Маневры неудачников

Роман Злотников, Сергей Мусаниф

Маневры неудачников

Пролог

Это был чертовски подходящий момент для того, чтобы задуматься о загробной жизни. Момент, когда человек отчетливо понимает, что минуты его сочтены, трепыхаться бесполезно, ибо предпринять он уже ничего не может, но время перед тем, как его глаза навсегда закроются, еще есть.

Совсем немного времени.

Двенадцать минут, если верить показаниям дисплея, выведенного на лицевой щиток боевого скафандра. Ну и сколько там еще времени требуется, чтобы человек умер от удушья.

Жизнь – чертовски забавная штука.

Если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я умру именно так… Впрочем, если бы несколько лет назад кто-нибудь сказал мне, что я умру не на Земле, а на другой планете, я бы уже не поверил, вне зависимости от прочих обстоятельств сего печального для меня события.

И хотя университетские приятели часто предупреждали, что смерть моя будет насильственной, я долгое время считал, что мне таки удастся умереть от старости.

Однако последние годы жизни разбили эту мою уверенность. За последние годы в моей жизни вообще многое поменялось.

Одиннадцать минут.

Сервоприводы скафандра еле двигаются. Энергоблок зацепило гранатой, и скоро самая совершенная в исследованном секторе космоса силовая броня превратится в уютный гроб, выполненный в форме человеческого тела. Что ж, свою основную функцию – сеять смерть и разрушение – силовая броня выполнила. Дополнительную – сохранить жизнь ее обладателю – выполнила почти до конца. Бой я все равно выиграл. Конечно, учитывая обстоятельства, это очень слабое утешение, но лучше уж такое, чем никакого вообще.

Десять минут.

Древние скандинавы верили, что воинов, павших на поле брани, ожидает Валгалла, вечная пирушка в чертогах Одина. Жратва, выпивка, метание топоров и прочие молодецкие забавы. Интересно, валькирии прилетают за павшими на другие планеты или их поле деятельности ограничено только родной планетой человечества? Если бы я был скандинавом и верил во всю эту чушь, явились бы за мной громкоголосые девицы, скачущие на облакогривых лошадках?

Жаль, что здесь про них уже почти никто не помнит. Суровая скандинавская религия пришлась бы весьма по вкусу всем трем расам, населяющим исследованную часть космоса и ожидающую Рагнарек. Хотя говорят, что скаари и так верят во что-то эсхатологическое.

Девять минут.

Сдыхающие датчики движения засекли какое-то шевеление. Кто-то недобитый пытался выбраться из-под обломков, и мне пришлось истратить на него еще один заряд встроенного в левый рукав брони плазмогана. Больше под кучей расплавленного строительного пластика никто не шевелился.

Это уже рефлекс.

Никогда не оставляй за своей спиной живых врагов. Вбито в мозг до такой степени, что работает даже тогда, когда и самой твоей жизни осталось всего ничего.

Азим был бы мною доволен. Я думаю, в итоге он и будет мною доволен, обнаружив меня среди мертвых тел и руин вражеских построек.

Красиво ушел, скажет он. Или еще что-то в том же духе.

Восемь минут.

Не знаю, как сейчас, но когда-то было принято считать, что значимость человека определяется количеством людей, пришедших на его похороны. Не думаю, что ритуал с моим участием мог бы собрать много народу. А если еще учесть, что многие мои знакомые разбросаны по разным планетам галактики, зрелище обещает быть еще более унылым.

Больше всех расстроится генерал Визерс, ему эти похороны обломают до сих пор непонятные мне планы, которые он строил вокруг моей персоны. Этот человек постоянно и так искусно врал, что я в конце концов перестал понимать, чего ему вообще нужно и на чьей он стороне. Впрочем, почему перестал? Я никогда и не понимал этого, хотя пару раз у меня некоторое время присутствовали иллюзии, что я начал что-то понимать…

Самое поганое, что моей стороны в этом дурацком конфликте вообще нет. Чужая война, чужие интересы. Я так до конца и не смог убедить себя, что являюсь частью местного человечества, точнее, того, в кого это человечество превратилось. Тысяча с лишним лет эволюции прошли мимо меня, но они не прошли даром для моих драгоценных потомков. Что для основной ветви развития, что для побочной.

Семь минут.

Есть еще небольшой шанс на спасение, но я стараюсь о нем не думать. То ли потому, что боюсь сглазить, то ли для того, чтобы не испортить себе последние минуты ложными надеждами.

Там, на низкой орбите, находится космический корабль, с которого я и высадился. На его борту сам Азим, великий и ужасный, следит за моей телеметрией в режиме реального времени, и он уже знает, что боевой скафандр получил повреждения, почти несовместимые с жизнью владельца.

Есть небольшой шанс, что он успеет пробиться через верхние слои атмосферы и совершить посадку до того, как мой мозг умрет от кислородного голодания. Шанс этот мизерный, но, поскольку он есть, я предпочту не снимать скафандр и медленно в нем задохнуться. Местная атмосфера убивает гораздо быстрее, хотя и вряд ли менее болезненно.

Шесть минут.

В этом вся беда «условно пригодных для жизни» планет. Человек становится слишком зависим от собственной техники. Любой сбой в работе жизнеобеспечивающего оборудования может стать летальным. Пробой жилого купола, неполадки с рециркулятором или банальный отказ респиратора.

Все системы продублированы, и некоторые даже не по одному разу, но идеальную защиту от дурака или форс-мажора изобрести так никому и не удалось. А кумулятивная граната, взрывающаяся прямо за твоей спиной, – это самый форс-мажор и есть. Если бы не скафандр, я бы уже был распылен по атмосфере в виде свободно перемещающихся атомов.

В космосе человек тоже зависим от собственной техники, но по своему опыту мне удалось узнать, что в космосе люди и не расслабляются так, как на планетах. Даже если никогда не смотреть в иллюминаторы, невозможно забыть про бесконечную пустоту, окружающую тебя со всех сторон, и даже бронированный борт самого современного линкора не кажется тебе достаточно защитой от этой пустоты, вечной, безразличной, сводящей с ума и убивающей. Космос враждебен по умолчанию, а к любой из планет человек рано или поздно привыкает.

И потому планеты, без всяких ограничений пригодные для жизни, ценятся так дорого. Ну и еще потому, что их не так уж много.

Последние годы в воздухе чаще других витает одна фраза: «Галактики не хватит на всех».

Скоро ею можно будет оправдать любые зверства и преступления, вплоть до геноцида. Впрочем, геноцид уже запланирован, и вычеркнуть его из плана пока не удалось даже Визерсу.

Пять минут.

Я лег на спину. Совсем не потому, что мне хотелось перед смертью увидеть небо – этот вид никогда не был для меня приоритетным, да и затянутое красными облаками небо чужой планеты меня не особенно впечатляло. И не потому, что надеялся рассмотреть точку корабля Азима, пикирующую прямо на меня, как доблестная американская кавалерия, спасающая осажденных в форте героев в самый последний момент. Просто когда сервоприводы брони окончательно откажут и скафандр превратится в неподвижную оболочку, в которой я буду заперт, и максимум движений, на который я могу рассчитывать, – это шевеление кончиками пальцев, телу должно быть достаточно комфортно.

Четыре минуты.

Забавно, а я ведь даже не ранен.

Десятки трупов и сотни квадратных метров выжженной земли являются делом моих рук, а на мне нет даже царапинки. То ли в везении дело, то ли в моем чувстве опасности, а может быть, это исключительно заслуга моего костюма. Когда энергоблок скафандра превратился в хлам, я почувствовал лишь легкий толчок в спину. Боевая броня «Черных драконов», элитного подразделения левантийского спецназа, весит полторы тонны и позволяет творить немыслимые для гражданского человека вещи. Те, которые я творил здесь еще пятнадцать минут назад, и еще пара десятков фокусов в запасе. Только вот когда у нее садятся батарейки, она превращается в гроб. Полуторатонный и неподвижный.