Страница 51 из 80
БЕСЕДА 21
"Я же, Павел, который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен, убеждаю вас кротостью и снисхождением Христовым. Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (2 Кор. 10:1, 2).
1. Кончив все, что надлежало сказать о милостыне, показав, что он более любит коринфян, чем они его любят, и вспомянув о своем терпении и искушениях, (апостол) благовременно переходит теперь к обличительной речи, в которой указывает на лжеапостолов, обращается (к коринфянам) с угрозами, и говорит в защиту себя самого. То же делает он и во всем послании, и, сознавая это, часто сам себя поправляет, как, например в словах: "Неужели нам снова знакомиться с вами?" (зачинаем ли паки нас самех извещавати вам) (3: 1); далее: "Не снова представляем себя вам, но даем вам повод хвалиться нами" (не паки себе хвалим пред вами, но вину даем вам к похвалению) (5: 12), затем: "Я дошел до неразумия, хвалясь; вы меня [к сему] принудили" (бых несмыслен хваляся, вы меня понудисте) (12: 11), и многие другие в том же роде употребляет оговорки. И не погрешит тот, кто назовет это послание похвальным словом Павла: так пространно рассуждает он и о дарах благодати (Божией) и о своем терпении! Так как среди коринфян были такие, которые много думали о себе, и, ставя себя выше апостола, говорили о нем, что он только величается, а ничего не значит и ничему здравому не учит (что и было особенным признаком их развращения), то смотри, как он начинает обличать их. "Я же, Павел" (Сам же аз Павел). Замечаешь ли, сколько тут веса, сколько достоинства? Хочет же сказать он следующее: "Прошу вас, не заставьте и не допустите меня употребить власть мою против тех, которые унижают нас и думают, что мы живем по плоти". Это выражено здесь сильнее, нежели сказанное в угрозу им в первом его послании: "Чего вы хотите? с жезлом придти к вам, или с любовью и духом кротости?"; (с палицею ли прииду к вам, или с любовию и духом кротости?) "Как я не иду к вам, то некоторые [у вас] возгордились"; (Яко не грядущу ми к вам разгордешася нецыи); "приду к вам … и испытаю не слова возгордившихся, а силу" (Прииду же, и разумею не слово разгордевшихся, но силу) (4: 21, 18, 19). И здесь выражает он то и другое: и власть свою, и любомудрие, и терпение, когда с такою заботливостью просит не доводить его до необходимости придти и показать над ними грозную власть свою, т. е., поразить их, истязать и подвергнуть крайнему наказанию. Это именно дает он понять словами: "Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Но обратимся опять к первым словам: "Я же, Павел" (сам же аз Павел). Много силы и веса в этих словах. Подобные выражения употребляет он и в других местах, например: "Вот, я, Павел, говорю вам" (Гал. 5: 2); или еще: "как я, Павел старец" (якоже Павел старец) (Филим. ст. 9); или в другом месте: "ибо и она была помощницею многим и мне самому" (сия заступница многим бысть, и самому мне) (Рим. 16: 2). Так и здесь: "Я же, Павел". Важно уже и то, что он сам просит; но гораздо важнее присовокупляемое: "кротостью и снисхождением Христовым" (кротостию и тихостию Христовою). Желая сильнее пристыдить их, но упоминает о кротости и снисходительности, и тем придает своему прошению еще большую силу. Он говорит как бы так: "Устыдитесь самой кротости Христовой, которою умоляю вас". Сказал же это с намерением вместе показать, что, хотя они и тысячекратно вынуждают его к строгости, но сам он более склонен к кротости, и не наказывает их не потому, чтобы не имел силы, но потому, что кроток, и потому, что так делал Христос. "Который лично между вами скромен, а заочно против вас отважен" (Иже в лице убо смирен в вас, не сый же дерзаю в вас). Что он хочет сказать этим? Или говорит иронически собственными их словами, так как они говорили о Павле, что когда он лично присутствует, то не заслуживает никакого уважения, ничтожен и достоин презрения, а в отсутствии гордится, ведет себя величаво, нападает на нас и угрожает. На это намекает он и далее, говоря: "Так как [некто] говорит: в посланиях он строг и силен, а в личном присутствии слаб, и речь [его] незначительна" (яко послания убо, рече, тяжки, а пришествие тела немощно, и слово уничижено) (ст. 10). Итак, или говорит иронически, показывая великое огорчение: "Я человек смиренный и ничего не значащий при личном свидании, как они говорят, а в отсутствии высокий", – или, если и говорит о себе с важностью, то не по высокоумию, а по доверию к ним. "Прошу, чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых, помышляющих о нас, что мы поступаем по плоти" (Молю же, да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети, на некия непщующия нас, яко по плоти ходящих). Замечаешь ли, какое негодование выражается в этих словах, и какое ясное обличение? "Прошу вас, – говорит, – не заставляйте меня доказывать, что я, и лично находясь у вас, силен и имею власть. Так как некоторые у вас говорили, что я, не находясь у вас, – выражаясь их же словами, – дерзок и величав, то прошу, не заставьте меня употребить мою силу". Такой именно смысл имею слова: "твердой смелости". И не сказал: "которую я приготовил", но – "которую думаю употребить". "Я еще не решился на это, а вы сами подаете мне повод; но, несмотря и на это, я не желаю". А так поступал он, не себя только защищая, но и Евангелие. Если же и тогда, когда нужно защитить проповедь (евангельскую), он не является строгим, но уступает, выжидает, и просит не доводить его до такой необходимости, то тем более никогда не поступил бы строго, защищая себя самого.
2. "Итак, сделайте мне милость, – говорит, – не вынуждайте меня показать вам, что и при личном свидании могу поступить смело, с кем должно, т. е., подвергнуть истязанию и наказанию". Видишь ли, как он был не честолюбив, не делал ничего из тщеславия, как, и при необходимости (поступать строго), называет строгость смелостью? "Прошу, – говорит, – чтобы мне по пришествии моем не прибегать к той твердой смелости, которую думаю употребить против некоторых" (Молю же да не присущ дерзаю надеянием, имже помышляю смети на некия). Главный долг учителя – не тотчас наказывать, но исправлять, и всегда выжидать и быть медленному в наказаниях. Кто же эти "некоторые" (некия), которым он угрожает? "Помышляющие о нас, – говорит, – что мы поступаем по плоти (Непщующия нас яко по плоти ходящих). Они клеветали (на Павла), будто бы он лицемерен, лукав и горд. "Ибо мы, ходя во плоти, не по плоти воинствуем" (Во плоти бо ходяще, не по плоти воинствуем) (ст. 3). Здесь уже и устрашает наказанием. "Правда, что мы облечены плотию, – говорит он, – не отвергаю этого; но не по плоти живем". Впрочем, и этого не сказал, но скрывает до времени, потому что это относится к похвале его жизни, а рассуждает о проповеди, показывая, что она не человеческое дело и не имеет нужды в земной помощи. Потому не сказал: "не по плоти живем", но (говорит): "не по плоти воинствуем", т. е., "мы ведем войну и вступили в брань, но сражаемся не плотским оружием, не с помощью человеческих сил". "Оружия воинствования нашего не плотские" (Оружия бо наша не плотская) (ст. 4). А какое плотское оружие? Богатство, слава, власть, красноречие, важность, происки, ласкательства, лицемерие, и тому подобное. "Но наши оружия не таковы". Каковы же? "Сильные Богом". Не сказал: "мы не плотские", но: "оружия наши", потому что, как я заметил, он рассуждает пока о проповеди, и всю силу ее приписывает Богу. И не говорит: "(оружия наши) духовные", хотя бы и так надлежало сказать в противоположность плотскому, – но "сильные", давая чрез это разуметь и то, (что они духовны), а вместе с тем показывая, что оружия его противников слабы и бессильны. Смотри же, как он чужд гордости. Не сказал: "мы сильны", но: "оружия наша сильны Богом", – "не мы сделали их такими, а сам Бог". Так как они были мучимы, изгоняемы, претерпевали бесчисленные и жесточайшие бедствия, а все это обнаруживало их слабость, то, желая показать силу Божию, говорит: "но сильны Богом". "Сила Его в том особенно и открывается, что Он побеждает ими. Таким образом, если и мы носим эти оружия, то сражается и действует ими сам (Бог)". Далее (апостол) распространяется в похвалах этому оружию, говоря: "на разрушение твердынь" (на разорение твердем). И чтобы кто-нибудь, слыша о твердынях, не вообразил чего-либо чувственного, присовокупляет: "[ими] ниспровергаем замыслы" (помышления низлагающе). Иносказанием он придает силу речи, а изъяснением его показывает, что брань их духовна. Твердыни эти поражают души, а не тела. И так как они гораздо крепче твердынь вещественных, то и оружие требуется лучшее. Твердынями же называет он гордость эллинов, и силу их софизмов и силлогизмов. И, однако, все это орудия, употребляемые против них, (Бог) низложил. "[Ими] ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия" (Помышления низлагающе, и всяко возношение взимающееся на разум Божий) (ст. 5). Держится иносказания, чтобы придать большую силу речи. Хотя бы то были твердыни, или башни, или что другое, говорит он, – все уступает этому оружию. "И пленяем всякое помышление в послушание Христу" (И пленяюще всяк разум в послушание Христово). Слово "пленение" имеет невыгодный смысл, потому что пленение есть отнятие свободы. Почему же (апостол) употребил это слово? Он употребил его в другом значении. Слово "пленение" имеет двоякое значение: оно означает и потерю свободы, и такое отнятие силы, после которого нельзя уже восстать. В этом последнем значении употребил его (апостол). Подобно тому как, когда говорит: "Другим церквам я причинял издержки" (от иных церквей уях) (11: 8), он не разумеет, что взял тайно, но что явно отнял, все взял, так и здесь говорит: "пленяем", – поскольку борьба не равна, но весьма легка. Не сказал: "ниспровергаем (низлагаем) одно или два", но – "всякое превозношение" (всяко возношение); равным образом не сказал только: "мы побеждаем и одерживаем верх", но – "пленяем", подобно тому, как и прежде не сказал: "выдвигаем орудия против твердынь", но – "разоряем (твердыни), потому что у нас великое изобилие орудий; мы сражаемся не словами, но делами против слов, не мудростью плотскою, но духом кротости и силы". "Поэтому, какая мне нужда, – продолжает он, – превозноситься, величаться на словах и угрожать посланиями, – как они клеветали, говоря, что "в посланиях он строг и силен" (послания тяжки), – когда сила наша состоит вовсе не в этом?"