Страница 20 из 85
В общем, результаты убедили Хартека и его сотрудников в правомерности задуманного эксперимента, в его успешном исходе при использовании значительного (даже большего, чем предполагалось сначала) количества урана. В отчете они, еще не остыв, написали о намерении продолжить эксперименты с реактором из пятиметрового куба сухого льда, в который предполагали заложить от одной до двух тонн окиси урана. Но это намерение так никогда и не было претворено в жизнь. Противодействие и недоброжелательное отношение со стороны коллег, и особенно «чистых физиков», обидели и обескуражили Хартека. И он более не пытался построить реактор с сухим льдом.
Вторжение немецких войск в Норвегию в апреле 1940 года и захват единственного в мире завода тяжелой воды сразу же изменили планы немецких атомщиков. Норвежцы дрались беззаветно и отчаянно, но их маленькая армия не могла долго выстоять в борьбе с немецкой военной машиной. Особенно сильное сопротивление норвежцы оказали оккупантам в 120 километрах западнее Осло, как раз неподалеку от Рьюкана; но и оно было недолгим; ближайший к Рьюкану город Конгсберг пал 13 апреля, через три дня после вторжения. Но Рьюкан держался дольше всех — Жак Алье привез приказ «защищать этот город всеми средствами». И все-таки 3 мая на улицах Рьюкана раздался топот немецких солдат. В тот же день немецкий представитель вступил в переговоры с администрацией электролизного завода. Но на сей раз они велись на совершенно иной основе, чем в январе. Правда, первой, самой непосредственной задачи немцам осуществить не удалось; норвежцы не без злорадного удовлетворения сообщили, что за несколько недель до оккупации все запасы тяжелой воды вывезли во Францию. Эта новость была неожиданной для немецких атомщиков, более того, очень встревожила их. Кому-кому, а им-то не требовалось объяснять, зачем союзным державам понадобилась тяжелая вода.
Теперь стоит вкратце рассказать о положении дел в США и Англии.
Вот что писал об этом времени генерал Гровс, назначенный в 1942 году административным руководителем американского атомного проекта:
«…начиная с 1939 года, когда Лиза Мейтнер доказала возможность расщепления атома, исследования в области использования атомной энергии ширились все возрастающими темпами».
Как уже говорилось, для исследователей были открыты два пути; подавляющее большинство физиков понимало, что процесс расщепления атомного ядра можно использовать либо для выработки энергии, либо для создания сверхбомбы. Однако на первых порах лишь ученые-эмигранты, на собственной шкуре испробовавшие Новый порядок в гитлеровской Германии и имевшие представление о развитии науки под руководством национал-социалистов, серьезно относились к возможности создания сверхбомбы в Германии. Американские же физики, как и английские, в те дни еще не придавали особого значения роли физики и научных исследований в военном деле. И именно физикам, перебравшимся в США, выпало на долю предостеречь американцев, привлечь их внимание к угрожающей сущности немецких атомных исследований. Все пятеро физиков, ставших в 1939 году инициаторами американского атомного проекта, — Сцилард, Вигнер, Теллер, Вайскопф и Ферми — приехали из стран, пораженных чумой фашизма. В Великобритании положение оказалось точно таким же: костяком кадров атомщиков явились ученые, бежавшие из стран, оккупированных гитлеровскими полчищами.
17 марта 1939 года, еще до начала войны и за месяц до того, как немецкое военное министерство получило первое предложение об атомных работах, в Вашингтоне произошла встреча Ферми и представителей военно-морских сил США. Этой встречи Ферми добился по собственной инициативе, он намеревался растолковать военным возможности осуществления управляемой цепной реакции в реакторе на медленных нейтронах и получения взрывной цепной реакции, развивающейся под воздействием быстрых нейтронов. Ферми особенно настойчиво предупреждал об опасности создания атомного оружия в Германии. Однако представители военно-морских сил не придали должного значения словам Ферми. Это не обескуражило ученого, а, наоборот, лишь придало ему настойчивости. Летом того же года он заручился поддержкой самого Эйнштейна и вместе со Сцилардом и Вигнером попытался через экономиста с Уолл-стрита Александра Сакса, имевшего доступ к президенту, добиться содействия правительства. Сакс подготовил письмо на имя президента, и 2 августа оно было подписано Эйнштейном.
В письме Эйнштейн предупреждал Рузвельта о возможности создания бомб ужасающей разрушительной силы и указывал на почти полное отсутствие разведанных залежей урановых руд в США. Эйнштейн продолжал:
«Как мне стало известно, Германия фактически полностью прекратила продажу урана из захваченных рудников Чехословакии.
…Принятие ею столь срочных мер, по всей вероятности, может быть истолковано, исходя из того, что сын заместителя государственного секретаря Германии фон Вайцзеккер прикомандирован к Институту кайзера Вильгельма в Берлине, где в настоящее время воспроизводятся некоторые американские работы по урану».
Рузвельт образовал Консультативный комитет по урану под председательством доктора Л. Бриггса, который, подобно Эзау в Германии, возглавлял лабораторию в Национальном бюро стандартов в США. В ноябре 1939 года этот Комитет рекомендовал правительству оказать финансовую поддержку работам и выделить четыре тонны графита и пятнадцать тонн окиси урана для измерений сечения поглощения нейтронов ядрами урана. Однако денег было отпущено немного, и в течение полугода интереса к урановым работам власти более не проявляли.
7 марта 1940 года Эйнштейн направил президенту второе письмо, в котором вновь настоятельно обращал внимание президента на опасность, зреющую в Германии:
«С тех пор, как началась война, интерес в Германии к урану еще более возрос. Ныне мне стало известно о том, что исследования там проводятся в обстановке глубокой секретности и что они распространились еще на один из Институтов кайзера Вильгельма — на Физический институт. Последний взят под контроль правительства и группой физиков во главе с К. Ф. фон Вайцзеккером, который в настоящее время работает там над ураном в сотрудничестве с учеными из Химического института. Прежний директор института был выдворен под видом предоставления ему отпуска на время войны».
Мы уже знаем, кого именовал Эйнштейн «прежним директором». И действительно, после долгих странствий Дебай в конце концов попал в Соединенные Штаты. Здесь своими рассказами о делах в Институте кайзера Вильгельма Дебай вновь обострил утихшие было опасения. В довольно откровенном разговоре с журналистами он сообщил об обстоятельствах своего отъезда из Далема. По его словам, получив уведомление о том, что его лаборатория будет использоваться «для других целей», он попытался выяснить истинную подоплеку дела и скоро узнал, что основная часть лабораторий Института должна заняться урановыми исследованиями. Результатом беседы Дебая с журналистами была огромная статья в «Нью-Йорк Таймс», написанная в сенсационном и почти паническом тоне. Эта статья уверяла читателей, что в Германии каждый физик, каждый химик, каждый незанятый другими важными работами инженер получил приказ «бросить все прежние исследования и отдать все силы исключительно работе над ураном. И, как теперь стало известно, все участники этой работы трудятся не покладая рук в лабораториях Института кайзера Вильгельма в Берлине».
Примерно в это же время сведения, аналогичные сообщенным бывшим директором берлинского института, поступили и в Великобританию. В этой стране сравнительно небольшая группа ученых тоже вела работы, подобные американским, немецким и французским. Еще в середине 1939 года профессор Дж. П. Томсон из Имперского колледжа в Южном Кенсингтоне получил от министерства авиации некоторое количество окиси урана. Это позволило провести различные опыты, подвергая воздействию медленных и быстрых нейтронов уран, помещенный в замедлитель — воду или парафин. Разумеется, до цепной реакции дело не доходило. Профессор Чедвик в Ливерпуле провел собственные эксперименты с ураном, полученным из Имперского колледжа. В результате он пришел к выводу о возможности протекания цепной реакции и на медленных, и на быстрых нейтронах. Все это еще происходило в последние месяцы мира.