Страница 22 из 142
Как водится, Иобат сначала угостил посла своего зятя, а затем уже потребовал его письмо. Прочел — и вздрогнул: Прет излагал в нем мнимое преступление Беллерофонта и поручал Иобату его казнить. Он покачал головой. «Сам, — подумал он, — не хочет совершать греха и требует греха от меня; ведь теперь его обидчик — мой гость». Беллерофонту он, однако, не выдал своих чувств, а, подумав немного, сказал ему следующее:
— Я просил своего зятя прислать мне одного из своих витязей для борьбы с чудовищем, наводящим ужас на нашу страну.
— Что же это за чудовище?
— Зовут его — Химерой. Беллерофонт смеялся; дело в том, что «химера» по-гречески значит «коза». «Знать, и подлинно, — сказал он, — слабый народ ваши ликийские витязи, коли даже коза наводит ужас на них».
— Я рад твоей смелости, но ты не знаешь этого страшилища. У него только туловище, как у козы, — правда, исполинской. Голова же львиная, и багровое пламя пробивается через его медную пасть, а хвост, как у змея. К тому же оно крылатое и сверху бросается на людей; кого изомнет копытами, кого зашибет хвостом, кого спалит огнем, кого загрызет зубами. Но ваша Эллада — родина богатырей; у меня же, — прибавил он с улыбкой, — еще дочь-красавица осталась: сыновей у меня нет, и я стар.
Так говорил он, соблазняя молодого витязя, а про себя думал: погубит тебя Химера, так или иначе, и поручение моего зятя будет исполнено.
На следующий день Беллерофонт отправился на рыбацкой лодке к лесистой горе Крагу, обычному месту пребывания Химеры. Бродит он, бродит — вдруг слышит позади себя топот коня, но такой звонкий и легкий, какого он никогда еще не слышал. Оглядывается — да, конь, да не простой, а крылатый. Вот, думает, поистине диковинная страна: и козы крылатые, и лошади крылатые. На всякий случай взял свое копье наперевес; но конь так дружелюбно, подойдя к нему, ткнул его мордой в бок, что у него все недоверие прошло. А что, подумал, если я вскочу ему на спину? И вскочил. А тому, казалось, только это и нужно было. Понес его по лугам вдоль опушки леса, да вдруг как расправит свои могучие крылья, как поднимется на небеса — дух захватило у седока; но и хорошо же, так хорошо! Вот уже и лысая вершина горы; вся Ликия как на ладони, и беспредельная гладь синего моря, и корабли на нем, точно мухи. Но, пока он упивался чудной картиной, послышался рев, шипение; он обернулся — видит, Химера прямо на него несется. Но и его конь не плошал; рванул в сторону — чудовище пронеслось мимо. Взглянул конь косым взглядом укоризненно на своего седока: ты что, мол, ее копьем не поразил? Дай привыкнуть, — подумал тот, теперь я рад и тому, что усидел. А Химера уже повернула и снова устремилась на него. Этот раз конь придумал другую замашку: внезапно спустился на несколько локтей — Химера пронеслась сверху, сверкая своими медными копытами. Опять укоризненный взгляд коня: уж так удобно было пырнуть ее прямо в живот! «Да кто тебя знает, что ты надумаешь? Видно, следующий раз пустишь ее низом — одно только и осталось». Он угадал верно: конь при третьей встрече взмахнул крыльями и поднялся немного, пропуская Химеру под собой. И Беллерофонт, прильнув к его гриве, вонзил ей свое копье глубоко в затылок.
Копье осталось в ране. Тщетно извивала Химера свой хвост, стараясь его вышибить; силы оставляли ее, все слабее и слабее становились взмахи ее крыльев, все ниже и ниже спускалась она; наконец она сникла и стремительно понеслась на нагорный луг Крага. Конь плавным полетом спустился туда же. Только теперь мог Беллерофонт ее рассмотреть как следует. Что за странное соединение несоединимых, противоречащих друг другу частей! Никто не поверит, что такое существо было возможно — но как оно все-таки смело, благородно, красиво! Конечно, герой был рад, что он и жизнь свою спас, и подвиг совершил, но все же ему стало почти жаль, когда огонь медной пасти погас и вместе с ним погасли и стальные очи Химеры.
…И мы называем поныне красивые, но несбыточные мечты химерами; и нам порой бывает жаль, когда они умирают под безжалостным ударом действительности.
Новый дружелюбный толчок мордой коня прервал размышления Беллерофонта. Он вынул свое копье из раны Химеры; но надо принести царю и приметы в доказательство, что она действительно им убита. Не желая портить красивого зверя, он вышиб ему копьем оба нижних клыка и взял их с собою. Там внизу ждала его рыбацкая лодка; но как быть с конем? Не хотелось разрывать дружбы, скрепленной общим боем. Да чего проще? Конь есть, так и лодки не надо. Он снова вскочил ему на спину. Конь весело заржал и понес его воздушными путями в столицу ликийского царя.
Удивился Иобат: неужели боги защищают и награждают преступников? Но делать было нечего: верный своему обещанию, он выдал за Беллерофонта свою младшую дочь Филоною и объявил его наследником своего царства. Началась для него счастливая жизнь: и семья, и государственная деятельность, и бранные бои, и дела мира — но он не хотел расстаться со своим любимым конем, и этим он присвоил себе силу выше человеческой доли. Если бы этот конь мог говорить, он сказал бы ему, что его, рожденного из крови Медузы, сама Паллада к нему послала, чтобы он на нем сразил Химеру. Но он этого не узнал; этот подвиг, он считал своим подвигом, за который он никого благодарить не обязан. И все чаще вспоминались ему кощунственные слова тиринфской старухи, что богов нет вовсе.
Он не мог понимать голоса коня, но зато конь прекрасно понимал его голос. После того первого подвига с Химерой он стал требовать от него других; конь соглашался, но каждый раз менее охотно: приходилось его упрашивать, он точно грустил о прежней воле и не одобрял ненасытности своего хозяина.
Незадолго до своей смерти Иобат призвал своего зятя и потребовал от него, чтобы он ему рассказал откровенно про свои отношения к Сфенебее. Беллерофонт исполнил его волю. Легче стало старику.
— Да, — сказал он, — теперь я вижу, что боги есть.
И он показал ему письмо Прета. Вздрогнул витязь, краска гнева залила его щеки. «Нет, — подумал он, — теперь я убедился, что богов нет. За мое благочестие я стал жертвой клеветы, меня отправили на верную смерть, и если бы не мой подвиг — мои кости бы тлели теперь на вершине Крага!»
Похоронив царя, он вернулся к своим мрачным мыслям. «Есть боги? Их нет», — исступленно твердил он. Скольким добрым живется худо, сколько злодеев осыпано дарами счастья! И все же он не находил конца своим думам. Сверкают храмы, пылают алтари, с дымом фимиама возносятся и молитвы смертных к небесам; разве это было бы возможно, если бы не было богов? О, кто разрешит мои сомнения? Никто, как они. Если бы отправиться к ним, на их Олимп… Но увы, это выше человеческих сил!
Он радостно вздрогнул. Выше сил? Человеческих, да; но не его! Ему доступна заоблачная обитель, ему служит крылатый конь, сила выше сил. Он отправился к нему. «Еще одну, последнюю службу потребую я от тебя, верный товарищ!» Нехотя вышел к нему добрый конь. Он вскочил на него: вверх! Конь взмахнул несколько раз крыльями — и затем повис в воздухе: его косой взгляд был вопросительно устремлен на седока. «На Олимп! — крикнул Беллерофонт. Конь угрожающе заржал. — Да, на Олимп! — исступленно продолжал несчастный. — В их заоблачную обитель! Я хочу знать, подлинно ли они есть или нас тешат детскими сказками!» И с этими словами он в первый раз впился своими шпорами в его благородное тело. Тогда конь круто, стремглав, понесся к земле. Не усидел Беллерофонт; вышибленный, он беспомощно распростер руки и в следующее мгновенье уже лежал на мураве своего луга.
Разбитого, хромого, его внесли в палаты; молодая жена, малолетние дети с плачем окружили одр умирающего. «Молись богам!» — кротко упрашивала Филоноя. Но Беллерофонт тихо ответил: «Я был благочестив…» — «Молись богам!» — настойчиво повторяла она. Но он оставался при своем: «Я был благочестив всю… всю жизнь». С этими словами он и умер. «О, будь к нему милостива, — прошептала Филоноя, — царица блаженных полян!»
Сбросив своего седока, крылатый конь умчался на запад, в Элладу, он спустился на голый склон пустынной горы. Звонко простучали серебряные копыта по сухой, жесткой почве. «Потерпи, Геликон, — сказал он про себя, — зазеленеешь и ты!» Улучив удобное место, он изо всей силы ударил в него копытом — и свежая струя чистой воды фонтаном брызнула из почвы. «Радуйся, — подумал он, — Гиппокрена, конский источник! Будь отныне питомицей геликонских Муз; и пусть из тебя черпают вдохновение те, которым боги велели здесь, на земле, вызывать прекрасно-несбыточные химеры и бороться с ними, и на крыльях безумно смелого дерзания взлетать на Олимп, недоступный человеческой стопе. На этот подвиг, поэты, вас благословляет крылатый конь, рожденный из кипящей крови Медузы, — «владыка родника», Пегас!»