Страница 8 из 23
Я ощущал волны из враждебности, направленные на меня, как слезоточивый газ. За что? Возможно, виноват мой костюм. Своим появлением я снизил, так сказать, «высокий уровень» встречи.
— Я знаком с мсье Джонсом, — сказал Бельмон тоном свидетеля обвинения, устанавливающего личность преступника.
— Я тоже, — заметила миссис Монтгомери. — Мельком.
— Джонс — великий лингвист, — сказал доктор Фишер. — Он переводит письма насчет шоколада. — И я понял, что он наводил обо мне справки у моих хозяев. — Имейте в виду, Джонс, на наших маленьких собраниях мы говорим по-английски, так как Ричард Дин, хоть он, может быть, и звезда, других языков не знает; правда, иногда, выпив, он пытается говорить на чем-то вроде французского — после третьей рюмки. В фильмах на французском его дублируют.
Все рассмеялись, как по команде, за исключением Дина, который кисло улыбнулся.
— После рюмки-другой он может сыграть Фальстафа — не хватает только юмора и веса. Второе мы всемерно попытаемся сегодня возместить. Что касается юмора, тут мы, к сожалению, бессильны. Вы спросите: что же у него есть? Только быстро падающий успех у женщин и девчонок… Кипс, а вы почему невеселы? Что-нибудь не в порядке? Может, не хватает наших обычных аперитивов, но сегодня мне не хотелось портить вам аппетит перед тем, чем я хочу вас угостить.
— Нет, нет, уверяю вас доктор Фишер, все в порядке. В полном порядке.
— Я всегда слежу за тем, — сказал доктор Фишер, — чтобы на моих маленьких вечерах все были веселы.
— Мы веселимся до упаду, — сказала миссис Монтгомери, — до упаду.
— Доктор Фишер — отличный хозяин, — снисходительно сообщил мне дивизионный Крюгер.
— И такой щедрый, — добавила миссис Монтгомери. — Видите ожерелье, которое на мне, — это подарок, полученный на нашем последнем вечере. — На ней было тяжелое ожерелье из золотых монет — издали они показались мне южноафриканскими.
— Каждый всегда получает здесь маленький подарок, — шепнул Дивизионный. Он был очень старый и седой. На верно, его тянуло ко сну. Мне он понравился больше всех, поскольку он, как видно, отнесся ко мне благожелательнее остальных.
— Подарки вон там, — сказала миссис Монтгомери. — Я помогала их выбирать. — Она подошла к столику для закусок, где я теперь заметил кучу пакетов в подарочной обертке. Одного из них она коснулась кончиком пальца, как ребенок, который трогает рождественский чулок, чтобы по шороху определить его содержимое.
— А за что дают подарки? — спросил я.
— Во всяком случае, не за умственные способности, — ответил доктор Фишер, — иначе Дивизионный никогда бы ничего не получил.
Все уставились на кучу подарков.
— От нас требуется только не перечить маленьким причудам хозяина, — объяснила миссис Монтгомери, — и тогда он раздаст подарки. Был такой вечер — можете поверить? — когда нам подали живых омаров и миски с кипящей водой. Каждому надо было изловить и сварить своего омара. Один из них ущипнул генерала за палец.
— У меня до сих пор остался шрам, — пожаловался Дивизионный.
— Единственное боевое ранение, которое он получил за всю свою жизнь, — вставил доктор Фишер.
— Было так весело, — пояснила мне миссис Монтгомери, словно я мог чего-то не понять.
— Так или иначе, — сказал доктор Фишер, — но после того вечера волосы у нее посинели. Раньше они были противного серого цвета с никотиновыми пятнами.
— Вовсе не серого — я естественная блондинка, и никаких никотиновых пятен у меня не было.
— Не нарушайте правил, миссис Монтгомери, — сказал доктор Фишер. — Еще раз мне возразите — и потеряете право на подарок.
— На одном из наших вечеров это случилось с мистером Кипсом, — сказал мсье Бельмон. — Он остался без зажигалки из золота семьдесят второй пробы. Вот как эта. — Он вынул из кармана кожаный футляр.
— Не большая потеря, — сказал мистер Кипс. — Я не курю.
— Осторожнее, Кипс. Не брезгуйте моими подарками — не то не видать вам вашего и сегодня.
Я подумал: «Да ведь это же сумасшедший дом во главе с сумасшедшим врачом». Только любопытство удерживало меня за столом — никакой подарок в мире, конечно, не заставил бы меня остаться.
— Пожалуй, прежде чем мы сядем ужинать, — сказал доктор Фишер, — а ужин, я очень надеюсь, вам понравится и вы отдадите ему должное, поскольку я тщательно обдумал меню, — нужно объяснить нашему новому гостю этикет, который мы соблюдаем за столом.
— Это совершенно необходимо, — сказал Бельмон. — Вы меня извините, но, я думаю, вам, вероятно, следовало поставить вопрос о его присутствии хотя бы на голосование. В конце концов, у нас же тут что-то вроде клуба.
— Я согласен с Бельмоном, — вставил мистер Кипс. — Все мы знаем, что к чему. Принимаем определенные условия, только для того, чтобы позабавиться. Посторонний может все понять превратно.
— Мистер Кипс в поисках доллара, — заметил доктор Фишер. — Боитесь, что с появлением еще одного гостя ценность подарков уменьшится? После смерти двоих наших друзей вы ведь надеялись, что их ценность возрастет.
Наступило молчание. Судя по выражению глаз мистера Кипса, я подумал, что он готов дать отпор, но этого не произошло.
— Вы поняли меня превратно, — вот и все, что он сказал.
Для того, кто не был на ужине, этот разговор мог бы показаться всего лишь шутливой перепалкой между членами клуба, которые добродушно осыпают друг друга колкостями, прежде чем сесть за стол, вкусно поужинать, выпить и по-приятельски побеседовать. Но я смотрел на их лица и видел, что шутки граничат с непристойностью, в пикировке слышатся ложь и лицемерие, а над комнатой словно туча нависла ненависть — ненависть хозяина к гостям и гостей к хозяину. Я был здесь совершенно чужим, и, хотя каждый из них мне не нравился, мои чувства еще были далеки от ненависти.
— Тогда к столу, — сказал доктор Фишер, — и, пока Альберт подаст ужин, я объясню нашему новому гостю характер моих маленьких приемов.
Я оказался рядом с миссис Монтгомери, сидевшей справа от хозяина. Справа от меня поместился Бельмон, а напротив — актер Ричард Дин. Рядом с каждой тарелкой стояла бутылка хорошего иворнского вина, и только наш хозяин, как я заметил, отдавал предпочтение польской водке.
— Прежде всего, — начал доктор Фишер, — я попрошу вас почтить память двоих наших… друзей — да будет разрешено мне назвать их по этому случаю друзьями — в годовщину их смерти два года назад. Странное совпадение. Хотя я выбрал сегодняшний день по этой причине. Мадам Фэверджон сама наложила на себя руки. Полагаю, что она больше не могла себя выносить — ведь и мне выносить ее было трудно, хотя поначалу она показалась мне интересным экземпляром. Из всех людей за этим столом она была самой жадной, а это кое-что значит. Она была и богаче вас всех. В какие-то минуты я замечал у каждого из вас желание возмутиться теми критическими замечаниями, которые я делал по вашему адресу, и мне приходилось напоминать о подарках, ожидающих вас в конце ужина, и опасности их потерять. Но мадам фэверджон напоминать об этом не приходилось. Она готова вытерпеть все что угодно, лишь бы заслужить подарок, хотя свободно могла купить себе не менее дорогой сама. Она была гнусной женщиной, отвратительной женщиной, и все же я должен признать, что под конец она проявила известную отвагу. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из вас — даже наш доблестный Дивизионный — мог с ней сравниться. Сомневаюсь, что кому-нибудь из вас даже пришла в голову мысль избавить мир от своего бесполезного присутствия. Поэтому я прошу вас поднять бокал за тень мадам Фэверджон.
Я выпил, как и все остальные.
Вошел Альберт, неся на серебряном подносе большую банку икры и серебряные тарелочки с ломтиками лимона и яйцами с луком.
— Извините Альберта за то, что он подает мне первому, — сказал доктор Фишер.
— Обожаю икру, — заявила миссис Монтгомери. — Я могла бы питаться одной икрой.
— Вы могли бы питаться одной икрой, если бы захотели тратить на нее свои деньги.
— Я не такая уж богачка.