Страница 3 из 16
— А чего бояться? — крякнул полковник, махнувший уже третью стопку. — Живем однова. Да вы пейте, пейте. И закусывайте. Только для горячего место оставьте.
И так полковнику, невысокому, но крепкому, коренастому, с крепкой же лысиной и кавалерийскими усами все это шло, что можно было подумать — не ФСБэшная крыса передо мной сидит, а хлебосольный русский помещик, какой-нибудь Мефодий Сельянинович Зябликов, прямо сейчас готовый уступить по дешевке дюжину мертвых душ. Впрочем, я был достаточно взрослым, чтобы понимать — крыса останется крысой и с огурчиками и с водкой, а собственная мертвая душа хозяину еще пригодится на этом их Страшном Суде.
— Закормили, — проворчал я, когда давешний ординарец приволок блюдо с шашлыками в обрамлении петрушечных и укропных зарослей.
— Дорогому гостю не пожалеем, что в погребах имеем, — радостно срифмовал хозяин.
Знаю я, что там у вас в погребах — как бы не предыдущие дорогие гости. Впрочем, мой визит крысюку и впрямь встанет дорого.
— Что там у вас за петрушка в ведомстве? — недовольно спросил я, зажевывая духовитый петрушечный стебель.
Афанасьич сокрушенно покачал лысой башкой.
— Кадровые перестановки, то да се. Старая метла совсем не то мела, чего надо бы.
— А чего надо?
— Надо нам… Шашлыка-то возьмите еще, мясо свежее, мой Нуриев сам утром барашка резал.
Я отодвинул тарелку и, обтерев пальцы салфеткой, сцепил их в замок. Хозяин вздохнул.
— Надо бы нам с вами работать. Налаживать, так сказать, плодотворные и взаимовыгодные контакты.
— Взаимовыгодные?
Я задрал бровь. Их-то выгода была более чем очевидна — в нашем холдинге крутилось столько, что хватило бы на покупку Москвы со всей областью впридачу. И еще осталось бы на Питер и парочку мелких европейских стран. Не говоря уже о том, с какой эффективностью наши инженеры обнаруживали новые месторождения. А вот в чем тут моя выгода…
— Взаимовыгодные, да. Мы всегда рады иностранным инвесторам. Как у вас сейчас с налогами дела обстоят?
Я хмыкнул.
— Отлично обстоят у нас дела с налогами.
— Это пока отлично, а власть сменится — кто знает.
— С чего бы это ей меняться?
Полковник, кажется, сообразил, что сболтнул лишнее, потому что решительно утерся салфеткой и сменил тему.
— Я слышал, — добродушно повел он, снова разливая водку, — вы старинными артефактами интересуетесь?
Словечко «артефакты» далось ему с трудом, будто он долго заучивал его по бумажке. Даже более того, чудилось, что подозревает полковник в словечке нехорошее, допустим, старинное шведское ругательство, потому как промелькнуло в его голосе что-то неодобрительное. Ходят тут всякие, артефактами интересуются. А лучше бы уголек в шахте рубили во славу нашей гостеприимной родины.
Угадал я мысли полковника или нет, в сущности, было неважно.
— Не артефактами, — поправил я. — Одним артефактом. Но я, дорогой мой Матвей Афанасьевич, уже давно отчаялся и поиски прекратил.
Полковник пошевелил ушами. Это было интересно и жутковато — смотреть, как его заросшие серым волосом уши ходят вверх и вниз. Что таилось за загадочной мимикой полковника, я так и не понял. Возможно, общее неудовольствие от беседы, порученной ему благодушествующим начальством. Не привык полковник разговаривать с иностранными инвесторами в продуваемом вечерним сквознячком саду и поить их водкой. Привычки полковника, должно быть, отличались гораздо большей прямолинейностью и примерно описывались словами «давить западных гнид, предварительно обобрав до нитки». А, может, я и не прав. Может, просто развезло старичка от выпитого. Как бы то ни было, полковник опрокинул новую стопку, крякнул, закусил огурцом и начал, как ему казалось, издалека.
— Был у меня, когда служил я в Закавказском округе, дружбан один. Тоже на артефактах повернутый. Какие-то там у него темные образовались связи с черными, что ли, копателями. Книжек исторических, опять же, много читал. У нас совещание штаба, а он в углу сидит под фонарем-молнией и страницы перелистывает. Звали его Гармовой Всеволод Петрович. Капитан. Не слыхали? Ну я так и полагал. Так вот, говорил Володька мне, помнится, об одном мече. Очень старый это меч и очень сильный, и бодяга с ним такая, что он всегда возвращается туда, где был откован. То есть, в Рассею.
Я насторожился. Допустим, тот факт, что я ищу некий меч — тайна невеликая. Его и отец мой искал: все музеи, все выставки старинного оружия, все частные коллекции в Европе обползал. Папаша на мече вообще был повернут, что касается меня, то кой-какие планы на древнее оружие у меня завелись еще с тех пор, как я впервые услышал о Тирфинге. А было это, господа, задолго до того, как железный человек Дзержинский основал представляемую моим полковником организацию.
— И что же случилось с вашим товарищем? — осторожно поинтересовался я.
Понятно, что все это могло быть примитивнейшей разводкой. Но могло ведь и не быть!
Полковник довольно засопел:
— Что, любопытно вам? А вот за чаем и расскажу. Заодно обсудим, кого бы нам в директора совместного предприятия назначить вместо покойного Карла Марковича.
Ну что с ним, с крысой, будешь делать? Я поколебался для виду и кивнул. И, следуя за хозяином в дом, подумал еще: надо же и вправду кого-то назначить. Если бы я знал тогда, во что ввязываюсь…
Часть первая. Князь Свартальфхейма
Дамблдор: Сколько мужчин и женщин погиблоу вас на глаза?
Северус Снейп: В последнее время — лишь те, кого я не сумел спасти.
Глава 1. Охота на нифлинга
Вернулся домой я задолго до рассвета. Квартирка моя в Солнцеве была не из престижных — по крайней мере не из тех престижных, которые агенты по недвижимости стараются впарить по-младенчески доверчивым богачам новорусского розлива. В этом доме квартиры планировались и оборудовались в соответствии с пожеланиями заказчика. Мои пожелания отличались сугубой функциональностью: подземный гараж, две просторные спальни и ванные, хорошая звукоизоляция, железные жалюзи на окнах и вместительный, в стенку встроенный сейф. Некоторые из свартальфар, переселившись на поверхность, стараются обставить новые жилища по последним каталогам Нидавеллира — однако я не был поклонником мраморных унитазов и базальтовых кушеток.
Задвинув жалюзи и отправив Нили в его комнату, я прошел в ванную. Там раскрутил холодный кран до упора и, присев на край ванны, принялся наблюдать, как белый бассейн заполняется водой. Когда вода подступила к краю, я закрутил кран, опустил руку в ледяную белизну и позвал: «Ганна. Гануся».
Некоторые могут заметить, что любовная связь с навкой — не образчик здоровых отношений. Некоторые даже способны глубокомысленно заявить, что ничем хорошим такие дела, по обыкновению, не заканчиваются; что кожа у навок всегда холодная и чуть влажная, как лягушачья шкурка — отсюда, мол, и фольклорный мотив земноводной Василисы — и что наследнику одного из древнейших кланов Свартальфхейма не пристало растрачивать семя на неживую плоть. Некоторые не ошибаются, что, однако, не дает им права совать нос в чужие дела.
История Ганны могла бы стать материалом для поэмы или судебного протокола. В Великую Войну она была санитаркой и, понятное дело, влюбилась в выхоженного ею симпатичного пехотного капитана. Симпатичный пехотный капитан ничего не имел против фронтового романчика с красавицей-хохлушкой. По утверждениям Ганны (которым я, впрочем, верил слабо), они даже оформили что-то вроде официального брака. Как бы то ни было, спустя пару месяцев ППЖ забеременела, как и положено людской природой. В противуречие природе и не желая расставаться с капитаном, от плода Ганна избавилась. Тут большая часть симпатичности с капитана слетела, как гонимая бурей листва — выяснилось, что служивый мечтал о ребенке. Или не мечтал, или просто надоела ему хорошая собой, да слишком уж прилипчивая любовница. Жизненный путь Ганны завершился в реке Буг. Жизненный путь капитана продлился чуть дольше, однако навки плохо умеют забывать и прощать. Страшно подумать, скольких парней увлекло на темное и холодное дно красивое личико Ганны и длинные черные косы, в воде струящиеся, подобно змеям.