Страница 12 из 48
ДЫМ НАД ОСТРОВОМ
Огонек. То появится в темноте, то исчезнет. В его мигании заметна какая-то правильность.
Он видел уже это. Темнота, волны, ветер и огонек. Раз-два — вспышка, раз-два — вспышка. Он видел это. Где? Когда?
Если огонек не исчезнет, значит не галлюцинация. Сто гребков по направлению к огню. Мигает. Еще сто. Мигает. И для полной проверки еще сотню. Мигает. Неужели маяк? Может быть, ты вернулся к первому острову?
Постой, но ведь тот маяк не горит. Значит, берег? Или остров? И снова — крохотная надежда.
Маяк как будто удаляется с той же скоростью, с какой движется шлюпка.
Но прежде чем отказаться от новой надежды, он должен убедиться, что маяка не существует. Не будет же тот отступать вечно. Рано или поздно…
Кто кого?
Куницын плывет среди островов, разделенных салмой — проливом. В этом проливе властвуют течения, подчиняющиеся сложным законам гидродинамики. Путь шлюпки — это замысловатая волнистая линия, синусоида. Приливное течение подтянуло лодку к северу, приблизило к острову с маяком. Отлив заставил отойти на юг. Приходится бороться с течением, отталкивающим шлюпку от маяка. Течение неспешное, но могучее. Тягаться с ним в пору только здоровому, сильному человеку…
Куницын перестает грести, пробует вытянуть ноги. Ниже пояса тело словно парализовано, потеряло чувствительность.
Боль в груди усилилась. Казалось, кто-то безжалостно сжимает ребра, не давая дышать. Боль сверлит затылок. Озноб не отпускает. Иван стискивает челюсти, чтобы не слышать дробного стука зубов.
Но главное — ноги, они не чувствуют боли. Остров близко, но без ног он не сможет выбраться…
Попробуй распрямить сначала левую. Напряги волю, заставь ногу слушаться тебя.
Так. Теперь руками, со всей силой.
Ослабевшие руки не могут промять толстые, набухшие влагой брюки, которые сдавили ноги холодным панцирем; не могут передать им тепло трения.
И все же он не сдается. Повторяет все снова и снова.
Кажется, возвращается боль, чувствительность.
Теперь можно позволить себе отдохнуть, набраться сил, чтобы выйти на остров.
Куницын лежит в лодке, как в люльке. Волны толкают и трясут ее. Он не заснет — будет смотреть на маяк.
Воспоминания — расплывчатые и клочковатые, словно сотканные из тумана.
Он лежит на жесткой, покатой лавке с расшатанными ножками. Лавка стоит у края заснеженного поля, на котором чернеет уходящая вдаль взлетная полоса. На другом ее конце мигает огонек. Раз — свет, два-три — темнота, четыре — опять свет.
Кто-то приносит и ставит рядом огромную миску. От пельменей поднимается пахучий парок. Нет сил ждать.
…Сейчас войдет Николай и подаст руку, поможет встать. Знает, что я сам не смогу подняться. Но как же есть пельмени? Они выскальзывают из рук. Вилкой нельзя — проколешь, а лодка и так полна воды.
Иван открывает глаза: раз — свет, два-три — темнота, четыре — темнота, пять, шесть, семь, восемь… темнота.
Отчаяние разом заставляет. Куницына подняться и сесть в лодке. Маяк погас? Погас, когда шлюпка рядом с островом, слышен шум прибоя? Погас после того, как он плыл к нему две ночи и день…
Прочь, прочь от этого пригрезившегося мертвого острова!
И вдруг огонек снова появляется. Раз-два — темнота, еще не веря, глухо считает Куницын, три — свет, четы-ре-пять — темнота, шесть — свет! Маяк горит!
Иван начинает смеяться. Хрипло, всхлипывая. Эхо подхватывает звуки, уносит к острову, ударив о скалы, возвращает обратно.
Маяк не погас, он просто спрятался за скалой, когда лодка подплыла к острову.
Смех придал Куницыну силы. Он еще поборется…
Светает. Видно, что этот остров больше первого.
На этот раз нельзя повторить ошибку и слепо стремиться к берегу. Он решает сначала проплыть вокруг острова, выбрать удобное место.
Остров как подкова; в середине вдается в сушу маленькая, удобная бухта. Шлюпка направляется в бухту, огибая корги.
Повезло. Сейчас прилив. Волны подтаскивают шлюпку к берегу.
Легкий толчок. Иван сползает к носу лодки. На берегу дерево, выброшенное водой. Голые, острые сучья.
Он хватается за ветку. Подтягивается на руках и перетаскивает тело на гальку. Потом достает лодку.
Резина на бортах вся протерлась. Окажись остров на несколько миль дальше, до него бы не добраться. Осторожно, чтобы не порвать обветшавшую резину о камни, Иван вытягивает лодку на берег.
За линией прибоя камни не такие скользкие, ползти легче.
Левая нога уже помогает ему, толкает тело вперед — значит, не отморожена, живет! Зато правая, на которой он сидел, остается неподвижной.
Можно прислониться к большому камню, снять ботинок. Пальцам никак не справиться с узелком. Он разрезает шнурок ножом. Нога чувствует боль!
Отблеск на отшлифованной ветром плите. Свет. Кажется, это окно. Куницыну видится дом с большой русской печью. Она стоит, широкая, кряжистая, с просторной теплой лежанкой. От боков печки пышет сухим теплом, из приоткрытой топки выстреливают красные угольки, а сверху в полукруглом зеве что-то булькает, урчит, потрескивает, дымит. И целый букет запахов разносится по избе… От этих запахов кружится голова…
— Люди, люди, сюда! — кричит он. — Помогите!..
Язык прилива лизнул подошву ботинка и, чуть отбежав назад, оставил рядом мертвую рыбешку. Одинокая чайка, высматривая, делает круг за кругом. Птица боится человека. Наконец, решившись, хватает добычу и с радостным криком взмывает в небо.
— Помогите!
Ни звука.
Берег острова весь в наноснике. Здесь ветви деревьев, доски, бревна.
Ползая по берегу, Куницын отыскивает палки с рогульками. Из них можно изготовить костыли. Наконец находит две подходящие. Одну, примерив, немного укорачивает пилкой. Но другая и без того коротка.
Тяжело опираясь на самодельные костыли, Иван идет наверх, к маяку.
Деревянная, трехгранная пирамида обшита белыми, крашеными досками. Посреди каждой грани ярко выделяется черная вертикальная полоса. Это не такой маяк, как на том, первом острове.
«Неужели у него другое устройство?»
До маяка метров пятьдесят. Если считать по прямой. Но лучше идти по более пологой и ровной дороге. Каждый шаг отдается острой болью. То и дело Иван падает, склон слишком крут.
В выщерблинках скал кое-где сохранились капельки пресной дождевой воды. Он ложится на камень грудью и высасывает эту драгоценную влагу. В стороне, среди мха, желтые ягоды морошки. «Потом, потом! Сейчас главное — огонь. К маяку…»
Горелка та же, вентиляционный колпак, выпуклые стекла линзы, за которыми виден язычок вечного пламени.
На этот раз Куницын действует с тройной осторожностью.
Собирает мох, траву, самые сухие, смолистые щепочки. Строит маленький шалашик костра. Это сложное, продуманное до мелочей сооружение, которое должно вспыхнуть от чуть тлеющей искры и разгореться жарким пламенем.
Костер защищен от ветра маяком.
Иван примеривается — достаточно сделать два или три шага, чтобы перенести огонь от горелки к костру. Из карманов извлечено все, что может гореть: расческа, авторучка. Да, вот еще что пригодится — резиновый шланг от шлемофона.
На этот раз задвижка поддается легко. Ладони касаются стекла. Вспышка — Иван инстинктивно отдергивает руки, словно прикосновение к стеклу может погасить огонек.
Откинув колпак, он своей курткой закрывает огонек от ветра. Потом подносит расческу к горелке.
Расческа мгновенно вспыхивает и сгорает почти вся, в две секунды. Плохо.
Куницын поджигает резиновый шланг шлемофона. Белые язычки почти невидимого пламени растекаются вдоль трубки. Иван дожидается, пока «трут» разгорится, потом, забыв о костылях, делает шаг из будки и наклоняется, почти падает к костру, успевая подсунуть огонь в основание шалашика.