Кофемолка

Больше всего в статье меня раздражало то, что я практически со всем в ней был согласен. Читалась она, между прочим, гораздо лучше, чем любые четыреста слов из «Трехполюсности»: фиаско, брак, короткий формат и особенно фурычащие под каждым словом моторчики мести — все перечисленное явно шло на пользу стилю Фельдшера. Вскоре после этого его колонка, в которой он язвительно прохаживался по той или иной тенденции на потеху читателю, стала еженедельной частью журнала. За это, решил я, он должен благодарить меня — как критика и как тему.

Фельдшер был не прав в одном, разумеется. Избавиться от дохлого кафе было примерно так же легко, как сбить воду в масло. Я начал со звонка в серьезную посредническую фирму и заявил, повинуясь безумному импульсу, что хочу продать «Кольшицкий» за двести тысяч долларов. Беседа с прибывшим из Мидтауна представителем фирмы прошла по сценарию знаменитого скетча из «Монти Пайтона» о мертвом попугае. [88]

— Секундочку. Вы говорите, это активный бизнес? — спрашивал посредник, щурясь, чтобы рассмотреть силуэт вырубленного «Ранчилио» в романтическом полумраке.

— Разумеется, — с негодованием отвечал я. — Мы просто закрыты на день Благодарения. А так он приносит около пяти тысяч долларов в неделю. Вы читали о нас в журнале «Нью-Йорк»?

— Но день Благодарения только через три недели.

— Я имел в виду канадский день Благодарения. Моя супруга навещает родственников в Ванкувере. [89]

— Но ведь…

— А давайте я покажу вам подвал.

Когда стало ясно, что посредник не собирается отвечать на мои последующие телефонные звонки, я урезал цену до восьмидесяти тысяч — примерно столько стоили ремонт, оборудование и оставшийся в кладовке товар — и вывесил бесплатные объявления в Сети. В Индиане аналогичные манипуляции совершали Николай и Белла Шарф. Я заметил, что стал звонить им каждые пару дней, мучимый желанием и невозможностью открыто посочувствовать или обсудить положение.

— Ну и рынок, — вздыхал отец. — И холодает с каждым днем. Еще пара недель, и у мамы опять аллергия начнется. Ты понятия не имеешь, Марик, как все это тяжело. Понятия не имеешь.

— Не имею, — кивал я, ожесточенно скребясь в приступе психосоматической чесотки. — В Манхэттене все в порядке, тьфу-тьфу.

— Постучи по дереву.

В один особенно безнадежный вечер я набрал номер Вика Фиоретти, законного владельца «Кольшицкого» в параллельной вселенной моей Большой Лжи, чтобы узнать, не захочет ли он и в самом деле прикупить кафе. Слава богу, он не поднял трубку. Его автоответчик разразился припевом «Коричневого шарфика», ускоренным до птичьего тембра.

Объявления в интернете тем временем привлекли сонм потенциальных покупателей, сплошь праздных любителей поохать-поахать. Серьезных клиентов среди них не было. По большей части это были состоятельные пары в пароксизме Kaffeehaustraum, кавалькада искаженных отражений меня и Нины.

Некоторые прибывали со своими собственными, нежно выпестованными предпринимательскими фантазиями. Супруги, весь визит державшиеся за руки, хотели открыть смесь магазина антикварной книги с ресторанчиком, специализирующимся на фондю. «Надеюсь, одна секция будет на порядочном расстоянии от другой», — сострил я и был встречен непонимающим взглядом. Пожилая лесбийская пара мечтала открыть сосисочную с панковским декором; я чуть было не рассказал им про «Будку», но вовремя прикусил язык. Грустиоглазая женщина в огромном свитере с утенком Дональдом примеривалась к помещению как к потенциальному магазину канцтоваров для дамских альбомов. «Коллаж, — строго сообщила она, — самое быстрорастущее хобби в Америке. Но, глядя на Манхэттен, этого не скажешь». Я согласился, что это возмутительно.

Другие поддавались чарам самого «Кольшицкого» и на месте решали продолжить его венскую тему. Один покупатель, мямля голубых кровей с папиными миллионами в трастовом фонде, даже сказал, что попробует оставить за кафе его нынешнее имя. «Оно, конечно, необычно, — важничал он, неуклюже прикидываясь бывалым профессионалом, — но коэффициент узнаваемости сам по себе представляет ценность, не так ли?» Как скажете.

Беседы с этими людьми меня и огорчали, и успокаивали. Временами подмывало заорать: «Разуйте глаза!» Вместо этого я улыбался и даже разглагольствовал о некоем высшем удовлетворении от служения себе подобным — таким же, как ты, мясоедам, энофилам, коллажистам. Я не чувствовал особых угрызений совести, неся эту чушь. В конце концов, клиенты не просили меня комментировать состоятельность их идей. Мой треп даже имел своего рода терапевтическое воздействие: им дали пощупать свои фантазии в трех измерениях, помечтать вслух, пощеголять покупательной способностью, как это делал я перед клерком в «Саксе», прикинуться кем-то другим.

Надеяться на их постоянство не стоило. Из дюжин зевак только три или четыре человека решились на повторный визит. Из этих всего один, мрачный старый техасец, довел дело до нормальных вопросов о посещаемости и счетах за электричество. В свой второй приход он уже изучал архитектурные чертежи и лазал по залу на карачках с рулеткой. Намечалась сделка; я был не на шутку растерян, как уличный хулиган, чей свист заставил блондинку в мини-юбке обернуться и дать ему свой телефонный номер. В глубине души я вообще не мог поверить, что кто-то способен купить это заведение, столь густой в нем стоял смрад фиаско. На третьем свидании техасец попросил поговорить с хозяином помещения. Я дал ему телефон Ави. Он поблагодарил меня и бесследно исчез.

После недельного молчания я набрался смелости зайти в «Самоцвет» и спросить, что стряслось. К моему удивлению, Сосна встретил меня как старого приятеля, невзирая на неоплаченную аренду. Может, «Таймс» была права. Может, я составил об этом человеке неверное представление.

— Шарф! — воскликнул Ави, жестом предлагая мне сесть. — Вот с кем мне как раз нужно поболтать. Прошу прощения насчет твоего покупателя. Я ему сказал и только потом вспомнил, что тебе стоило сказать еще раньше.

— Сказал что?

Ави пропустил сквозь поджатые куриной гузкой губы долгий выдох, окончив его подобием свистка.

— Что я сношу номера от 154 до 162.

— Что значит «сношу номера»?

— Ну, пятиэтажки. На Фуллертон-стрит. Пять штук. Под номерами от 154 до 162. Я их весной снесу.

— Снесете куда?

— Куда?! На свалку истории, куда. Так что придется попросить вас съехать.

— Но мы вложили шестьдесят тысяч в ремонт. У нас стенки обшиты дубом.

— Прекрасно. Отковыряйте ваш дуб и забирайте с собой. Ничем не могу помочь, — Ави пожал плечами. — Слушай, вы уже и так условия контракта десять раз нарушили. Так что если понадобится вас силой выкинуть, то это довольно легко делается. Но я тебе вот что скажу, — теперь он сочувственно заулыбался. — Я же знаю, у вас дело не заладилось. Так что давай по-хорошему. Ноябрь я вам прощу и просто заберу что осталось от вашего задатка. Лады?

— Ага?.. — я потерял все способности к исчислению и вообще восприятию чисел.

— Вот и отлично. До вторника съедете?

— Простите, просто любопытно, — сказал я, — а что вы построите на месте этих пятиэтажек?

— То да се, — откликнулся Ави, вставая со стула. — Пятое, десятое. Но в основном кондоминиумы. Девять этажей, ничего особенного.

Я с отвращением припомнил мои былые мысли о манипуляциях недвижимостью как акте художественного самовыражения.

— Архитектор известный?

— Еще чего не хватало, — сказал Сосна. — Я строю СПП.

— Что?

— «Согласно предписанным параметрам». Так гораздо проще. Грубо говоря, я заранее соглашаюсь на оптимальное, как кажется властям, количество этажей, размер окон, внешний вид, материалы… В этом городе можно либо построить коробку СПП, либо нанять лучшего архитектора, десять лет обивать пороги, и разрешение все равно не дадут. Так что будет коробка.

— Разве вы не боитесь, — сказал я неосторожно, — что коробка не будет гармонировать с духом района? Я думал, вам все нравится как есть. По крайней мере, в «Тайме» так написано.

88

…в котором покупатель пытается вернуть в зоомагазин околевшего попугая, а клерк заверяет его, что птица всего лишь «отдыхает».

89

В США день Благодарения отмечается в последний четверг ноября, в Канаде — во второй понедельник октября. Учитывая, что в Ванкувере огромная азиатская община, Марк в данном случае неплохо импровизирует.