Наемный убийца

Грэм Грин

Наемный убийца

Глава I

Убийство? Ворон не видел в этом ничего особенного. Просто новая работа. Нужно быть осторожным. Нужно шевелить мозгами. Ненависть тут ни при чем. Он и видел-то этого министра только один раз: Ворону его показали, когда тот шел по новому жилому кварталу. В окнах светились рождественские елочки, а меж ними медленно шел не очень опрятный старик, у которого не было друзей в этом мире, хотя говорили, что он любит весь род людской.

На широкой улице чужого города холодный ветер обжигал Ворону щеки, и можно было поднять воротник, закрыв нижнюю часть лица. Заячья губа – серьезная помеха в его профессии; в детстве ее плохо зашили, и теперь изуродованная шрамами верхняя губа деформировалась. Когда имеешь особую примету вроде этой, поневоле становишься безжалостным. Ворон всегда, с самых первых шагов, был вынужден избавляться от улик и свидетельств.

Он нес в руке плоский чемоданчик. Был как все: молодой еще человек идет домой с работы, темное пальто как у мелкого служащего или церковника. Он шагал по улице уверенно, ничем не отличаясь от других. Подошел к остановке трамвай с зажженными огнями – начало смеркаться. Ворон не обратил на трамвай внимания. Экономный молодой человек, подумали бы вы, не хочет тратить деньги зря, экономит для будущей семьи. А может, как раз и идет на свидание со своей девушкой.

Но у Ворона никогда не было девушки. Мешала заячья губа. Он понял давно, чуть ли не в детстве, как она отвратительна. Ворон вошел в подъезд высокого серого дома, каких было много на этой улице, и стал подниматься по лестнице, наглухо застегнутый, зловещий, черный, словно тень.

На верхнем этаже он поставил чемоданчик на пол и надел перчатки. Достал из кармана кусачки и перерезал телефонный провод в том месте, где он выходил из отверстия над дверью. Потом нажал кнопку звонка.

Он надеялся, что министр один. Эта маленькая квартирка под самой крышей была его домом; старый социалист жил одиноко, в бедности и запустении, и Ворону сказали, что секретарша уходит в половине седьмого: старик очень заботился о своих подчиненных. Но Ворон явился минутой раньше, чем надо: министр задержал секретаршу на целых полчаса. Дверь отворила женщина, пожилая, в пенсне и с золотыми зубами. Она уже надела шляпку и перекинула через руку пальто: совсем собралась уходить и сердилась, что ей помешали. Не дав Ворону и рта раскрыть, женщина резко сказала по-немецки: «Министр занят».

Убивать ее он не хотел. Вообще-то ему было все равно – одного или двух, просто хозяева могли счесть, что он превысил полномочия. Он молча протянул секретарше рекомендательное письмо: пока женщина не услышала его голоса, его иностранную речь, пока не заметила заячью губу, она была в безопасности. Она сразу взяла письмо и поднесла совсем близко к своему пенсне. Здорово, подумал Ворон, она плохо видит.

– Постойте здесь, – сказала женщина и пошла назад по коридору. Он услышал ее голос – голос гувернантки, распекающей воспитанника; она снова появилась в коридоре со словами: – Министр вас примет. Идите за мной, пожалуйста.

Он не понимал чужого языка, но по ее поведению догадался, что она хотела сказать.

Глаза его, словно две скрытые камеры, тотчас сфотографировали комнату: письменный стол, кресло, карта на стене, позади стола – дверь в спальню; широкое окно высоко над ярко освещенной морозной рождественской улицей. Небольшая керосинка – вот и все отопление. Сейчас министр кипятил на ней воду в кастрюльке. Кухонные часы со звонком на письменном столе показывали семь. Послышался голос:

– Эмма, положите в воду еще одно яйцо.

Министр вошел в комнату. Он, видимо, пытался привести себя в порядок, но забыл стряхнуть с брюк пепел от бесчисленных сигарет. Он был стар, мал ростом, неопрятен. Секретарша достала из ящика стола яйцо.

– И соль. Не забудьте соль, – сказал министр. – Соль не дает яйцу лопнуть, – пояснил он медленно по-английски. – Садитесь, дружок. Чувствуйте себя как дома. Эмма, вы можете идти.

Ворон сел и уперся взглядом в пиджак министра. Он думал: подожду три минуты по этим кухонным часам, дам ей возможность подальше уйти; взгляд его был неотрывно прикован к пиджаку министра – стрелять буду вот сюда, в грудь. Он больше не придерживал воротник и с горькой яростью отметил, как старик отвел глаза при виде заячьей губы.

Министр сказал:

– Столько лет я не получал от него вестей. Но никогда не забывал о нем, никогда. Могу показать вам его фотографию, она в той комнате. Как хорошо, что он вспомнил о старом друге. А он ведь теперь так богат и влиятелен. Вам надо будет спросить у него, когда вернетесь, помнит ли он то время…

Вдруг оглушительно зазвонил звонок. Ворон подумал: телефон. Я же перерезал провод. Звонок словно ударил по нервам. Но это всего-навсего прозвонили кухонные часы на столе. Министр выключил таймер.

– Одно яйцо готово, – сказал он и склонился над кастрюлькой.

Ворон раскрыл чемоданчик: на внутренней стороне крышки был закреплен автоматический пистолет с глушителем. Министр сказал:

– Мне очень жаль, что звонок так напугал вас. Видите ли, я люблю, чтобы яйцо варилось ровно четыре минуты.

По коридору прозвучали торопливые шаги. Дверь отворилась. Ворон раздраженно обернулся, заячья губа налилась кровью и пылала. Вошла секретарша. Он подумал: Господи, что за дом! Не дадут человеку спокойно делать свое дело. Ворон забыл о губе, он разозлился, у него наконец появилась причина для недовольства. Секретарша вошла, сверкая золотыми зубами в официально очаровательной улыбке. Она произнесла:

– Я как раз выходила и вдруг услышала телефон. – Тут она слегка вздрогнула и с неловкой деликатностью отвела глаза. Ворон не мог этого не заметить. Женщина сама вынесла себе приговор. Он выхватил пистолет из чемоданчика и дважды выстрелил старику в спину.

Министр упал грудью на керосинку; кастрюлька опрокинулась, оба яйца разбились и растеклись по полу. Ворон перегнулся через стол и снова выстрелил в министра, теперь в затылок, чтоб наверняка. Череп раскололся, словно голова фарфоровой куклы. Тогда Ворон повернулся к секретарше: она что-то простонала, слов не было, из старческого рта на подбородок стекала слюна. Он подумал, она просит пощады, и снова нажал на курок. Женщина пошатнулась, словно ее лягнули в бок. Но он просчитался. Старомодное платье, все эти складки лишней материи, в которые она кутала свое тело, видимо, ввели его в заблуждение. И кроме того, она была не так уж слаба, он прямо глазам своим не поверил: она выскочила за дверь прежде, чем он успел выстрелить снова. Дверь захлопнулась.

Но женщина не смогла запереть ее за собой – ключ остался с этой стороны. Ворон повернул ручку и толкнул, но старуха оказалась на удивление сильной, дверь лишь чуть подалась. Теперь женщина кричала во весь голос, выкрикивала какое-то одно слово. Нельзя было ждать, терять время. Ворон отступил на шаг и выстрелил сквозь деревянную панель. Он услышал, как упало на пол и разбилось пенсне. Женщина снова за-кричала было и замолкла. Из-за двери слышался странный звук, казалось, она всхлипывает. Это дыхание вырывалось сквозь раны. Ворон был удовлетворен. Снова повернулся к министру.

Он должен был оставить кое-какие улики. Кое-какие – уничтожить. Рекомендательное письмо лежало на столе. Он спрятал его в карман, а в холодеющие старческие пальцы вложил клочок бумаги. Ворон был нелюбопытен, на него вполне можно было положиться, он лишь мельком взглянул на письмо, имя – или прозвище – в конце страницы ничего ему не говорило. Затем он оглядел маленькую голую комнату, не забыл ли чего, какой-нибудь улики. Чемоданчик и пистолет следовало оставить на месте преступления. Все очень просто.

Ворон открыл дверь в спальню. Глаза снова сфотографировали все вокруг: узкая кровать, деревянный стул, пыльный комод, фотография молодого еврея со шрамом на подбородке, как от удара дубинкой, пара коричневых щеток для волос с деревянными ручками и инициалами Я.К., повсюду пепел от сигарет: квартира одинокого не-опрятного старика; квартира министра обороны.