Страница 26 из 47
— По нас уже звонят похоронные колокола. Но мы живы! Живы, черт возьми! Может быть, именно это наступление станет неопровержимым доказательством нашей жизненности и победы. Может быть, именно это наступление позволит нам сбросить со своего горла кровавые пальцы мятежников. Наконец, наши французские друзья-социалисты пропустили через границу часть купленного в России оружия. Правда, это капля из моря, которое мы могли бы иметь… Если бы не политика невмешательства.
Гомес посмотрел на салфетку в своих руках и бросил ее на стол.
— Нам отдают все, что могут. И сверх того. В наших руках трепет надежды Испании! Мир должен еще раз убедиться, что народ Испании не потерпит на своей земле тирании Франко. Сколько бы она ни продолжалась. Тирания — смерть. Бессмертный народ не смирится с ней. Выпьем за победу!
И когда все наполнили бокалы, Гомес с хитрой улыбкой посмотрел на командиров.
— И учтите, что вы на дне моего рожденья и всю дорогу обратно надо говорить о том, как вы хорошо провели время.
Командиры подняли сверкающие, наполненные золотистым вином бокалы.
Потом Гомес попросил наполнить их снова.
— За Советский Союз! За его святую верность интернациональному долгу пролетариата! Вива! — Поставив бокал, Гомес сказал без всякого перехода. — Я собрал вас даже не для того, чтобы сообщить о наступлении. Стратегический план наступления разрабатывается в штабе армии Эбро. Нам надо решить задачу тактическую. Прошу.
Гомес указал на круглый карточный столик в углу комнаты. На нем комбриг расстелил вынутую из планшета карту. Проведя по ней пальцем, он принялся объяснять, что Каталония как бы отделена от остальной Испании углом рек Сегре и Эбро и в настоящее время рубежи обороны проходят по их берегам. Оборона Лериды и особенно операция под Балагером показали, что самое слабое место в обороне и наступлениях — мосты. В горных условиях в обороне и наступлении решающим элементом в достижении успеха являются мосты. Они были единственным средством переправы через бурные и глубокие горные реки без бродов. Франкисты всякий раз при своем наступлении захватывали именно мосты, а при наступлении республиканцев блокировали их или разрушали. Пойма Эбро, где предстоит прорыв, заболочена или труднопроходима из-за песчаных наносов.
— Нужен мост. Надежный и невидимый. Ни с суши, ни с воздуха. И чтобы он выдерживал танки. Поэтому я пригласил сюда русских инженеров. Надо подумать вместе.
Хулио Гарсиа и Николас Васкес, как назвали себя Иван Савин и Сергей Енютин, выглядели несколько смущенными в этой обстановке. Они, видимо, многого не понимали в том, что говорил Гомес, хотя довольно свободно для недавно прибывших разговаривали по-испански. Глядя на них, Педро вспомнил самого себя полгода назад: он тогда вот так же смущенно чувствовал себя среди говорливых и горячих, обидчивых и простодушных людей, с которыми свела его судьба.
Его тоже вначале смущала предельно выраженная, яркая откровенность испанцев. Не то чтобы им не хватало хитрости или сдержанности. Они умели быть и хитроумными и замкнутыми, когда того требовала обстановка. Но они презирали того, кто не смог бы открыть свою душу. И не просто открыть, а как бы выплеснуть ее перед своими единомышленниками, перед друзьями. Больше того, испанец посчитал бы для себя позором и трусостью выступать скрытно перед врагами. Во всяком случае, так было в начале войны, пока фашисты не показали свое зверское лицо. К фашистам испанцы стали относиться с фанатичной нетерпимостью — как к подлости, как к измене.
А эти русские парни в силу воспитания, пусть не жизненного опыта, эти парни, которым стукнуло едва по двадцати пяти, были в известном смысле мудрее, чем социалист Гомес. Русские парни были коммунистами по воспитанию, по идеям, впитанным с молоком матери и укрепленным всей их жизнью и существованием их Родины. Это отцам и старшим братьям Ивана и Сергея надо было еще разбираться в том, чья «правда» есть правда. Кадетов ли, эсеров, анархистов, троцкистов и прочих? Или коммунизм — тот единственный правильный путь, по которому следует идти, чтобы добиться справедливости и счастья?
Самый старший из русских, Макар Фомич Седлецкий, участвовал в гражданской войне. Единственную и возможную правду он добывал своими руками. Сам Петр Тарасович пусть детским, но цепким и верным умом, всем виденным во время скитаний по Украине в годы гражданской войны убеждался в этой правде, а потом, уже в зрелом возрасте, понял всю ее глубину. Для Ивана Савина и Сергея Енютина коммунистическая идеология была воздухом, которым они дышали с юности.
Командующий бригадой социалист Гомес относился к коммунистам так же терпимо, как и Негрин — премьер-министр нового, сформированного в мае тридцать седьмого года правительства. Предшествующее ему правительство другого социалиста, Кабальеро, слишком боялось коммунистов. Эта боязнь была ничем не оправдана. Коммунисты не рвались к власти, в чем их обвиняли. Они стремились к одному — сохранению единства народного фронта.
Республиканец Хезус, пожалуй, просто не задумывался о своей партийной принадлежности, пока не достигнута победа. Он относился к русским как к товарищам по оружию, храбрым и честным в бою.
Педро понимал, что самое сложное и щекотливое положение у Антонио. Антонио приходилось объяснять, с одной стороны, политику Компартии Испании и критиковать социалистов, анархистов, республиканцев, а в то же время постоянно заботиться о единстве действий этих партий в борьбе против фашизма, ибо только в единстве всех сил, всего народа, вступившего на защиту республики, могла быть одержана победа.
Советник комбрига Макар Фомич Седлецкий, видимо, думал о том же. Перегнувшись через ручку кресла, проговорил негромко по-русски:
— Мальчикам трудновато понять этот театр.
— А что случилось? Почему Гомес решил играть в заговорщиков?
— Ты помнишь его шофера? Он вез тебя, когда ты возвращался из госпиталя.
— Этакий всезнающий?
— Вот-вот. Всезнающий. Он оказался масоном. Ну и стал работать на франкистскую разведку по заданию своей тайной организации. Завалился. Его расстреляли. По-моему, слишком быстро. Наверное, постарались сделать это поскорее. Нитки хотели оборвать.
— Ясно. Хотя и не все понятно.
— Сказанного достаточно.
— И то верно, — усмехнулся Педро.
Гомес, пристально наблюдавший за разговором, спросил:
— Есть идеи?
— Одна. И старая, — ответил Педро. — Разборный мост. Днем прятать понтоны на берегу, а ночью наводить переправу.
Гомес вздохнул:
— Да, это уже предлагали русские саперы. Конечно, выход. Но днем негде прятать понтоны. Берег пустынен. Дюны.
Педро пожал плечами, подумав, что требования, которые выдвинул Гомес, вряд ли выполнимы.
Хезус, молчавший все это время, неожиданно поднялся, отодвинул кресло и прошелся по комнате. Он постоял у окна, потом, повернувшись к тем, кто сидел за столиком, сказал:
— А если его не разбирать, а подтопить? Не вытаскивать днем на берег, а топить в реке?
Макар Фомич быстро перевел сказанное Хезусом саперам. Те выслушали внимательно, задумались. Потом веснушчатый Иван как-то очень неторопливо достал из кармана куртки карандаш, блокнот, стал рисовать.
— Так? — спросил ой, придвинув блокнот к Хезусу, наблюдавшему за его работой из-за спины.
— Можно совсем не разбирать моста, — сказал Сергей.
— Весь подтопить? — переспросил Хезус, уточняя мысль.
— Да.
Гомес придвинул блокнот Ивана и сам принялся рисовать:
— Вот так!
Теперь все склонились над блокнотом. На листке был нарисован мост, идущий чуть ли не по дну Эбро.
— Не так, камарада Гомес, — осторожно заметил Иван.
— Но технически это возможно? — спросил Гомес.
— Надо прикинуть, посчитать…
— Вот и посчитайте, — сказал Гомес и добавил: — Пожалуйста.
Комбриг встал из-за столика и с торжественной церемонностью обнял Хезуса. Потом обернулся к Педро.
— А вы, советник, видимо, считали, что такие чудеса невозможны?