Страница 29 из 46
Пришлось поавралить, упираясь руками и спиной в скалу, придерживая катер. Шюцкоры развели сильную волну. На ней могло ударить о камни или оборвать швартовы.
Через две или три минуты шюцкоры вернулись. Они застопорили ход и почему-то долго стояли на месте.
Боцман пригнулся к пулемету. Шубин замер подле него, предостерегающе подняв руку.
Шурка зажмурился. Сейчас включат прожектор, ткнут лучом! Рядом нервно зевнул радист Чачко.
До моряков донеслись удивленные, сердитые голоса. Финны недоумевали. Куда к черту подевались эти русские?
Конечно, нелепо искать их в глубине шхерных лабиринтов. Подбитый катер, вероятно, все-таки сумел проскользнуть к выходу из шхер.
Заревели моторы, и шюцкоры исчезли так же внезапно, как и появились.
Ф-фу! Пронесло!
— Живем, товарищ командир! — сказал боцман, улыбаясь.
Но Шубину пока некогда было ликовать.
— На берег! — приказал он. — Траву, камыш волоки! Ветки руби, ломай! Да поаккуратней, без шума. И не курить мне! Слышишь, Фаддеичев?
— Маскироваться будем?
— Да. Замаскируем катер до утра, вот тогда и говори: живем, мол!
Он остановил пробегавшего мимо юнгу:
— А ты остров обследуй! Вдоль и поперек весь обшарь. По-пластунски, понял? Проверь, нет ли кого.
Он снял с себя ремень с пистолетом и собственноручно опоясал им юнгу. Матросы быстро подсадили его. Шурка пошарил в расщелине, уцепился за торчащий клок травы, вскарабкался по отвесному берегу.
— Поосторожнее, эй! — негромко напутствовал боцман.
— А вы не переживайте за меня, — ответил с берега задорный голос. — Я ведь маленький. В маленьких труднее попасть.
— Вот бес, чертенок, — одобрительно сказали на катере.
Пистолет гвардии капитан-лейтенанта ободряюще похлопывал по бедру.
Юнга очутился в лесу, слабо освещенном гаснущими «люстрами». Бесшумно пружинил мох. Вдали перекатывалось эхо от выстрелов. Ого! Гвардии лейтенанта Князева провожают до порога, со всеми почестями — с фейерверком и музыкой.
Гвардии старший лейтенант уйдет завтра не так — поскромнее. Шурка понял с полунамека. Важно отстояться у острова. Тщательно замаскироваться, притаиться. Втихомолку в течение дня исправить повреждения. И следующей ночью, закутавшись, как в плащ, во мглу и туман, выскользнуть из шхер.
Дерзкий замысел, но такие и удаются гвардии старшему лейтенанту.
Только бы не оказалось на острове фашистов!
Шурка постоял в нерешительности, держа одну ногу на весу.
Он очень боялся змей, гораздо больше, чем фашистов.
Сейчас весна, змеи оживают после зимней спячки. Он ясно представил себе, как опускает ногу на мох и вдруг под пяткой что-то начинает ворочаться. Круглое. Скользкое. Брр!
Потому ему вспомнилось, как командир объяснял про страх:
— Если боишься, не колеблясь, иди навстречу опасности! Страх страшней всего. Это как с собакой. Побежишь — разорвет!
Юнга сделал усилие над собой и нырнул в лес, как в холодную воду.
Что-то чернело между стволами в слабо освещенном пространстве. Громоздкое. Бесформенное. Валун? Дот?
Шурка вытащил пистолет из кобуры. Ощущая тяжесть его рукоятки, как пожатие верного друга, он приблизился к черневшей глыбе. Нет, не дот и не валун. Сарай!
Осмелев, провел по стене рукой. Жалкий сараюшко, сколоченный из фанеры!
Сгорбившись, юнга подобрался к двери, прислушался. Тихо внутри. Он толкнул дверь и шагнул через порог.
В сарае было пусто. У стен только лотки для сбора ягод — с выдвинутым захватом, вроде маленьких грабель. Летом в шхерах столько земляники, брусники, черники, клюквы, что глупо было бы собирать по ягоднике.
В углу стоят большие конусообразные корзины. В таких перевозят на лодке скошенную траву.
Ну, ясно: остров необитаем!
Выйдя из сарая, Шурка удивился. Почему стало так темно? А! Фашисты «вырубили» верхний свет.
Вокруг, пожалуй, даже не темно, а серо. Деревья, кустарник, валуны смутно угадываются за колышущейся серой завесой. Только сейчас Шурка заметил, что идет дождь.
С разлапистых ветвей, под которыми приходилось пролезать, стекали за воротник холодные струйки. Конусообразные ели и нагромождения скал обступили юнгу. Протискиваясь между ними, он больно ушиб колено, зацепился за что-то штаниной, разорвал ее. Некстати подумалось: «Попадет мне от боцмана».
То был «еж», злая колючка из проволоки. Полным-полно в шхерах таких проволочных «ежей», куда больше, чем их живых собратьев. Фашисты, боясь десанта, всюду разбрасывают «ежи» и протягивают между деревьями колючую проволоку.
Вскоре юнга пересек остров в узкой его части. Людей нет. Ободренный, он двинулся — по-прежнему ползком — вдоль берега.
Вдруг Шурка испуганно отдернул руку. По-змеиному в сухой траве извивалась проволока. Не колючая проволока. Провод!
Этот участок берега был минирован!
Юнга шарахнулся от провода. Гранитные плиты были гладкие, скользкие. Он оступился и бултыхнулся в воду!
Когда юнга вынырнул метрах в десяти-пятнадцати от берета, вода была уже не темной, а оранжевой. Это светилось над ней небо.
Беспокойный луч полоснул по острову, суетливо зашарил, зашнырял между деревьями. Потом медленно пополз к Шурке.
В уши набралась вода, и он не слышал, стучат ли пулеметы, видел лишь этот неотвратимо приближающийся смертоносный луч. Юнга сделал сильный гребок, наткнулся на какой-то шест, наклонно торчавший из воды. А! Вешка!
Держась за шест, он нырнул. Луч неторопливо прошел над ним, на мгновение осветил воду и расходящиеся круги.
Это повторилось несколько раз.
Прячась за голиком,[11] юнга не отводил взгляда от луча. Едва луч приближался, как он поспешно нырял.
В воде Шурка приободрился. Напоминало игру в пятнашки, а уж в пятнашки-то он играл лучше всех во дворе.
Вот луч, как подрубленное дерево, рухнул неподалеку на воду. Только плеска не слышно. Теперь скользит по взрытой волнами поверхности, подкрадываясь к Шурке. Внимание! Нырок!
Луч переместился дальше, к материковому берегу.
Тяжело дыша, то и дело оглядываясь, Шурка вполз по гранитным плитам на берег.
Некоторое время он неподвижно лежал в траве, раскинув руки, разглядывая исполосованное лучами враждебное небо. Только сейчас ощутил озноб. Мокрый бушлат, фланелевка, брюки неприятно прилипали к телу.
Змеи! Он уж и думать забыл про змей! Не до них!
Небо над шхерами стало темнеть. Сначала упал один луч и не поднялся. За ним поник другой.
Юнга слушал, как перекликаются пулеметы. Затукал один, издалека ему ответил второй, третий. Похоже, будто собаки лают ночью где-то в захолустье.
Паузы длиннее, лай ленивее. Наконец стало снова тихо, темно…
Луны в небе нет. Нет и звезд. Дождь все моросит.
Разведку можно считать законченной: людей на острове нет. Южный берег минирован. По ту сторону восточной протоки расположены батареи и прожекторная установка.
Так юнга и доложил Шубину по возвращении.
— О, да ты мокрый! В воду упал?
— Почти обсох. Пока через лес полз.
Юнга очень удивился переменам, происшедшим в его отсутствие. Теперь катер был уже не катером, а чем-то вроде плавучей беседки.
— Здорово замаскировались!
— Без этого нельзя, — рассеянно сказал Шубин. — Мы же хитрим, нам жить хочется…
Аврал заканчивался. Из трюма были извлечены брезент и мешковина. Ими задрапировали рубку. С берега приволокли валежник, нарубили веток, нарезали камыш и траву. Длинные пучки ее свешивались с наружного борта.
— Отдохни, обсушись, подзаправься, — сказал командир Шурке. — Обратно пойдешь. С вражеского берега глаз не спускать. Утром будет нам экзамен.
— Какой экзамен, товарищ гвардии старший лейтенант?
— А вот какой. Начнут садить по нас из пушек и пулеметов — значит, срезались мы, маскировка ни к черту!..
11
Голик — верхушка шеста.