Страница 28 из 47
— Но, Георг, подумай, она же еще ребенок!
— Постыдись, Берта! Вспомни себя… Да, да, сейчас я тебе прочитаю. — Он подходит к столу и быстро отыскивает в рукописи нужную страницу. Надевает очки и декламирует: «Я уже было простился с жизнью. В этот миг Берта — тогда ей было всего восемнадцать лег — достала из корзины спрятанный там револьвер и, прежде чем белогвардейцы успели опомниться…»
При этих словах лицо матери светлеет, по нему шаловливо пробегает солнечный зайчик.
— Вечно ты выдумываешь, — протестует она. — Во-первых, револьвер был спрятан в моей муфте; во-вторых, мне тогда было только семнадцать с половиной…
Из соседней комнаты выходят Ценципер и Мара. Старика словно подменили: появилась молодцеватость, он сияет.
— Будет исполнено!
Попрощавшись с Мариными родителями, он направляется к двери, на полпути оборачивается и подтверждает еще раз:
— О результатах извещу во второй половине дня!?
— Что еще такое? — тревожится мать.
— Служебный секрет, — многозначительно говорит Ценципер.
Мара расположилась за тем же столиком, где сидела с Григастом. Киоск пуст, солнечные лучи обозначили светлые дорожки между столиками. Буфетчица читает сборник стихов и время от времени бросает укоризненные взгляды на посетительницу — давно пора закрывать киоск.
Мара даже не притронулась к мороженому, медленно тающему в металлической вазочке. Нетерпеливо поглядывая на дверь, она рассеянно листает свою тетрадь.
Рисунки заполняют уже две страницы. На них изображены Межулис, Ирена, Пурвит, такси и рядом с ним «Волга» 75–00, едущая по дороге, в конце которой надпись «Ужгород». Тут же разбросано несколько вопросительных знаков, выражающих сомнения Мары.
Наконец приходит Ценципер. Еще издали по выражению его лица видно, что задание выполнено с честью.
— Вы были правы! Когда я работал…
— Товарищ Ценципер! — взмаливается Мара.
— Извольте! Ваше предположение я проверил в присутствии свидетеля. Правда, на суде он вряд ли сможет дать показания, так как не подходит ни по возрасту, ни по репутации, однако в данном случае он очень подошел…
— Ничего не понимаю! — Мара чуть ли ни в отчаянии, она уже раскаивается, что поручила такое важное дело этому неорганизованному человеку.
— К нашей операции я привлек… — Ценципер запинается. — Ну, в общем взял с собой Густа. Дождались таксомотора Пурвита и поехали. В одном месте я говорю ему: «Остановитесь на минутку, я высажу мальчика!» И Пурвит сразу же переключил на кассу, хотя было совершенно ясно, что я поеду дальше.
Мара обрадованно кивает и тут же вновь озабоченно хмурится. Наблюдение Ценципера еще ничего не доказывает! Надо убедиться, что это не простое совпадение.
— А как поступил Межулис?
— Дал Густу вылезти и поехал дальше. Мы этот следственный эксперимент проделали еще на трех такси, истрачено на поездки пять двадцать, но ни один из водителей не переключал на кассу.
— Спасибо вам! — растроганно говорит Мара и тянется за сумочкой.
— Что вы, что вы!.. — Ценципер встает, гордо выпрямляется. — Бороться с преступностью — моя почетная обязанность!.. И, прошу извинить, я должен теперь ехать за Густом, которого в последний раз высадил из машины в Задвинье. Скоро стемнеет, как бы мальчик не испугался.
Мара улыбается: кто, кто, а Густ не из трусливого десятка! И тут ей приходит мысль отблагодарить мальчика за помощь.
Расплатившись, Мара спешит домой. Но в подъезд она не заходит. Убедившись, что поблизости никого нет, достает из кармана кусочек мела и, стараясь подделать детский почерк Густа, выводит на вывеске у парадного каракули. Затем быстро уходит — не хватает еще, чтобы застали за этаким озорством работника милиции!
Потом Мара долго сидит на сквере у набережной. Мимо течет нескончаемый поток людей, катит свои воды к морю Даугава, в темноте мерцают ходовые огни кораблей, вспыхивают сигналы на бакенах, перекликаются судовые сирены. Мара безучастна ко всему окружающему. Она снова и снова перебирает все факты, связывает их в логическую цепь аргументов. Наконец кажется, что даже Григасту с его аналитическим умом ни к чему не подкопаться. Теперь она не хочет терять ни минуты — находит в сумочке двухкопеечную монету и бежит к телефону позвонить начальнику прямо домой.
— Товарища Григаста срочно вызвали два часа тому назад, — отвечает Маре женский голос. — Он сказал, что, наверно, на всю ночь задержится в управлении.
Майор Григаст стоит на лесной вырубке и смотрит на причудливое сплетение пенных струй. Когда пожарники отбрасывают использованные огнетушители, взгляду предстает обгорелый остов машины. Чудом в какой-то мере уцелел от огня багажник, по которому можно судить, что сгорела «Волга».
Григаст обтирает копоть. На номерном знаке становятся различимы цифры и буквы:
24–25 ЛАГ.
Григаст долго не сводит с них взгляда. Вспышка блицлампы снова и снова вырывает из темноты застывшее в задумчивости лицо майора. Григаст нагибается и моет руки в ручейке, который журчит у его ног.
Мара отворяет дверь кабинета и удивленно останавливается на пороге. В кабинете орудуют маляры. Сквозняк треплет обрывки обоев, хлопает заляпанным известкой окном. Витол, стоя на стремянке, белит потолок; завидев Мару, отдает ей честь, поднося кисть к своей газетной треуголке.
— Вкалываем в две смены, чтобы укоротить ссылку товарища майора.
Своего начальника Мара находит в библиотеке. Туда же переставлен письменный стол с любимым креслом Григаста и сейф.
Григаст под выцветшим лозунгом «ВСЕ ДЛЯ БЛАГА ЧЕЛОВЕКА» старается не обращать внимания ни на возгласы шахматистов, ни на шумливую суету у книжных шкафов.
Мара торопливо подходит к нему. Прежде чем она успевает раскрыть рот, майор говорит:
— Садитесь и рассказывайте!
— По порядку и со всеми подробностями… — улыбается Мара. — Так вот, когда Пурвит встретился с Межулисом в кафе, о краже «Витафана» они уже условились. Вначале было решено вывезти коробки с ампулами на такси, но потом они слышали, как я рассказывала про нашу «Волгу», и передумали. Для отвода глаз такси угнал Межулис. Но когда они въезжали в наш двор, за рулем уже сидел Пурвит и, когда Межулис вылез, машинально переключил счетчик на кассу. Они поставили под брезент такси и на нашей «Волге» поехали в институт. На следующий день Пурвит взял отпуск и увез «Витафан»…
Мара достает из сумочки и не без гордости показывает Григасту фотоснимок телевизионного кадра с Пурвитом, стоящим в двери самолета.
— Пурвит утверждает, что был в деревне. А в телевизионном журнале я видела, как он выходит из самолета, который прилетел из Ужгорода…
— Вы видели Пурвита?
— И Ирену Залите.
— Шах! — слышен возглас шахматиста.
— Возможно, на этот раз вы были на верном пути. Но мы опоздали…
— Он уже арестован?
— Еще три хода и мат! — слышен тот же голос.
Григаст кладет перед Марой обгоревший портсигар. Мара открывает его и видит шоферское удостоверение Пурвита.
— Вот все, что осталось от вашего Пурвита, да еще несколько килограммов обугленных костей, — говорит Григаст. — Плюс сгоревшее дотла такси. Убийца не пожалел бензина.
— Сдаюсь, — говорит один из шахматистов и отодвигает стул.
В библиотеке остались только Григаст и Мара.
Она задремала в кресле. Поминутно глядя на часы, показывающие время за полночь, майор разглядывает почтовые марки. Но на этот раз любимое занятие не доставляет ему радости — слишком велико нервное напряжение. Майор встает, укрызает Мару своей шинелью и подходит к шахматному столику.
— Да, положение безнадежное, — тихо произносит он, глядя на фигуры.
К счастью, этого нельзя сказать о ходе следствия. Таксомотор 24–25 ЛАГ видели автоинспекторы и кое-кто из шоферов таксопарка, и теперь установлено, что в машине рядом с Пурвитом сидел Межулис. Водитель Мурьян видел, как машина Пурвита остановилась перед домом Межулиса, рассказал, что из машины вышел Пурвит и некая блондинка, по приметам Григаст тотчас узнал Ирену Залите. На ее показания майор возлагает большие надежды…