Звенья одной цепи

Закончив одеваться, я, заметив открытую шкатулку, вспомнил события вчерашнего вечера, удалённое напутствие золотозвенника, а главное, торжественно врученный мне знак. Знак, который должно было держать в тепле тела и который…

В складках мантии ничего не было. В пролежнях кушетки тоже. Я посмотрел по всем углам, под немногочисленными предметами мебели, ещё раз перерыл тряпьё и растерянно потёр лоб. Кто-то заходил в комнату ночью и украл знак? Но для этого нужно было лезть ко мне за пазуху, что вряд ли возможно осуществить, не разбудив. Конечно, медальон мог и сам выскользнуть из складок мантии, он ведь достаточно гладкий, а подобрать вещицу с пола способен и ребёнок. Ну я и растяпа! Хотя… Может, оно и к лучшему? Попрошу сообщить моему благодетелю о пропаже, пусть придумывает мне новую службу. Правда, гораздо вероятнее каторга за утрату дарственного имущества.

Я как раз стоял посередине комнаты, прикидывая, сразу идти с повинной или попробовать расспросить местных обитателей на предмет пропажи, когда с потолка прямо над моей головой раздался стрекот. Примерно так пели цикады в родительском саду, когда он ещё не был сожжён Цепью упокоения. Но цикады появляются летом, а никак не по сходу снега.

Стрекот повторился, став ещё назойливее, но переместившись чуть вперёд. А, должно быть, здесь живёт сверчок! Вот этого жучка-червячка мне видеть не доводилось, хотя с детства хотел поймать и рассмотреть, откуда рождается уютный треск. Может, на сей раз удастся? Я поднял голову и удержался от громкого возгласа только потому, что не знал, удивляться или ужасаться.

Знак Смотрителя полз по потолку, расчерчивая пыльную побелку затейливыми узорами, а благодаря тому, что стены комнаты были довольно низкими, я мог рассмотреть, что передвигаться знаку помогают самые обыкновенные жучиные лапы. Наверное почувствовав устремлённый на него взгляд, жук остановился и стрекотнул снова, как мне показалось, вопросительно. Мол, и что ты дальше собираешься делать? Только придвинуть стул, влезть на него и попытаться сковырнуть насекомое на пол, хотя дотрагиваться до вдруг ожившего знака не хочется. Но прежде чем я сдвинулся с места, знак начал движение сам.

Крылья, образующие рисунок, который вчера казался мне кованым, расправились, затрепетали, и жук отправился в полёт. В отличие от мух и прочих своих собратьев, летал он совершенно бесшумно, и уследить за ним можно было лишь по колебаниям воздуха да тени, проносящейся перед глазами. Поймать тоже не представлялось возможным, но этого и не потребовалось: совершив несколько почётных кругов, жук ткнулся в моё плечо и, цепко перебирая лапками, прополз на то самое место, где и должен был находиться знак Смотрителя. К сердцу, напротив которого замер, сложив крылья и вновь превратившись в медальон, оторвать который если и было возможно, то потерять — вряд ли.

В горле основательно пересохло, и я шагнул за дверь, надеясь встретить какого-нибудь служку и раздобыть с его помощью хотя бы подобие завтрака. Однако коридоры здешнего Наблюдательного дома были куда менее многолюдны, нежели столичного, потому, когда после нескольких минут бесплодных поисков где-то впереди раздались голоса, я поспешил добраться до их обладателей.

— Да пойми же ты-ы-ы! — подвывал молодой человек в мундире предзвенника, глядя в дюжую грудь рослого мужчины. — Не могу я сам. Не могу и всё! Послушать могу. Запись сделать. А тебе же совсем другое нужно!

— Так помер хозяин-то, — скорбным басом прогудел второй.

— Да понял я, понял! И ты пойми: ну нету никого сейчас, нету. Вот вернётся эрте Дожан и будет с вами разбираться!

— Так помер хозяин-то. — Бас верзилы стал удивлённее и одновременно чуточку грознее. — Мне хозяйки сказали, чтобы без толку не воротался. Так я и не вернусь.

— И будешь хвостом ходить за мной весь день, — обречённо простонал предзвенник. — А то и осьмицу кряду.

Тут его взгляд, ищущий спасения, наткнулся на меня. Вернее, на рисунок жучиной спины.

— Вот! Вот кто вам поможет!

Он ловко обогнул громоздкую фигуру своего упрямого собеседника и ринулся ко мне.

— Вот видите? — Тощий палец ткнул в знак Смотрителя. — Вот он может сделать всё то же, что и эрте Дожан. Вот его просите!

— Мне хозяйки велели человека из городской управы везти, — не отступил верзила. — Я и привезу.

Предзвенник поманил меня пальцем и, когда я наклонил голову, зашептал мне прямо в ухо:

— Выручайте, эрте! Знаю, знаю, что всё это не ваше дело, но у меня уже голова звенит от этой орясины, а сделать всё равно ничего не могу. Да и к тому же… — Его взгляд радостно просветлел. — Вы же в Блаженный Дол назначены, верно?

Чем меньше людей заняты на службе, тем скорее между ними распространяются любые сведения, так что попусту удивляться не стоило, и я согласно кивнул.

— А Мейен как раз по пути! От него-то до Дола почти рукой подать. Вы туда только заглянете и отправитесь дальше, вот и все дела!

— А почему нельзя подождать возвращения вашего начальства?

— Да подождать можно, — вздохнул предзвенник. — Только потом жалоб будет целый короб. Я бы и сам туда поехал, да, увы, чином не вышел. Не получил ещё Звено.

Скорее всего, его ожидает медь Цепи изыскания, если речь шла о смерти, заверения или расследования которой требуют какие-то «хозяйки». Мне доводилось пару раз присутствовать при действе, по службе полагающемся ищейкам, но в таинство происходящего меня, разумеется, никто не посвящал.

— Жалобы? Откуда?

— Йе-е-ех! — махнул он рукой. — Это у вас в столицах любое Звено может свысока на простых людей посматривать, а нам большую часть жалованья местный совет платит. И не дай Боженка, по первому требованию не прибежишь…

Ясно. Парень желает выслужиться перед начальством, потому и готов втянуть в свои сумасбродства первого попавшегося, лишь бы подходил по внешнему виду. И что же мне делать? Отказаться, сославшись на усталость после дороги и прочую ерунду?

Предзвенник, видимо прочитав в моих глазах напрашивающееся окончание беседы, вцепился мне в руку:

— Вы уж не откажите, эрте! Вам главное будет головой кивать да с важным лицом сидеть, а всё остальное я сам сделаю!

Настырность будущего Звена Цепи изыскания хоть и была убедительной, на моё согласие повлияла вовсе не она, а возможность получить разъяснения в том деле, которым мне предстоит заниматься согласно назначенной должности. Поэтому не прошло и четверти часа, как я уже трясся в скрипучей коляске по размытой весенними паводками дороге, а рядом со мной, видимо предвкушая блестящее будущее, нетерпеливо ёрзал по сиденью и время от времени поправлял сползающую на брови вязаную шапку длинноносый молодой человек лет двадцати трёх.

Кучер, укрывшийся от утренней мороси под толстым плащом, забыл о нашем существовании сразу же, как только тронул поводья, поэтому на особенно резких поворотах приходилось судорожно хвататься за борта коляски. Торопливость слуги можно было понять: смерть, хотя и является конечной точкой жизни, промедления не терпит. Вернее, не терпят те, кто получил на руки мёртвое тело.

— Вам что-нибудь известно об этой семье?

Предзвенник, отзывающийся на имя Киф Лефер со-Литто, кивнул в такт очередному ухабу:

— Глава — старикан, всё никак не отдающий Божу душу. У него двое детей, сын уже лет сорока с гаком и дочь на десять лет моложе. Дочь незамужняя, сын год назад обзавёлся временной женой.

— А раньше был женат?

— Нет, ни разу.

Странно. Чего-то ждал, а потом устал или отчаялся? А может, женился по требованию отца? Но и тогда не совсем ясна причина столь долгого промедления.

— Живут тихо, — продолжал предзвенник. — В город наезжают, как водится, по праздникам или по надобности.

— Богаты?

— Да уж не бедны.

Тем понятнее, почему тебя так тянет туда, Киф Лефер.

— И кто умер?

— Я так понимаю, старик всё же скопытился. От этой дубины разве можно чего-то добиться?

Я посмотрел на ссутулившуюся спину кучера и признал: