновь, алый, знакомый цвет платка.
Ему был очень необходим сейчас этот красный, пробивающий туман свет.
Коля надел брезентовые рукавицы, сунул ломик за пояс и гибко, змейкой пролез между станиной и блоком. Витой, многожильный канат был скользким, на темном масле блестели капельки влаги. Коля обхватил руками канат и прижался к нему грудью, стараясь не смотреть вниз. Ему вдруг показалось, что канат обрывается внизу и он полетит прямо в хлюпающую, шелестящую льдинами тугую струю воды.
Коля оттолкнулся ногой и заскользил. Притормозить он уже не мог — слишком маслянистым был трос.
Сапоги больно ударились во что-то твердое, металлическое, и от толчка Коля едва не выпустил канат.
Теперь он сидел, согнувшись, на нижнем блоке и тяжело дышал, пережидая боль. Потом, кое-как изловчившись, охватил цепью монтажного пояса крюк. Он уже не боялся упасть и мог свободно работать одной рукой.
Коля вставил ломик в узел и прижал медленно скользивший трос. Узел стал затягиваться. Совсем ему, конечно, не остановить этот трос, но притормозить все-таки можно, если крепко держать.
— Вира! — крикнул Коля.
Но голос куда-то пропал. Какой-то хриплый звук издало горло.
Крановщик, однако, понял. Самосвал, крюк, а вместе с ним Коля поползли вверх к эстакаде.
На эстакаде, выпрыгнув из кузова самосвала, Коля увидел вокруг знакомых арматурщиков из бригады — ребята мигом взлетели на верхотуру по стремянкам.
— Долго я там торчал, на стреле? — спросил Коля.
— Да не… минутку, — ответил Липован, самый рослый из арматурщиков.
Но Коля не слышал ответа Липована. Он смотрел на Машу, подходившую к грузовику и тоже не сводившую взгляда с Коли. На ней был старый, домашней вязки, черный платок.
Коля вспомнил: в этот день было тридцать ниже нуля.
В свои двадцать восемь лет Латышев очень берег сердце — это знали все экскаваторщики. Было как-то странно, что на такой стройке, среди людей, которые ходят в рубахах с растерзанными воротничками и с высокой колокольни чихают на сорокаградусный мороз, существует человек, проявляющий пунктуальную заботу о своем сердце.
Однажды Латышеву предложили поработать недельку в ночной смене. Он отказался наотрез, сославшись на законодательство.
В кабине его экскаватора пахло лекарствами, и друзья немножко посмеивались над этим. В жизни есть кое-какие жестокие правила, что поделаешь. Попробуйте убедить своего напарника, который играет за «Энергетик» и спит по четыре часа в сутки, сохраняя на весь день заряд бодрости, попробуйте убедить его в том, что ваш «мотор» дает частые перебои и будит по ночам непонятным затишьем…
Свободные дни Латышев проводил на даче, на берегу водохранилища, там, на высоком берегу, стоял купленный им небольшой рубленый домишко. Местность называлась Иванов Ключ. Латышев потому выбрал Иванов Ключ, что оттуда хорошо видна была стройка — темная полоска плотины, и кубик здания самой ГЭС, и даже волосяные, тонкие стрелы кранов.
В то воскресенье Латышев был один. Его друзья и родные уехали на массовку в горы.
День был жарким, немного душным, но от холодной воды веяло прохладой, и Латышев спустился вниз, к самому водохранилищу. У него мучительно ныли колени — наверно, перед дождем, и он с трудом перебирался с камня на камень, пока, наконец, не выбрал удобное место. Камень был теплым, Латышев сидел и смотрел в прозрачную зеленую воду.