Кофемолка

«Каса кава», та самая кофейня, чей модус операнди нам, по мнению Ави, стоило скопировать, занимала первый этаж бруталистского бетонного параллелепипеда неподалеку от Нью-Йоркского университета. (Ави, разумеется, владел зданием.) Внутри было так же тоскливо. Кафе оказалось калькой со «Старбакс» — подделкой лишь чуть менее наглой, чем «Джинсы Левиса». В глазах рябило от псевдоитальянских плакатов и грифельных досок, рекламирующих «помол дня». Судя по запах)', большинство дней в особом фаворе был кофе с ореховым сиропом. Выпечка состояла из пары мумифицированных рогаликов. Единственной оригинальной деталью был работающий газетный киоск, примостившийся в дальнем углу.

— Вот посмотрите, — сказал Ави, жестикулируя. — Ярон здесь уже десять лет ничего не меняет. Даже краску на стенах — там-сям подмажет, и все. Гороховая, всегда гороховая. Совершенство не улучшишь, а?

Совершенство? Я нашел это заведение удручающе ординарным, но дюжинную очередь у прилавка было не проигнорировать. Мы могли только мечтать о подобном обороте.

Мы заняли столик у окна; Нина и я угнездились в одном кресле напротив Ави. За спиной Сосны студент и студентка ожесточенно целовались на просиженном диванчике. Их забытые чашки с кофе стояли, дымясь, щека к щеке.

— Главное, — сказал Ави, — это помнить, что американцы… Секундочку, вы американцы или нет?

— Мы нью-йоркцы, — сказал я.

— Отлично, — сказал Ави. — Значит, не обидитесь. А обидитесь — мне пофиг. — Он всосал щеки и поцеловал воздух. — Ну что, готовы?

Сосна явно собирался пуститься в хорошо отрепетированный монолог. Я с треском раскрыл новый блокнот.

— Готовы.

— Начнем с хороших новостей. Маржа на кофе около тысячи процентов. Нужно быть полным шлемазлом, чтобы потратить больше двадцати центов оптом на одну порцию эспрессо. Плюс! Кофе — товар кризисоупорный.

— Какой?

— Кризисоупорный. Как алкоголь. Чем глубже в жопе, извините, экономика, тем больше люди его пьют. Научный факт. Так что, если бы вы продавали только кофе, вы бы в замке жили через год. В замке!

Ави выдержал театральную паузу, пригладил свою кефирного цвета гриву и озорно уставился на меня и Нину по очереди. Как обычно, взгляд, направленный на Нину, продлился на секунду дольше. Пока его стеклянный глаз честно смотрел ей в лицо, живой прогулялся вниз до ее компактного бюста.

— Плохие новости, друзья мои, — это то, что американцы не любят кофе. Повторяю: они не любят кофе. Они терпеть не могут его вкус. А любят они теплое молоко. Только сами себе в этом не признаются, поэтому факт этот приходится маскировать. Вот здесь-то и появляетесь вы. Ваша задача — оригинальным способом убедить лоха, хлебающего теплое молоко, что он взрослый и культурный человек.

Ави махнул рукой в сторону споро двигающейся очереди у прилавка.

— Запомните, — продолжил он. — Если вы имеете дело с американцами… а иметь дело вы будете именно с ними, даже в Нью-Йорке… то ваш бизнес — продажа молока. Ваша маржа будет подниматься и падать с ценами на молоко. С кофе все элементарно: это как вино, только без бутылок и этикеток. Есть, может, сотни две придурков, которые различают сорта и все такое. Остальным просто нужны основной вкус и бодрящий эффект. Но не слушайте меня, послушайте Ярона. Ярончик! Поди сюда.

Ярон, насколько я понял, и был хозяином. Он заметил Ави минутой раньше и терпеливо торчал поблизости, дожидаясь, пока богатый кузен завершит свою орацию. Ярон выглядел точь-в-точь как Ави, только помоложе, покороче, покруглее и с рыжей бородой, похожей на клубок медной проволоки. В отличие от Ави он носил ермолку.

— Познакомься, Нина и Марк. Ярончик, как зарабатывают на кофе?

— Молоко, — сказал Ярон с уверенностью пророка.

— Правильно. Как еще?

— Не пережигай зерна, промывай машину раз в день, и три доллара за фунт дадут лучший товар, чем какой-нибудь «Блю маунтин», который лохи покупают за сорок.

Нина сделала снимок; Ави зыркнул в моно. Я заглянул себе в блокнот и обнаружил, что написал, разваливающимся почерком, «молоко/промыв/$3 фунт/ неблюмаунтин».

— Кстати, хотите кофе? — спросил Ярон, продолжая нависать над нами.

— Ты же знаешь, — обвиняющим тоном сказал Ави. — Язва, язва, язва.

— Да, если можно, — сказала Нина.

— Так вот, короче… самая гениальная идея «Старбакс», — снова затянул Ави, уходя в шепот на слове «Старбакс», — была назвать продавцов баристами. Вы тоже давайте клеймите, так сказать, все вокруг. Пусть у всего будет отдельное название. Задача — создать свой мир со своими правилами. Возьмите вот хоть это заведение…

— У нас напитки трех размеров: «мини», «миди» и «макси», — подхватил Ярон. — А ребят зовут «кофеистами». Сам придумал.

— Потрясающе, — сказала Нина.

— Я смотрю, вы тут носик морщите, — сказал Ави, внезапно развернувшись всем торсом от Ярона к Нине. Я ничего подобного не заметил. — Вам хочется чего-нибудь поутонченнее. Каппу-мокка-чита-дрита. Понятно. Ярон, расскажи им.

Ярон кивнул несколько раз подряд.

— То, что я вам сейчас скажу, — произнес он наконец не без торжественности, обозначая пухлыми ладонями, что включает нас обоих в слово «вам», — это самое важное, что вы в жизни услышите. Это золотое правило. Применимо к кафе, ресторанам, большим, маленьким, утонченным, утолщенным. Так и запиши, мальчик: Золотое Правило.

Я прохладно улыбнулся. Нина подняла свой древний двухглазый «роллифлекс» и сделала еще один снимок.

— Уж поведайте нам, — сказала она.

Он поведал. Я законспектировал его лекцию, не слушая, и разобрался в собственных каракулях уже вечером, дома, со стаканом «Балвени» в качестве лупы. Золотое Правило заключалось в следующем: аренда помещения должна занимать не больше четверти оборота. Еще одна четверть отводится на зарплаты, и 35 процентов на товар. Оставшиеся 15 процентов составляют хозяйскую маржу. (Эта формула не учитывала капитальные расходы на ремонт и оборудование — их хозяин должен был постепенно выплачивать из собственной прибыли.) Наше помещение на Фуллертон обойдется нам в 5000 долларов в месяц; это означает, что наш месячный оборот должен быть не меньше 20000, а на кофе и продукты должно уходить не больше 7000. Если Нина и я справимся и с тем и с другим, подсчитывал я вслух, нам будет доставаться 3000 долларов в месяц, эквивалент 60 рецензий в «Киркусе». Сама по себе эта сумма меня не беспокоила.

— Тебя эта сумма беспокоит? — спросил я Нину.

— Меня не беспокоит.

— Меня тоже не беспокоит. — Она меня слегка беспокоила. — Что Ави, Ярон и им подобные не понимают, — продолжил я, — это что мы идем в дело не ради денег… погоди, это я перегнул… не только ради денег. Что мы не будем гнаться за прибылью за счет духовного благополучия. У этих людей нет понятия… понятия…

— Морального удовлетворения от физического труда, — любезно подсказала Нина.

— Даже не этого. Понятия… созидательного начала предпринимательства. Того, как витрина преображает улицу. Формирует психологический ландшафт города. Я как раз над этим сегодня размышлял.

— Родной, я не уверена, что одно кафе так влияет на город, — сказала Нина.

— Ну, ты понимаешь, о чем я.

Нина улыбнулась и медленно провела узкой ладонью по моей щеке, против щетины.

— Прямо не верится, Марк. Не верится, что мы это делаем.

— Точно.

Я в очередной раз на мгновение перенесся в день нашей провалившейся распродажи Нининых платьев: часы тягостного ожидания, постыдное учащение пульса при приближении потенциальных покупателей, бессмысленная ярость, когда те не замедляли шаг. Затем я посмотрел на сияющую Нину и засиял в ответ. Все будет нормально! В конце концов, если человек вроде Ави, практически черная дыра в плане обаяния, мог владеть и управлять двадцатью восемью домами, если бородач-бормотун вроде Ярона мог с выгодой содержать гороховый пункт раздачи орехового сиропа в течение десяти лет и без малейших изменений, то мы уж точно сумеем удержать на плаву заведение в шестьсот квадратных футов [25] — особенно если сделать его, от половиц до потолка, честным отражением нашего безупречного, но скромного вкуса.

25

56 квадратных метров.