Страница 37 из 47
Возвращаясь в институт, к Велигаю, Кедрин подумал, что полгода назад он, сделав подобное открытие, вероятно, ощутил бы себя на десятом небе и был бы горд, как петух. Он и сейчас чувствовал радость в душе. Но это было совсем другое — это была другая радость, радость не просто за себя, а за то, что он сделал нечто важное и нужнее для других.
Кедрин застал Велигая в той самой лаборатории, где встретился с ним впервые в день смерти Андрея. Там все было, как прежде. Будто что-то могло измениться оттого, что в кресле Кедрина сидел другой человек.
Едва Кедрин вошел в лабораторию, Велигай, сидевший, как и тогда, в кресле рядом с вычислителем, обернулся и знаком попросил его пройти и сесть в кресло у стола.
Прошло, наверное, более часа, прежде чем вычислитель закончил работу. И все это время Кедрин думал: «Какими же теперь должны стать скваммеры, как удержать в пластмассе радикал, выбиваемый неизвестным излучением?» Неизвестным для него, но, может быть, не для Велигая. Ведь неспроста он то появляется на спутнике, то вдруг оказывается на Земле. Вероятно, Велигай и занимается проблемой новых скваммеров. «Вот когда приходится пожалеть, что у нас, в Приземелье, нет своих вычислительных центров!»
— Да, жаль… — незаметно для себя проговорил Кедрин.
— У нас там тоже будут свои вычислительные центры. И скоро… — сказал Велигай, подходя к Кедрину.
— Пожалуй, вы знаете, о чем я думал все это время?
— Это несложно — о скваммерах.
— Верно. И что вы думаете?
— Я думаю, что скваммеров не будет. А вы что думаете, Кедрин?
— Лететь на спутник.
— Тогда нам по пути.
— Кстати, Велигай, как вы считаете, мне здорово влетит за нарушение… за то, что работал?
— Боитесь?
Кедрин вздохнул:
— Да.
Велигай рассмеялся и похлопал Кедрина по плечу так, как здороваются по пути на смену монтажники.
— Тогда я попрошу, чтобы добавочный срок наказания разложили на нас обоих.
Они вышли из института.
Велигай тяжело влез в лодку, уселся и подождал, пока Кедрин сел рядом. Затем дал команду автопилоту.
— Скажите, Велигай… Вот там будут свои вычислительные центры. Будет стопроцентная гарантия. Да?
— Да.
— Но ведь это значит, что рано или поздно строительство и Длинных кораблей придется передать машинам.
— Да. Когда корабли пойдут однотипными сериями… Но они пойдут однотипными сериями.
— Чем же тогда Приземелье будет отличаться от Земли?
— Разве что природой. Но ведь это еще надо сделать, Кедрин.
— Да. Машины будут вытеснять нас, а мы…
— Нет, мы не будем убегать от них. Все-таки командуем-то мы и всегда будем командовать. Мы будем всегда опережать их и уходить все дальше. Туда, где еще не могут эффективно работать машины. Туда, где может только человек…
— Но в конце концов…
— А конца не будет, Кедрин, — сказал Велигай. — Мир бесконечен, к счастью… Ох, еще сколько работы для человека! А теперь дай мне поразмышлять. Мне трудно думается при ускорениях и в невесомости — неудачный организм… А сейчас полтора часа самого лучшего времени для размышлений: полет в сумерках…
— Я подожду, — согласился Кедрин. — Это хорошо: полет в сумерках…
В сумерках зажигались звезды. Лодка мерно тянула в своем лодочном эшелоне, автопилот пощелкивал и помигивал цветными огоньками. За прозрачным куполом зажглись опознавательные огни, на пульте засветился экран локатора.
Кедрин и сам задумался. Итак, в скваммерах запах объяснен. А тогда, в спутнике? Разве там была поблизости схожая пластмасса?
Да, была. Иллюминатор в крышке резервного люка.
А откуда берется это излучение? Что это за излучение?
Это пока не известно. Как всегда, установление каких-то фактов порождает новые вопросы, возникает потребность объяснить новые факты. И так без конца…
«Ничего, — подумал Кедрин. — Во всяком случае, объяснение одного факта я им везу». Пожалуй, срок наказания ему не уменьшат. Это такой народ — монтажники…
И Ирэн. Все равно без нее он не может. Он готов сказать это всем и каждому. Если бы не она, он так и остался бы на Земле.
— Да, — негромко сказал Велигай.
— Вы… следите за моими мыслями?
— Немного, — сказал Велигай.
— Тогда скажите, бывают ли полосы несчастий?
— Сформулируй точнее…
— Одно несчастье за другим. Что это значит? Люди страдают от этого запаха. Гибнет, как бы то ни было, но гибнет Слава Холодовский, а еще до этого летит реактор у Лобова. Почему такая система?
— Полоса несчастий, гм… — пробормотал Велигай. — Давнее определение… Я думаю, что это означает наш очередной шаг вперед.
— Почему?
— Потому, что когда вы входите в темную комнату, вам еще не ясно, на что там можно наткнуться, обо что ушибиться, что опрокинуть на себя. Это станет ясно, если зажечь свет. Но чтобы зажечь свет, надо войти в комнату. А она темна, и тот фонарик, которым мы ее предварительно освещаем, нам помогает не всегда. Ну, и мы натыкаемся на что-то…
— Но ведь явления совершенно разные, и все же…
— Явления одного порядка, — задумчиво сказал Велигай. — И то и другое — влияние неизвестных излучений. Реактор у Лобова полетел, вернее всего, потому, что автоматика вышла из-под контроля. Вам не надо рассказывать, сколь тонкой была настройка этих автоматов. Кстати, это наша вина — всегда надо предусматривать и неизвестные сегодня факторы, мы это иногда упускаем из виду. Вот такой фактор и вмешался, очевидно…
— Я понимаю, кажется. Излучение проникло через защиту их реактора — пластик…
— Может быть, и не проникло. Механика могла быть и вашей, той, что вы рассчитали. А автоматика работала в вакууме, и он тут мог нарушиться. Впрочем, — сказал Велигай, улыбаясь, — это лучше объяснит другой монтажник…
Высокое, обширное здание космовокзала вставало за бортом лодки. Его террасы поднимались выше лодочного эшелона, и могло показаться, что можно достигнуть Пояса, не выходя из пределов здания, а лишь поднимаясь и поднимаясь в его лифтах. Велигай привычным движением отключил автопилот и взял управление лодкой. Он мог и не делать этого, но, видимо, спутник Дробь семь уже овевал его своим дыханием, и надо было выгонять последние остатки земного спокойствия… Он посадил лодку на посадочную площадку точно, как профессионал, в узкую щель между тяжелым, медлительным, многокрылым энтомокаром и округлым треугольником аграплана, и в расстояние оставшееся между бортами кораблей, нельзя было бы втиснуть и ладони. Они вылезли через нос.
— Надо записаться в рейс.
— Я записан.
— Мне надо записаться.
— И ты записан тоже…
— Однако, — сказал Кедрин, — вы хороший психолог…
— Да, — сказал Велигай. — Я хороший психолог. — Он взглянул вслед лодке, которую автопилот бережно поднял в воздух и теперь уводил в гараж. — А вообще-то я пилот по основной специальности. Звездолетчик с «Джордано»… Бывший звездолетчик, вернее. Но кто был звездолетчиком, тот уж останется им до самого конца. Понял, Кедрин? До самого конца…