Звенья одной цепи

Кричала женщина. Та самая красавица, сейчас вовсе не казавшаяся привлекательной, каталась по булыжникам рыночной площади, схватившись за низ живота и свившись едва ли не раковиной улитки. Каталась и выла, лихорадочно ощупывая своё тело, но никто не решался прийти ей на помощь. Понятно почему: уж слишком резким и пугающим был переход от величия к безумию. И всё же из толпы раздалось робкое:

— Лекарь… Нужен лекарь!

Да, лекарь не помешает. Правда, пока он проберётся через торговые ряды и займётся своим делом, страдалица разобьёт себе голову о камни мостовой. Конечно, такой выход устроит всех, в том числе и мою нанимательницу, но тайна обольщения останется неразгаданной. Или того хуже: сведённые с ума так и останутся помешанными, если смерть ведьмы не снимет чары.

— Я посмотрю, что с ней.

— Вы лекарь?

— Сделаю что смогу.

Для начала обхвачу её покрепче, чтобы замедлить кружение в судорогах, и нащупаю одно местечко у основания черепа. Вот так, хорошо, теперь боли оставят красавицу на четверть часа или более. Причём вместе с сознанием, что особенно удобно, если хочешь беспрепятственно осмотреть тело.

Я осторожно уложил женщину спиной на брусчатку и потянул юбку наверх.

А ноги вполне себе. Даже не кривые. И штанишек она не носит, видимо, чтобы не тратить лишнее время на раздевание. И лобок бреет, как столичные мод… Это ещё что такое?!

На белой коже виднелся уже знакомый мне рисунок. Перечёркнутый круг. Но не только он, а ещё целая россыпь язвочек, тропками уходящая в промежность. И на каждой язвочке выступало что-то похожее на гной, но странного синеватого оттенка. А потом все ранки вдруг начали исчезать, на глазах затягиваясь ровной здоровой кожей. Последним в небытии растворилось родимое пятно, как две капли воды похожее на то, что я видел у Марис.

Не прошло и половины минуты, как несомненная причина мучений красавицы безвозвратно пропала. Не оставалось ничего другого, как вернуть юбку на положенное ей место и многозначительно заявить всем собравшимся:

— Ничего страшного. Ей просто нужно отдохнуть какое-то время.

По толпе прошёл вздох облегчения, и только теперь ко мне и неподвижно лежащей женщине начали подходить самые смелые из зевак. Наверное, хорошо, что никто в толпе не видел странных язвочек, но с другой стороны, никто не мог подтвердить, что я всё ещё нахожусь в здравом рассудке, а не провалился в мир иллюзий.

Обретшая временный покой красавица вновь вернула себе власть над мужскими сердцами и всеми прочими частями тела: мигом нашлись верные поклонники, благоговейно унёсшие её с площади. А ведь ещё минуту назад они стояли объятые ужасом… Любопытно. Значит, нечто, вызвавшее появление ранок на теле женщины, одновременно развеяло и чары? Правда, ненадолго, но всё же. Знать бы ещё, что это было такое.

Чья-то ладонь тяжело опустилась на моё плечо. Бож милостивый, я же совсем забыл… Натти! Сейчас он выглядел чуть лучше, по крайней мере, из глаз пропала та страшная тоска, и ручьи пота иссякли до капелек.

— Что с тобой?

— Да вот, нахлынуло, — неопределённо ответил рыжий.

Ну да, по-прежнему рыжий. А как же та седая прядь? Или мне всё-таки померещилось? Впрочем, неудивительно. В голове до сих пор всё какое-то перемешанное и взбудораженное.

— Мне нужно прилечь.

— Как скажешь. — Я подхватил Натти за талию.

— Смогу и сам дойти. У тебя ведь ещё дела здесь.

Это верно. Но не менее важное дело ждёт меня в гостевом доме.

— Как думаешь, удастся уговорить Марис уступить тебе кровать?

Впрочем, уговаривать никого не пришлось: когда мы добрались до трапезного зала, выяснилось, что прибоженный всё ещё там. Любезничает с градодержателем, и, судя по тому, что юноша ощутимо повеселел, беседа велась к обоюдному удовольствию.

Перед самым гостевым домом Натти решительно отказался от моей поддержки, до лестницы добрался без помощи, держа спину на удивление прямо, а по ступенькам поднялся намного быстрее меня. Я было подумал, что рыжий притворяется, но, когда нагнал его в коридоре, немного устыдился своих подозрений, потому что на бледном лице снова выступили капли пота, крупные и слегка мутные. К тому же, едва переступив порог комнаты, Натти чуть было не осел на пол, словно ноги, крепкие и кряжистые, больше не хотели держать своего хозяина.

— Что с тобой? — спросил я, когда кровать под рыжим протяжно заскрипела.

Он должен был бы ответить что-то вроде «и сам не знаю». По крайней мере, подобные слова, ни к чему не обязывающие и ни о чём толком не говорящие, мешают возникновению беспокойства. Но я услышал:

— Да лихорадит что-то.

А вот такой поворот событий не радовал. В памяти сразу всплыла Чумная весна и пяток её товарок, которых мне удалось пережить. Лихорадка — дело неприятное и весьма опасное, особенно когда случается в месте, где нет надзора за благополучием людей. Причём насильственного надзора.

— Ничего, пройдёт.

— С тобой такое уже бывало?

Рыжий кивнул. Вернее, еле заметно двинул головой. Ржаво-карие глаза были прикрыты веками с той самой минуты, как мой помощник оказался в лежачем положении, и теперь судить о том, спит он или бодрствует, можно было лишь по коротким отрывистым фразам, по всей видимости тоже не доставляющим Натти приятных ощущений..

Ну, раз бывало, попробуем понадеяться на лучшее. Хотя, с другой стороны, волноваться уже поздно: я слишком давно и подолгу нахожусь рядом с рыжим, так что, если тот и носит в себе какую-то чуму, мне тоже перепал её кусочек. Возможно, немалый. А поскольку прежней защиты от недугов моё тело лишено, то случится ровно то, чего не удалось миновать.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет. Я просто посплю. Немного.

Ну на нет и суда нет. Конечно, можно позвать местного лекаря, но тогда нас выставят из города ещё скорее, чем за преступные проступки. Нет, с лечением повременю. Хотя бы пока не поговорю с прибоженным о странных знаках на теле женщины, наполовину желанной, наполовину ненавистной всему вольному городу.

— Вы быстро вернулись, — сказала Марис, входя в комнату, и остановилась, слегка приподняв брови. — Ваш приятель утомился от такой небольшой прогулки?

— Он нехорошо себя чувствует.

Лицо прибоженного не потеряло ни капли своей безмятежности, но в голосе Марис появились суровые нотки:

— Болен?

— Возможно.

Она-он подошла к рыжему и положила ладонь на вспотевший лоб. Постояла так с минуту, наклонилась, прислушалась к дыханию Натти, потом, тщательно вытирая каждый палец платком, подошла ко мне.

— Похоже на лихорадку.

— Я знаю.

— Правда, сейчас жара нет. Вашему приятелю нужен отдых. И лекарь.

— Я подумал о том же, поверьте. А ещё о том, что обстоятельства не располагают к лечению.

Марис изобразила на своём лице вопросительное выражение, но оставила на мою долю продолжение разговора. Чем я и воспользовался, попросив:

— Расскажите мне о беглянке.

— Что именно?

— Хотя бы как выглядит.

Она-он задумалась, вспоминая.

— Ниже меня ростом. Ещё совсем юная, потому немного угловатая. Такие, как мы, почти до самого совершеннолетия, а то и много позже остаются похожими на подростков.

— Потому что ваше тело никак не может выбрать, каким стать, мужским или женским.

Это не было вопросом, я просто размышлял вслух, и Марис всё поняла правильно. Однако безобидная фраза оказалась тем самым мечом, что пробил в щите спокойствия заметную брешь.

— Вы не знаете, о чём говорите.

— Но это правда?

Стиснутые губы прибоженного побелели:

— Да.

Ей-ему стоило многих сил произнести это коротенькое слово, и я догадался, что не следовало заводить разговор в такие дебри. Впрочем, уже было поздно сожалеть, потому что Марис продолжила:

— Наши тела живут по своим законам. И часто — вразрез с душами.

Она-он отвернулась к окну. Наверное, дневной свет, пробивающийся сквозь запылённое стекло, был сейчас для прибоженного намного более приятным обществом, чем мой намного более заинтересованный, нежели виноватый взгляд.