Страница 6 из 48
Шлюпка трется круглыми бортами о камень. Пятнадцать-двадцать минут — резине больше не нужно, она не выдержит. Шлюпка осядет, как пустой мешок. А здесь немалая глубина. Скала уходит в воду почти отвесно.
— Ну, последний рывок, — сказал он себе. — Самый последний.
Остров… Земля! Надежда и спасение. И как часто эта надежда оказывается губительной! Именно в те минуты, когда потерпевший кораблекрушение, потеряв себя от радости, пытается высадиться на берег, и происходит большинство морских трагедий.
«Нетерпение губит людей», — пишет Бомбар. Из десяти несчастных случаев на море девять происходит во время высадки. Это статистика… Нужны большое самообладание, невиданная выдержка и смекалка, чтобы предотвратить затаившуюся под видом избавления опасность.
…Поздняя ночь. Желтые фонари. К подъезду управления порта один за другим подходят моряки. На их лицах немой вопрос: «Что там стряслось, чтобы поднимать людей ночью?»
Стеркин знает, морякам не нужно долго объяснять, что делать, когда человек в море.
Моряки затягивают потуже пояса курток и тулупов, поднимают воротники, закуривают — и бегом к стоящим у причалов «Маяку» и «Кавказу».
Ветер высекает искры с кончиков папирос и бросает их в ночь…
У рации дежурит Защелкни.
— Говорит Тимонин с «Рулевого». Искали, пока была видимость. Потом высадили пассажиров и снова ушли в море. Порадовать нечем.
— Хорошо смотрели?
— Да уж в сто глаз. Никакого сигнала.
— Ладно. Отдыхайте до рассвета.
«Не ту лодку искали, — думает Защелкни, — и не там. Ошиблись вертолетчики, спутал их кто-то».
Несколько дорогих часов потеряно. Ракета, выпущенная биологом, обманула спасателей. Приходится выходить в ночь.
У подъезда резко тормозит военная машина. Прямо через борт прыгают летчики Ашаев, Юлыгин, Костюченко, техники Юмашев, Платонов, Гидьян, Тришин… Однополчане Куницына.
Стеркин рассказывает, что успели сделать моряки.
— Сейчас видимость равна нулю, — говорит он. — Темнота, дождь.
— Так ждет же Иван, ждет… — это Костюченко. Стеркин понимает: самые разумные доводы сейчас бесполезны. Костюченко уже не здесь, в застланном ковром кабинете, он там — в холодном, ночном море, рядом с другом.
— Хорошо, — соглашается Стеркин. — Снимем еще один теплоход. Спускайтесь к причалу.
…На палубу «Макаровца» поднимаются летчики. Протяжно воет сирена. Включив огни, «Макаровец» отчаливает.
Через минуту с берега уже ничего не различишь. Судно бесследно растворяется в ночи. Не видно даже огонька на мачте.
Натыкаясь на камни, перевернувшись два раза вместе со шлюпкой, ранив руки, — счастье еще, что они не чувствуют боли, — он отбился от острова. Опять в море.
Шлюпка с пробитым дном до самых бортов наполнена водой. Снова видны вспышки маяка, посылающего неведомо кому в ночь предупредительные сигналы. И остров шумит прибоем, по-прежнему недоступный, окруженный камнями, как надолбами.
Он поплыл вдоль острова, ориентируясь на слух. Маяк уже на траверсе. Здесь какой-то провал в шуме прибоя — шлепки волн приглушены и мягки. Бухточка?
Куницын берет направление на самое спокойное место, где шелест волны особенно слаб. Наконец шлюпка утыкается в берег. Шуршит галька.
Еще не веря в удачу, Иван, нагнувшись, шарит под днищем рукой. Камешки обкатанные, гладкие — мель, несомненно, мель.
Теперь, упираясь руками в галечник, вытащить себя из шлюпки.
Он сидит в воде, а лодка болтается рядом и тыкается в него мягким носом. Ноги не гнутся.
При вспышках маяка он видит неподалеку несколько валунов. Берег пологий и удобный для того, чтобы ползти.
Не хочется расставаться со шлюпкой. Он во всем полагался на нее, она служила ему как могла, эта крохотная лодочка, созданная, казалось бы, для детских забав.
Взвалил ее на спину и пополз вверх, держа курс на маяк.
Внезапно руки хватают пустоту. Он делает еще одно движение вперед, и тело теряет точку опоры. Ущелье? Не удержавшись, он катится вниз, шумно плюхается в воду.
От неожиданности захлебывается; намокшая одежда тянет вниз, но шнур, которым шлюпка привязана к поясу, не дает опуститься на дно. Он выныривает и с минуту отфыркивается, приходит в себя, держась руками за шлюпку.
Скалистый остров, на который он выполз, разделен узким ущельем. Прилив достиг полной силы, и вода заполнила расщелину. Он утонул бы, если бы не шлюпка!
Отдышавшись, Иван выбирается на камни и ползет к маяку.
УБИТЫЙ ОГОНЬ
Круглая металлическая будка, на ней опоясанное стеклом расширение. Маяк похож на гриб. Свет его больно режет привыкшие к темноте глаза. Гриб невысок — метра три.
Иван отвязывает лодку. Давит усталость. Очень хочется лечь. Растянуться на этой прочной, надежном земле, забыться хоть на миг…
Держась руками за край будки, встает. Ноги держат.
Он делает первый шаг. Нога ступает тяжело и плоско, как у водолаза, обутого в свинцовые калоши. Второй шаг…
Теперь — костер. Можно будет раздеться, высушить одежду, отогреть ознобленное, дрожащее тело.
Начинает светать. Тускнеют вспышки маяка, истает на чуть побледневшем небе конусообразная вышка дублера, угадывается свинцовый блеск холодного моря. Мутный заполярный рассвет, лишенный красок.
Куницын ползает под вышкой, косо и крепко воткнувшей в землю ноги-опоры, собирает белеющую на земле щепу.
Несколько гнутых досок от бочки-сельдянки. Влажные. Не беда для бывалого рыбака и охотника. Случалось, разжигал под дождем костер с одной спички.
«Пилотским» складнем он вытесывает мельчайшие стружечки. Заботливо и не спеша укладывает костер. Нож дрожит в руках. «Скорей, скорей!»
Постарайся не спешить. Костер должен быть сложен хорошо. Минутами глаза застилает туман. Мельтешат какие-то цветные полосы перед ним.
Теперь нужен только маленький, горячий язычок пламени. Маленький ласковый язычок!
Когда костер разгорится как следует, он бросит в него самые сырые щепки. Дым — сигнал…
Уже различимы сизые волны внизу, у подножья скалы, темные тюленьи спины валунов.
Тесная будка маяка. Над головой, за выпуклыми линзами, — ацетиленовая горелка. Раз-дна-три — вспышка, раз-два-три — вспышка… К горелке можно подтянуться на руках, ухватившись за металлические стержни. Но горелка надежно упрятана, закрыта сверху железным колпаком На колпаке — задвижка, прихваченная болтом с гайкой.
Надо сбить гайку. Здесь, в будке, особенно отчетливо он слышит свое хриплое и прерывистое дыхание. Оно судорожное — будто не хватает кислорода.
Пистолетной рукояткой — по гайке. Они не поддается: заржавела. Влажный соленый воздух быстро творит здесь свое разрушительное дело.
Он бьет пистолетом по гайке, чтобы освободить задвижку.
Гайка остается на месте.
Куницын очень устал, голова кружится. Он соскальзывает вниз и оседает на цементный пол.
Очень хочется пить…
Туманный рассвет. Катер идет узким проливом, петляет меж островами — лудами.
Их много здесь, этих луд. На одной может уместиться только парочка гаг, на другой хватит места для маяка, на третьей встанет десяток домов. Только нечего там делать людям. Изредка заглядывают на островки рыбаки да смотрители маяков.
Луды, луды — гроза местных капитанов!
Серые кручи. Обрывистые берега. Коварные корги на подступах…
Один наблюдатель на корме катера, другой на носу. Через час — смена.
Надо успеть вобрать в окуляры все: однообразно-утомительный накат волн, береговые сопки, укутанные туманом, каменную россыпь литорали.
Обычно суда стараются держаться подальше от луд. Но сегодня «Маяк» подбирается под самые скалы. Не взлетит ли оттуда, вон из-за этой скалы, ракета, не поднимется ли к небу дым костра? Пусто, только суетливые чайки-кулики обсуждают свои птичьи дела…