Страница 45 из 47
— Ага! — сказала она и, хихикнув, ткнула его в бок локтем. — Послушай-ка, тебе, наверно, будет интересно. — Она наклонилась к нему. Он вытянул шею.
Внезапно с переменчивостью, типичной для девицы, роль которой она играла, Брикки передумала:
— Обожди, сначала я ей расскажу, а тебе — потом, когда спущусь. — Она отошла, но прежде похлопала его по плечу. — Ты обожди меня, папочка. Не уходи. — И потом, будто в скобках, будто все еще думая о смешном, она бросила: — Так в каком она номере?
Он попался на удочку. Она очень старательно играла свою роль, и роль ей удалась.
— В четыреста девятом, милочка! — Он даже поправил свой засаленный галстук, как бы утверждая свое существование в той атмосфере, которую она на мгновение создала, — в атмосфере интимности, которая не считалась с тем, в какое время можно посещать друзей, в атмосфере безобидного легкомыслия.
Дежурный встал и шагнул к доске со звонками в номера. Наверное, в этом-то и заключались его обязанности.
— Не надо! — весело крикнула она уже от лифта. — Ей не надо одеваться для меня. И лучше, если я приду к ней без предупреждения.
Он рассмеялся и не стал оповещать Джоан Бристоль о том, что к ней кто-то идет.
Брикки вошла в лифт. И лифт стал медленно подниматься.
Медленно, очень медленно полз лифт. А потом он остановился, и она вышла.
И лифт медленно, медленно стал опускаться.
Она пошла по пахнущему плесенью, тускло освещенному коридору, по ковровой дорожке, существовавшей только из упрямства. Двери — темные, непроницаемые двери — двинулись ей навстречу. На них было страшно смотреть. Как будто бы вся надежда исчезла. Как будто бы нет надежды и у тех, кто входит в эти двери. Еще один ряд ячеек в этих колоссальных сотах — в Нью-Йорке.
Человеческие существа не должны входить в такие двери, не должны жить в таких комнатах. Туда не попадает даже свет луны. Они хуже, чем могила, потому что в могиле ты ничего не чувствуешь. Если могилы для нас всех создал господь бог, то уж, наверное, не он создал эти ряды дверей в третьеразрядных нью-йоркских гостиницах…
Коридор казался длинным, но, может быть, это потому, что ее мысли неслись слишком быстро. Мысли неслись с бешеной скоростью, а сама она очень медленно шла по коридору — к близкому разрешению всего.
«Как мне туда попасть? И если я туда попаду, как мне узнать, она ли убила его? А если я и узнаю, как мне заставить ее вернуться туда, на семидесятую улицу? Заставить ее вернуться без шума, без полиции… Я одна, и мне никто не поможет. Ведь если вмешается полиция, нас с Куином посадят в тюрьму — по подозрению — и будут там долго держать…»
Она не знала, она не знала, как это сделать! Она только знала, что она пойдет туда, потому что иного выхода у нее нет. И ей не к кому обратиться за помощью. Только к ее единственному во всем этом городе другу.
«О, часы на башне «Парамоунт», которые не видны отсюда! Ночь кончается, и автобус скоро уйдет. Помогите мне сегодня!»
Номера на дверях окружали ее: шесть с одной стороны, семь — с другой. Еще восемь — за поворотом. А там — тупик. Коридор кончался дверью, самой последней дверью, четыреста девятой. Дверь выглядела так безлично. А ведь за этой дверью — все ее будущее.
«От этой двери, от этого куска старого, темного, поцарапанного дерева зависит, стану ли я снова человеком или на всю жизнь останусь крысой в дансинге. Почему дверь может иметь такое значение в моей судьбе?»
Она посмотрела на свою руку, будто хотела сказать: «Ты это сделала? Какая ты смелая!» Рука сама постучала в дверь — не ожидая, пока ей прикажут.
Дверь открылась, причем у Брикки было еще время подумать, что сказать, когда дверь откроется. И они стояли друг против друга и смотрели друг другу в лицо: эта женщина и она. Жестокое, покрытое маской грима лицо было очень близко от ее лица, так близко, что она видела забитые пудрой поры. Враждебные, настороженные глаза были так близко, что она видела красные паутинки в уголках.
Ей вспомнился коридор в доме Грейвза. И то, как она шла там в темноте с Куином. И она поняла, даже не осознав этого, что опять ощущает запах тех духов.
Глаза уже изменились. Враждебная настороженность превратилась в явный вызов. Низкий, хриплый голос. Голос, который не позволит шутить.
— Ну, в чем дело? Ты что, пришла сюда одолжить чашку сахара или попала не в ту дверь? Тебе здесь что-нибудь нужно?
— Да, — сказала Брикки тихо. — Нужно.
Она, должно быть, затянулась сигаретой перед тем, как открыть дверь: внезапно из ее ноздрей двумя злыми струйками вырвался дым. Она была похожа на сатану. Она подняла руку — закрыть дверь перед Брикки.
Брикки хотелось повернуться и уйти. Повернуться и быстренько уйти. Господи, как ей хотелось повернуться и уйти! Но она не могла себе этого позволить. Она знала, что войдет, даже если это будет означать ее собственную гибель. Дверь должна остаться открытой!
— Убери ногу! — злобно прохрипела женщина.
— Мы друг друга лично не знаем, — сказала Брикки тем грубым голосом, которым часто говорила в дансинге. — Но у нас есть общий друг.
Джоан Бристоль дернула головой.
— Одну минутку! А ты кто? Я тебя раньше никогда в жизни не видела. Какой общий друг?
— Я говорю о мистере Стивене Грейвзе.
Белая вспышка беспокойства промелькнула по лицу женщины. Но она могла точно так же реагировать, если даже только попыталась шантажировать Грейвза, а потом ушла.
До этого момента на стене комнаты, которую видела Брикки, лежала неясная тень, какая-то легкая тень. Теперь тень быстро задвигалась, очень быстро, но бесшумно, и исчезла.
Глаза женщины на мгновение сверкнули в том же направлении, а потом, как будто она получила какой-то сигнал, направленный ей, снова обратились к Брикки. И в ее напряженном голосе сквозила угроза:
— А что, если вы войдете и выскажетесь?
Она распахнула дверь. Не гостеприимно, а повелительным, резким движением, как будто говоря: «Либо вы войдете по собственной воле, либо я вас сюда втащу».
На какое-то мгновение Брикки еще была свободна. Позади нее простирался длинный коридор. Она подумала: «Ну вот, сейчас я войду. Надеюсь, что выйду отсюда живой».
Она вошла.
Она медленно прошла мимо женщины в скверно обставленную, пропахшую табачным дымом комнату. Захлопнулась дверь. Два раза повернулся в замке ключ.
«Дверь заперта. Теперь я должна выиграть, иначе я не смогу выбраться отсюда». Вот что подумала Брикки.
Битва началась, битва, в которой ее оружием были ее разум, ее нервы и женская интуиция.
Комната была пуста. Дверь в ванную к тому моменту, как она посмотрела на нее, была закрыта. Но ручка еще не окончательно остановилась. Если окажется, что она не очень много знает, дверь останется закрытой. Но если выяснится, что она знает слишком много… Как узнать, что можно знать и что знать — слишком много? Она сможет судить об этом по двери. «Здесь нас трое», — сказало ей движение дверной ручки. Ну, а остальное? Ящики старого комода задвинуты неровно, как будто из них только что вынимали вещи. Около кровати стоит чемодан. Уже наполнен одеждой. На крышке комода — дамская сумочка, пара перчаток, мятый носовой платок. Сумочка раскрыта, как будто в ней что-то искали и слишком торопились — не успели снова закрыть.
Джоан Бристоль вытащила из-за стола стул, поставила его спинкой к двери в ванную и пригласила: «Садитесь». Брикки опустилась на стул, как будто бы он был сбит наспех и в любую минуту мог развалиться. Женщина села напротив.
— Как, вы сказали, вас зовут?
— Я ничего не говорила, но вы можете называть меня Каролиной Миллер.
Женщина недоверчиво улыбнулась, но ничего не сказала по этому поводу.
— Так, значит, вы знаете какого-то человека, по имени Грейвз, да? Скажите, а почему вы думаете, что я его знаю? Он говорил вам обо мне?
— Нет, — сказала Брикки. — Он ничего не говорил.
— Тогда почему же вы думаете, что я…?
— Но ведь вы его знаете, не правда ли?