Страница 22 из 47
— Молодцы гранатометчики!
— Пастухи из Эстремадуры, — отозвался Хезус. — Они с такими пращами на кроликов охотятся. Только не гранатами, а обыкновенными камнями. Снайперы!
— Молодцы! — повторил Педро.
В это время франкисты бросились в последний рывок. Они свалились с горки прямо к траншеям, и Педро и Хезус замолчали, потому что надо было стрелять.
Пулеметы танков захлебывались от ярости. Фашисты залегли и стали отползать, бросая убитых и раненых.
— Идиоты! — сказал Хезус. — Кретины! — Он, прищурившись, смотрел на склон, усеянный трупами врага. — Столько людей положить ни за что…
— Пусть кладут как можно больше, — сказал Педро. — Тебе-то какая печаль?
— Это испанцы, — проговорил Хезус негромко. — Такие же испанцы, как и я, как Игнасио, как Антонио…
— А если бы это были немцы или итальянцы? — спросил Педро.
— Все-таки это другое дело.
— Не знаю… — задумчиво проговорил Педро. — Мне все равно, на каком языке говорит мой враг. И твой тоже. Наш враг.
Хезус не ответил. Он вложил парабеллум в кобуру и, не оглядываясь, пошел обратно к траншее танкистов. Игнасио был молчалив, грустен и смотрел на советника добрым и немного виноватым взглядом. Видно, принял очень близко, к сердцу замечание Хезуса, что не уберег Педро в том бою под Леридой. Утешился он только после того, как Педро выпил с ним поррон легкого и светлого вина и выслушал длинную исповедь командира роты о том, как он страдал, узнав о тяжелом ранении консехеро.
Хезус не участвовал в разговоре.
Вечером в блиндаже Хезус вместе с советником наметил действия танков на завтра, но по-прежнему был задумчив. Сказал только:
— Очень спокойный день. Плохо. Фашисты берегли силы. Значит, они знают об утреннем наступлении. Или догадываются.
— Пожалуй, — согласился Педро.
Потом они все трое легли спать. Антонио был очень доволен и весел. До «отбоя» он ходил по ротам и разговаривал с бойцами. Настроение у всех боевое, никто не сомневается в успехе завтрашнего наступления.
Когда командир, комиссар и советник вышли поутру из блиндажа, солнце еще было розовое, мягкое. Легкий туман, натянувший с реки, пластался по самому дну долины и прикрывал траншеи республиканцев. В этот час утренняя дымка казалась сиреневой. А над ней поднимались рыжие склоны холмов с белыми вершинами, которые подсветил восход.
Было прохладно и сухо. Педро даже показалось — холодно, и белая пыль, припорошившая редкую сухую траву, напомнила ему иней, что выпадает в России прозрачными и звонкими утрами поздней осени.
Над головой послышался тугой шелест и тут же вдогонку ему — звук орудийного выстрела. Потом снаряды летели через их головы беспрестанно и ударялись в холмы, на которых засели франкисты. Земля подрагивала.
Педро поднял к глазам бинокль. Республиканские батареи били хорошо, снаряды ложились кучно. Раза два он отметил прямое попадание в окопы. И скорость стрельбы была хорошей.
Фашисты отвечали вяло, как-то вразброд, но Педро знал, что это еще ничего не значит. Важно одно: если наступление внезапно, то артиллерийская подготовка достигнет цели — уничтожит живую силу в окопах. А если фашисты знали о наступлении, огонь ведется по пустым окопам, тогда стоит начаться атаке, франкисты вылезут из пор — и сопротивление их будет очень активным.
Когда смолкли залпы, Педро посмотрел на часы. Артиллерийская подготовка продолжалась тридцать минут.
— Снарядов мало, — сказал Хезус и выстрелил из ракетницы.
Три красные ракеты, оставляя белесый дымный след, повисли над холмами. Они еще не успели погаснуть, когда тапки вышли из укрытий и двинулись к траншеям франкистов. За танками поднялась пехота. Бойцы шли в атаку, стараясь держаться журавлиным клином, используя машины как прикрытие от огня.
Фашистские позиции молчали.
Танки и пехота прошли первую линию траншей.
Хезус стукнул кулаком по пыли бруствера:
— Знали! Ушли! Теперь они отсекут пехоту…
И, точно услышав слова Хезуса, фашисты открыли огонь. Заработало по шесть пулеметов с каждого фланга.
Пехота залегла. Было видно, что многие упали замертво, — там, где они шли, склон был хорошо пристрелян фашистами.
Танки не остановились. Педро не уловил мгновения, когда начали бить противотанковые пушки и когда загорелся первый танк.
— Неужели Ромеро?! — выдохнул Хезус.
Машина, видимо, только что раздавила пулеметное гнездо во второй линии укреплений и неловко стала боком к позициям фашистов. Тут ее и настиг снаряд. Танк окутал дым, поднимавшийся плотными клубами — белыми внутри и черными, припудренными копотью снаружи. Из люка быстро выскочили три фигурки и побежали вниз по склону, к пехоте, залегли рядом с бойцами. Остальные машины продолжали давить и раскатывать окопы франкистов, а потом быстро повернули назад, скатились почти до подошвы, развернулись и опять полезли вверх. Пехота пошла за ними.
Бойцы продвинулись метров на сто.
Фашисты открыли сильный артиллерийский и пулеметный огонь со второй линии укреплений.
Пехота опять залегла.
На склоне холма, как раз на середине между подножьем и вершиной, горели еще два танка республиканцев.
Атака захлебывалась. Хезус подал ракетами сигнал к отходу. Танки спустились с холма и ушли в лощину.
Хезус и Педро поспешили к месту сбора.
Танкисты, еще не остывшие от горячки схватки, громко переговариваясь, пополняли боезапасы. Увидев Хезуса, примолкли. Но когда Антонио, обращаясь к Хезусу, сказал, что все готово для новой атаки, танкисты заработали живее.
Хезус позвонил на командный пункт и доложил о положении дел. Заканчивая разговор, он неожиданно заулыбался.
— Что тебе сказали? — спросил советник.
— Драться во что бы то ни стало! Будем наступать, пока не одержим победы.
Хезус приказал построить батальон и перед строем сказал о своем разговоре со штабом бригады.
Танкисты лихо вскинули сжатые кулаки к вискам.
Педро был доволен ходом дела, но где-то в глубине души чувствовал себя неловко, словно он лишний здесь: вместо боя в танке он околачивался на командном пункте.
Высоты не взяли и к вечеру, хотя было предпринято восемь атак. Самолеты фашистов после обеда утюжили передний край — от окопов ничего не осталось. Ночью пришлось снова залезать в землю. На следующий день батальон Хезуса потерял еще пять танков, и четыре, вытащенные с поля боя, требовали серьезного ремонта.
Только на пятый день измотанные и озлобленные бойцы республиканской бригады ворвались на вершины холмов. Это случилось уже под вечер. А утром, когда было запланировано форсирование Сегре, в небе появились фашистские самолеты. Их было не очень много, но они методично и безнаказанно, волнами шли откуда-то с близких аэродромов, сбрасывали бомбы и поливали пулеметным огнем лысые вершины холмов. Танки снова были врыты в землю.
В коротких промежутках между налетами авиации холмы принималась долбить фашистская артиллерия. Она кромсала позиции беглым огнем. Республиканские батареи отвечали исподволь, тщательно выслеживая каждое орудие фашистов, — берегли снаряды.
Весь день Педро, Хезус и Антонио ютились в окопе на склоне холма, обращенном в сторону реки.
За весь день они почти не видели реки, не различили цвета ее воды. Вой и грохот, взрывы, от которых сдвигалась земля, прижимали их к дну окопчика. И даже гордость Хезуса была задавлена и расплющена этим сумасшедшим огнем: он не выглядывал из-за бруствера.
Бомбежка и канонада прекратились уже на закате. Трое танкистов, полузасыпанных землей, с трудом выбрались из окопа. Педро был выше пояса погребен в пыль, перемешанную с камнями. Плечи ныли от ушибов, а на голове он нащупал четыре здоровенные шишки.
— Легко отделались, — сказал Педро и удивился гулкости своего голоса. — Могло быть и хуже. Могло быть совсем плохо. Черт побери!
Ему хотелось говорить еще и еще и слышать свой голос.