Творения, том 10, книга 1

3. Слыша все это, будем оказывать великое попечение о бедных, обуздывать свое чрево, воздерживаться от пьянства, стараться достойно причащаться св. таин, и не скорбеть, не печалиться, когда случится какое-нибудь бедствие с нами ли, или с другими, например преждевременная смерть или продолжительная болезнь. Такое бедствие есть избавление от наказания, есть исправление, есть наилучшее вразумление. Кто говорит это? Тот, чрез кого говорил сам Христос. И не смотря на то, многие жены так безрассудны, что превосходят даже неверных своим чрезмерным сетованием (об умерших); одни делают это в помрачении от страсти, другие – на показ и во избежание нареканий от посторонних людей; последних особенно я считаю недостойными всякого извинения. Пусть, говорят они, осуждает меня Бог, только бы не осуждал такой-то; пусть нарушается закон Царя всех, только бы не укоряли меня люди, которые безрассуднее бессловесных (животных). Как гром не поражает их за такие слова? Когда кто-нибудь после плача пригласит на пиршество, то никто не отказывается, потому что так требует принятый обычай; а когда Бог повелевает не предаваться сетованию, то все противодействуют. Ужели ты, жена, не знаешь Иова? Ужели не помнишь слов, сказанных им после несчастья, случившегося с детьми его, украсивших святую главу его более тысячи венцов и прославивших его громче множества труб? Ужели не понимаешь важности его несчастья, этого нового кораблекрушения, этой странной и необычайной трагедии? Ты лишилась, может быть, одного, или двоих, или троих детей; а он многих сыновей и дочерей, сделавшись внезапно из многочадного бесчадным; не мало-помалу терзалась его утроба, но вдруг похищены были все плоды, похищены не по общему закону природы, не потому, что достигли старости, но поражены преждевременной и насильственной смертью, притом все вместе, не в его присутствии и не на его глазах, чтобы он по крайней мере мог слышать последние слова их и получить некоторое утешение в столь плачевной их кончине, а сверх всякого чаяния, совершенно без его ведома, вдруг все они погребены и дом сделался для них гробом и могилой. И не только преждевременная смерть, но кроме того и многое другое увеличивало скорбь, именно то, что все они были в цветущем возрасте, были добродетельны и дружелюбны, погибли все вместе, так что не осталось ни одного, ни того, ни другого пола, погибли не по общему закону природы, после таких потерь, тогда как он не сознавал ни за собой, ни за ними ничего порочного, за что бы потерпеть все это. Каждое из этих бедствий отдельно само по себе могло возмутить душу; а когда стеклось все вместе, то представь, как высоки были эти волны, как велика была эта буря. Но, что еще важнее и выше всяких слез, он не знал, почему все это случилось с ним. Потому-то, не зная, чему приписать свое несчастие, он обращается к воле Божией и говорит: "Господь дал, Господь и взял, как Господу угодно, так и было, да будет имя Господне благословенно" во веки (Иов.1:21). Говорит это, видя себя, преуспевшего во всякой добродетели, в крайнем несчастии, а злых людей и обманщиков в благоденствии, изобилии и всяких удовольствиях. Не говорит ничего такого, что обыкновенно говорят люди слабые: для того ли я воспитывал детей своих и лелеял их с такой заботливостью, для того ли открывал дом свой для мимоходящих, чтобы после многих попечений о бедных, нагих и сирых получить такое воздаяние? Но вместо того произносит слова превосходнее всякой жертвы: "наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь" (1:21). Если же он разодрал одежды и остриг волосы, не удивляйся этому: он был отец, и отец чадолюбивый; вместе с любомудрием души надлежало обнаружиться и чувствам природы; если бы он не сделал этого, то, быть может, иной приписал бы такое любомудрие бесчувственности. Потому он обнаружил и свое сердце и высоту благочестия, чувствовал скорбь и не изменился, но, продолжая свой подвиг, увенчал себя новыми венцами, ответив жене своей следующими словами: "неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?" (Иов.2:10). У него осталась одна жена после потери всего, и детей, и имущества и самого тела, да и та для его искушения и укоризны. Для того диавол и не погубил ее вместе с детьми и не просил у Бога смерти ее, чтобы иметь в ней великое пособие к нападению на этого святого; он оставил ее как сильнейшее для себя оружие: если, говорил он, посредством ее я изгнал из рая, то тем более смогу поразить на гноище.

4. И посмотри на коварство (диавола): не тогда он подводил к нему это орудие, когда погибли волы, ослы и верблюды; даже и после разрушения дома и смерти сыновей, видя в нем сильного борца, еще медлит и не заставляет ее действовать; но когда у него образовались кучи червей, гниющая кожа отпадала, изъязвленная плоть источала зловонный гной, когда диавольская рука мучила его хуже сковород, печей и всякого пламени, терзая и пожирая со всех сторон тело его свирепее всякого зверя, и когда в таких страданиях прошло много времени, – тогда он и подводит ее к изнуренному и истощенному (мужу). Если бы она пришла в начале несчастья, то не нашла бы его так изнуренным и не могла бы представлять несчастие его так тяжким и великим: а теперь, видя, что он утомился от продолжительности времени, жаждет облегчения и желает избавления от бедствий, она приступает к нему решительно. Чувствуя крайнее изнурение, задыхаясь от страданий и желая смерти, послушай, что он говорил: если бы я мог наложить на себя руку, или попросить об этом другого, то сделал бы и это. Потому она, – посмотри на коварство ее, – с чего начинает речь свою? С продолжительности времени: "доколе", говорит, "ты будешь терпеть!" Если часто одни слова без дела могут поражать человека, то представь, что должен был чувствовать тогда он, огорчаемый и этими словами и самым делом; и, что всего хуже, это говорила ему жена, изнемогшая и упавшая духом, и потому старавшаяся довести и его до отчаяния. Но чтобы яснее видеть силу нападения, направленного на эту адамантовую стену, выслушаем самые слова ее. Какие же это слова? "Доколе ты будешь терпеть, говоря: "Вот еще не много времени потерплю, ожидая спасения моего"?" (Иов.2:9). Время, говорит, обличило слова твои; его прошло много, а облегчения не видно никакого. Говоря это, она не только располагает его к отчаянию, но и укоряет и насмехается, потому что он, утешая ее и опровергая ее жалобы, постоянно говорил: пожди еще немного, и скоро будет этому конец. Укоряя его, она и говорит: не скажешь ли и теперь то же самое? Уже много протекло времени, а конца этому не видно. И заметь коварство: не упоминает ни о волах, ни об овцах, ни о верблюдах, зная, что все это не очень огорчало его, но прямо обращается к существенному и напоминает о детях, зная, что в скорби о них он разодрал одежду и остриг волосы. Не говорит: погибли дети твои, но гораздо трогательнее: "изгладилась с земли память о тебе", – то, что и детей делает любезными. Если и ныне, когда несомненно воскресение, дети любезны потому, что сохраняют память об умерших родителях, то тем более тогда. Потому и проклятие (друга его) становится сильным; проклиная, он не сказал: да погибнут дети, но: "память о нем с земли", т.е. сыновья и дочери (Иов.18:17). Выражением память она опять нарочно напоминает ему о детях того н другого пола. Если же ты, говорит, не заботишься о них, то обрати внимание хотя на мое положение: "болезни и труды чрева моего, которые я тщетно болезненно переносила". Смысл слов ее следующий: я, много потерпевшая, подвергаюсь за тебя страданиям; труды понесла, а плодов лишилась. Она не указывает прямо на потерю имущества, но смотри, как и не умалчивает о ней и не проходит мимо, а намекает на нее, насколько возможно было сказать чувствительнее. "А я", говорит, "скитаясь и служа, переходя с места на место и из дома в дом", намекая и на потерю (имущества), и открывая свои великие страдания; самые выражения достаточно увеличивают несчастье: я, говорит, хожу по чужим домам, и не только прошу милостыни, но и блуждаю, служу, занимаюсь незнакомой и новой для меня работой, и скитаюсь везде, нося на себе и знаки несчастья и открывая всем свои бедствия; а что всего прискорбнее, постоянно перехожу из дома в дом. Не окончив и этим свои сетования, она присовокупляет: "ожидаю, когда зайдет солнце, чтобы отдохнуть от трудов моих и болезней, удручающих ныне меня". Для других, говорит, приятно видеть лучи солнца, а для меня тяжело; для меня вожделенны ночь и тьма, потому что она одна дает мне успокоение от трудов, она приносит мне утешение в несчастьях. "Но произнеси хулу на Господа и умри" (2:9).