Страница 13 из 24
Начнем с глубокомысленного, никем надлежащим образом еще не понятое, еще менее столь хорошо изложенное наблюдения, что выделить атомы в мире смыслов человеческой речи невозможно. Посему Вы предлагает в качестве замены атомов взять слова какого-либо развитого языка и выбираете в качестве такого языка латынь. Каждое слово другого языка Вы описываете через близкое к нему латинское слово и через его отличия от латыни. Таким образом, Вы представляете слово как латинский ключ и модификаторы, к нему приписанные.
Более того, Вы прозрели, что тем же самым способом мы можем описать как модификаторы роль каждого слова в предложении, и тем самым сохранить порядок слов предложения другого языка, точно описав изменения смысла, которые зависят от положения и соположения слов в данном языке.
Далее, Вы рассматриваете, как Вы их превосходно назвали, слои смысла в предложении, и описываете их как модификаторы целых частей предложения.
Выразив свое восхищение глубокомысленной и ясной идеей Вашей рукописи, я должен сделать следующие замечания, кои любезно просил бы Вас по мере возможности принять во внимание.
Число модификаторов можно было бы значительно сократить, если бы Вы использовали модификаторы модификаторов. Поелику Вы уже пользуетесь расположением текста как средством описания слоев смысла, можно было бы располагать модификаторы в несколько рядов: большими буквами, как и сделано у Вас, обозначать ключи, маленькими на том же уровне — модификаторы, еще меньшими и опущенными ниже — модификаторы модификаторов.
Поскольку такая идея, как у Вас, неизбежно вызовет вопль беотийцев, я просил бы Вас быть поосторожнее. Может быть, не стоит даже упоминать, что Вы взяли идею из китайского языка, поскольку ученое сообщество не любит учиться у варваров. Может быть, взять в качестве языка ключей какой-то другой язык, а не латынь, поскольку крупно написанные предложения из латинских слов, не соответствующие латинскому языку, вызовут ярость многих ученых мужей.
Больше нужно приводить примеров из языков цивилизованных народов, а ссылки на варварские языки, типа санскрита, славянского или китайского, надо бы убрать по силе возможности.
В целом я желаю Вам успеха в издании Вашего глубокомысленного и ученейшего труда.
Ваш покорный слуга и собрат
профессор И. Кант"
Я прочитал обстоятельную рецензию, и она мне что-то, но я так и не смог вспомнить, что, напомнила из того, что я знал в мое время по поводу Канта и какой-то другой работы. Стиль был, безусловно, кантовский. И это явно был один из редчайших случаев, когда Кант давал положительный и даже хвалебный отзыв. Что-то помешало ему просто забыть о рукописи.
Ну ладно, я подумал, что надо будет попросить разъяснения у самого Канта. А магистру я сказал, что практически убежден в подлинности письма и в подлости и невежестве ратманов. Магистр расцвел. Тогда я попросил показать рукопись.
Рукопись была выполнена на паре тысяч листов громадного формата (слава Богу, очень аккуратным почерком). Автор создавал универсальный язык для записи смысла предложений, основываясь на идее полной неуниверсальности любого языка. Я поговорил с ним еще о разных случаях из славянского языка, и заметил, что теперь у него два варианта ключей: латинский и русский. Это, видимо, было способом учесть замечание Канта. Но ссылки на языки были на каждой странице, и я считал это абсолютно оправданным.
Итак, теперь было ясно, что делать дальше: как-то попытаться протолкнуть эту рукопись, на двести лет обогнавшую свое время, через жернова научного сообщества. А там, я уже чувствовал, и на окончательное решение проблемы выйду.
С этим решением я и уехал из Мемеля, еще раз обнадежив магистра Шлюка и оставив ему еще червонец. Да и бургомистр, когда понял, чем дело пахнет, рассказал мне, что таким образом очищали место для родственника одного из ратманов. Я все записал.
Симпозиум
Когда я вернулся, первым делом на меня набросилась изголодавшаяся Гретхен. Надо сказать, что она просто расцвела, тело ее налилось соками, а в глазах появилась этакая страстная искорка. Ночью, в момент отдыха от ласк, она вдруг стала спрашивать меня.
-- Ты говоришь, что у меня очень красивое тело?
-- Да, уж очень… И все расцветаешь и расцветаешь.
-- Как мне приятно, когда ты любуешься на него!
-- А как мне приятно на него любоваться!
И вдруг Гретхен вздохнула.
-- Знаешь, я даже чуть-чуть иногда завидую девицам из публичного дома. Они могут показывать свое тело многим мужчинам. Но я содрогаюсь при одной мысли о том, чтобы быть плевательницей для всяких подонков.
У меня родилась идея.
-- А ты слышала что-то об античных гетерах?
-- Слышала. Это что-то среднее между актрисами и проститутками, как я поняла.
-- Да нет, совсем другое. Гетеры свободно общались с мужчинами, получали от них подарки, но отдавались отнюдь не всякому и не всегда. Это были подруги царей и полководцев. В переводе означает . Мужи древности говорили, что у них жены — для продолжения рода, а гетеры — для души.
Я принес Гретхен пару книг об античных женщинах, и она, хотя читать до этого не очень-то любила, буквально впилась в них.
Через дня три она подошла ко мне и сказала:
-- Все так красиво и привлекательно, но у нас ведь обычаи другие!
-- Ну а мы сделаем как возрождение античной традиции. Ты сошьешь себе пеплос, я одену гиматий, выучишь песни Сапфо и Катулла на греческом и латыни, а на арфе ты ведь немного училась играть.
И у нас началась подготовка.
* * *
Я упомянул о магистре Шлюке в своем докладе, и губернатор велел восстановить его в должности учителя. Я еще несколько раз в подходящие моменты упоминал о его труде, и неожиданно для всех губернатор выделил из таможенных сборов, которые превзошли все ожидания, сто рублей Шлюку для подготовки рукописи его труда и представления его в научном сообществе. Конечно же, губернатор проследил, чтобы в бумаге о выделении денег был четко прописан срок (полгода), то, что магистр обязан представить рукопись в двух беловых экземплярах, и то, что в рукописи должно быть указано, что она подготовлена иждивением русского правительства. Я съездил и лично передал Шлюку приказ и деньги. Он был вне себя от радости и сразу же написал посвящение рукописи генерал-губернатору генерал-аншефу Суворову, в котором вычурным латинским слогом описал, как расцветают науки и искусства в Пруссии под скипетром гуманной и высокоученой императрицы-матери и ее просвещенных слуг. Я на следующий же день уехал.
* * *
А подготовка приняла неожиданный оборот. Гретхен вдруг оказалась весьма любознательной и способной особой, не желавшей просто заучить слова, а начавшей изучать греческий и серьезно поправлять латынь, которой ее чуть-чуть учили в школе. Мне пришлось изо всей силы учить языки вместе с ней, дабы не отстать, и вскоре иногда в постели мы начали изъясняться на латыни или на греческом. Уфф!!!
Одежда и поведение Гретхен опять изменились. Исчезли кричащие наряды, она стала одеваться просто, но красиво. Исчезли и чрезмерные украшения. Вместо духов она стала пользоваться мягко пахнущими восточными благовониями. Вела она себя гордо и независимо.
Гретхен наняла новую служанку Анну. Это была вся пышущая здоровьем деревенская девица, которую выгнал отец из дома за то, что она прижила незаконного ребенка. Девица была неграмотна по причине полной тупости. Она обладала великолепной памятью, помнила все буквы, но совершенно не могла складывать из них слова. Она четко запоминала, что купить на базаре, сколько бы поручений ей ни давали, но выполняла все строго в заученном порядке и совершенно не умела считать, так что пришлось потребовать от нее, чтобы все торговцы давали ей расписки, сколько денег с нее взяли. Потом Гретхен проверяла суммы и деньги, и иногда затем шла скандалить с торговцами, но после нескольких таких скандалов попытки воспользоваться невежеством Анны закончились.