Страница 7 из 71
Кто-то толкнул Русова в бок: Тимофей толкался, хрипло мурлыкал какую-то свою, котовью и наверняка морскую песню. Русов взглянул на часы, было уже двадцать три сорок, погладил кота по голове. Намерзся, видимо, не захотел, как котенок, сидеть у боцмана под полой тулупа. Кот настоящий моряк, ветеран флота. Шесть лет уже прошло, как взял его боцман в море. Ишь, взматерел! На широкой морде кота шрам, одно ухо будто надкушенная печенина, хвост укорочен наполовину. Шрам — удар тяжелого клюва альбатроса, жившего, как и юный в ту пору котик Тимка, на одном из рыбацких траулеров, а надкушенное ухо — память о побеге Тимофея в одном из южноамериканских портов во время долгой, с ремонтом судна, стоянки. Уж кто оставил на ухе Тимофея такую метку, горькая тайна беглеца, а укороченный хвост — память о юношеской морской неопытности. Тяжеленная стальная дверь, ведущая из внутренних помещений судна на палубу, захлопнулась во время качки быстрее, нежели кот успел шмыгнуть в нее.
— Досточки красного дерева не найдется ли? — слышался боцманов голос из рубки: переговаривался с коллегой, боцманом «Коряка». — Михайлыч, ты пошарь-ка в своей кладовке, а?
— Николай Владимирович, отбункеровали «Коряка», — сказал Куликов, услышав, что Русов прошелся по штурманской, — механики уже выбирают шланг.
— Отлично, Куликов. — Русов вошел в рубку. — Как доктор?
— Зовем его, зовем, что-то не откликается наш док.
— Красного, говорю, дерева, — бубнил боцман. — Красного. Во, как мне нужно. Я тебе банку клея фирменного переправлю, понял? Што склеишь, клещами не отдерешь.
Не было еще такой бункеровки, чтобы Дмитрия не упрашивал вахтенных разрешить переговорить с боцманом того или иного траулера. То ему нужна была краска черная, и он ее менял, как всегда с выгодой для себя, на краску охра. То срочно надобился лист меди, и в обмен за него боцман предлагал «новозеландские, жуткой крепости гвозди-двухдюймовки», которые, конечно же, были не из Новой Зеландии, а со склада «Танкерфлота». Деловой мужик, боцман Дмитрич. Заглянуть в его кладовку: чего только там нет. Но не для себя старался боцман. Громадную посудину постоянно приходилось суричить, красить. Опять же в тропиках так приятно побывать на воздухе, и боцман ладил скамейки и легкие деревянные стулья: Русов категорически запрещал морякам выносить мебель из кают. Вот и нужны были боцману доски, шурупы, болты.
— Закругляйся, Дмитрич, — сказал Русов.
— Все, все, — отозвался боцман. — Счастливо вам морячить, Алеха. Привяжь досточку к плоту докторову.
— «Коряк», старпом танкера на связи, — сказал Русов, забрав у боцмана трубку. — Доктора быстренько отправляйте, пока не схарчила нас «Элла».
— Капитан «Коряка» на связи, — отозвался траулер спокойным, неторопливым баском. — Топлива под завязку. Спасибо вам, «Пассат». А за веревки наши не серчайте. Рванье. Вот вы уйдете, замените в порту, а нам еще три месяца тут мотаться, как это... гм, в проруби. Доктора отправляем. Счастливого плавания, «Пассат». Да?
— Удачи вам, «Коряк», выполнения планов. — Сейчас, когда почти все уже было позади, несколько неловко было Русову за ту нервозность, грубость даже ненужную из-за тросов да курения. — Эта чертова «Элла»... Уже около семи баллов, вот и поволновались излишне.
— Все хорошо, «Пассат». Какими мы были бы моряками, коль не волновались бы в такие минуты, да? — ласково, добро проговорил капитан траулера. Вздохнул: — Мы ведь не роботы, а люди.
— Жаль, не могу пригласить вас на стаканчик кофе.
— Что ж, может, еще и встретимся. Вот, ведут доктора вашего...
Через некоторое время «Коряк» известил, что доктор уже посажен в «ковчег», а боцман сообщил с кормы: «Тянем дохтора, волокем».
— Куда дальше-то потопаем? — спросил Жора; — Южнее уйдем?
— Опять вы торопитесь, юноша, — буркнул Русов. Он надел куртку, поднял воротник, с трудом открыл дверь: ветер жал на нее с той стороны.
Может, стоило оставить доктора на «Коряке»? Но ведь ураган только приближается... На сколько суток скурвится погодка? Ждать, когда все успокоится? Сколько ждать? А с другой стороны... ветер-то, ветер все усиливается! «Только бы доктора забрать, — думал Русов, тяжело шагал в корму, подгоняемый порывами ветра. — Забрать бы только, а там все будет хорошо...»
В ярком луче прожектора мотались «пузыри», среди которых виднелось оранжевое пятно. Большая, пенная волна подбросила «ковчег», и, прикрывая ладонью лицо от секущего ветра, увидел Русов, как судорожно вцепился в сетку доктор. Бедняга, весь залит водой, промок, поди, до нитки.
Русов поежился. Лопни трос — ветер тотчас унесет доктора за корму танкера, в темноту и рев непогоды. В снегопад. Черта с два разыщешь его... Скорее же, ребятки!
Резко бросаясь вперед, а потом откидываясь, боцман, матрос Серегин и еще кто-то из мотористов, тянули трос. И Русов подхватил холодную, жесткую веревку, рванул. Еще, еще! Плотный, снежный заряд скрыл из глаз и траулер, и «пузыри» с доктором. Туго натянутый трос уходил в метель, несущуюся параллельно воде, и луч прожектора упирался в этот снежный вихрь. Но вот порыв ветра развеял заряд, и «ковчег» с доктором, поднятый на гребень волны, стремительно понесся к борту танкера.
— Порядок! — весело сказал Русов, отпуская трос. Матросы быстро заперебирали руками, выбирая слабину. Волна, а с ней и плотик с доктором, вдруг провалилась вниз, матросы и боцман вцепились в трос, и Русов крикнул: — Потравливайте, черт бы вас!..
Будто пистолетный выстрел послышался, и обрывок троса взвился над палубой. В то же мгновение, вспухнув у борта, волна вновь вскинула на своей пенной горбине «пузыри», доктор протянул руки, готовый кинуться грудью на планшир, но волна откатилась, а с ней и «ковчег» с кричащим что-то страшно и отчаянно доктором.
— Дмитрич! Держи его прожектором! — Русов схватил микрофон переговорного устройства, сказал: — Жора! Право руля. Средний!
Цепляясь за поручни, Русов бросился в рубку. Бежал, чувствуя ногами, телом, всеми нервами, как мощнее заработал двигатель, как танкер начал разворот вправо. Где-то за кормой метался в волнах луч прожектора, боцман пытался отыскать в волнах доктора.
«Унесет мужика... Есть ли у него фальшлеер? — бились в голове Русова короткие, как вспышки, мысли. — Только бы не было снегового заряда...»
Пробегая мимо капитанской каюты, заметил, будто от иллюминатора отпрянуло чье-то белое лицо... Рванул дверь. Ввалился в рубку. Кинулся к машинному телеграфу, перевел ручку на «полный вперед».
— «Коряк», вы меня слышите? Доктора оторвало! — говорил Жора в микрофон. — Дайте ход, разворачивайтесь, идите параллельным с нами курсом...
— Вас понял, — отозвался «Коряк». — Дали средний, разворачиваемся... Видим доктора, он освещен прожектором... Пропал! Снова видим. Вы разворачиваетесь хорошо, прикройте его левым бортом от волн.
— Жора, дай! — Русов схватил микрофон. — Внимание! Матросу Симагину — на полубак, глядеть вперед: плотик с доктором оторвался. Команде второй шлюпки готовить шлюпку к спуску. Серегин, кинешь доктору бросательный... Матрос Федоров, на пеленгаторный мостик к прожектору левого борта. Быстро, товарищи, быстро!
— Вот он! — голос боцмана. — Надо идти чуть левее.
— Вон он! — крикнул Жора. — Видите, видите?!
— Вижу, — сказал Русов. Не выпуская из рук микрофона, он метнулся к двери левого борта, ударом плеча распахнул ее, склонился над водой. Сказал: — Внимание! Сейчас будем подходить. Серегин и кто там еще есть на корме, быстро вперед, кидайте сразу несколько выбросок. Прожекторы! Держите его в луче!.. Пять вправо. Жора, малый... Так держать. Самый малый.
Будто кто громадную лопату снега швырнул из темноты, ветер подхватил снег, развеял на множество стремительно несущихся снежинок, и все как белой кисеей затянулось. Но видно было доктора, видно! Наклоняясь, доктор греб руками к танкеру, кричал. Снег все плотнее... Что ж он не запалит фальшлеер?!