Сказочная древность Эллады

IV

КАМЕННАЯ НИВА

I

Спетая всем хором челядинцев песня отзвучала; тогда одинокий, звонкий женский голос выделился из толпы и продолжал он другому напеву:

И опять смена; несколько голосов затянуло:

И наконец полный хор челядинцев повторил начальные слова песни:

Хозяин, к которому была обращена песня, уже с первых слов вышел к певцам на площадку. Перед ним, во главе челяди, стоял красивый мальчик в венке из колосьев с развевающимися лентами; в руках у него была большая масличная ветвь, обвитая шерстяными повязками и увешанная всеми поименованными в песне плодами благодатной осени и еще многими другими. Ласково положив мальчику руку на плечо, он подошел с ним к стене своего дома, где на солнцепеке висела такая же масличная ветвь, только сухая, прошлогодняя. Ее он бережно отцепил и на ее месте прикрепил новую; затем, отойдя на несколько шагов, поднял правую руку для молитвенного привета:

— Иресиона, храни мой дом в здравии, обилии и благополучии до следующего урожая!

После этого он со старой Иресионой вошел к себе во двор и приблизился к очагу, где слабо тлело пламя под обильной золой; раздув его, он простер сухую ветвь:

— Иресиона, благодарю тебя за то, что ты хранила мой дом в здравии, обилии и благополучии до нынешнего урожая. Лети, почтенная, к пославшей тебя благодатной богине и принеси и ей мою благодарность!

С этими словами он опустил ветвь в пламя. Иссушенная многими солнцами, она мгновенно запылала и, озарив двор внезапным белым сиянием, столь же мгновенно погасла.

Тогда он опять вышел к челяди, которая тем временем успела удобно расположиться на заранее заготовленной подстилке из пустых колосьев и плюща. Мальчик, получив две пригоршни лакомств, был отпущен домой; для взрослых хозяин приказал выкатить из погреба чан вина и принести кратиру, черпалку и кубки. Первую кратиру он намешал сам, пока певица о звонком голосе исполняла требуемый обычаем пэан. Затем, возлияв несколько капель Зевсу Олимпийскому, он велел всем дать по кубку.

— Пейте, дорогие. И да судит нам Деметра и следующий праздник Иресионы отпраздновать в добром здоровье.

— Да здравствует хозяин и хозяйка! — послышалось в ответ. — Да здравствуют Поликаст и Метротима!

Все отпили несколько глотков вина. Хозяин благодарил ласковым кивком головы.

Да здравствует Каменная Нива! — крикнул старший батрак, отпивая вина. Никто, однако, не поддержал его здравицы, и Поликаст сделал вид, что не расслышал ее. Вскоре затем он поднялся со своего места.

— Дорогие мои челядинцы и батраки! Вы знаете, что для меня сегодня праздник Иресионы совпадает с другим праздником — десятидневом рождения нашей дочери-первенца, и у меня дом полон родственников и соседей. Оттого-то хозяйка и не вышла к вам. Вы здесь пейте за здоровье новорожденной, а я должен пойти к гостям.

— Мы это знали, хозяин, — сказал старший челядинец, — и сложились для маленького подарочка, который хотели бы ей поднести на счастье в ее будущей жизни.

Поликаст пожал ему руку и вошел с ним в дом.

II

Вторую кратиру они намешали уже без хозяина.

— В честь героев и душ умерших! — сказал, возлияя, старший батрак и затем прибавил: — А все же скажите мне, почтенные, почему вы все промолчали, когда я возгласил здравие Каменной Нивы? Нехорошо срамить старика!

— Не в обиду тебе молчали мы, отец, — ответил ему челядинец средних лет, — ты первый раз работаешь с нами и поэтому не успел узнать, почему хутор Поликаста носит имя Каменной Нивы и почему это имя ему неприятно.

— Не знаю, это точно. Ну, коли знаешь, расскажи.

— Расскажи, расскажи! — присоединилось несколько голосов, — Я тоже хорошенько не знаю. — Знаю, что тут есть что-то страшное, но что именно — не слыхал.

Челядинец глотнул вина.

— Слава тебе, благодатная! — сказал он. — Ты — добрая и милостивая мать всех смертных, но ты же и караешь того, кто, возвеличенный тобой, злоупотребляет твоими дарами и измывается над маленькими людьми. Послушайте же!

Это было давно: хутор Поликаста принадлежал тогда его прадеду. Но этот прадед был много беднее его; он звал своею только землю на Коридалле вплоть до обрыва над морем…

— Но там ведь ничего не растет! — недоуменно вставила пожилая челядинка.

Рассказчик презрительно на нее посмотрел. «Коли ты, тетка Критилла, ничего не смыслишь, то сиди и пей себе молча, не вмешиваясь в речи тех, кто умнее тебя; а я знаю, что говорю».

— Итак, сказал я, только земля на Коридалле принадлежала Алкисфену (так звали прадеда Поликаста), а все его нынешние владения в благодатной элевсинской равнине представляли собой наделы, принадлежавшие мелким собственникам, среди которых был и мой прадед.

И мой! И мой! — послышалось несколько голосов. — Да, те времена были лучше. А мы, их правнуки, теперь на чужого человека работаем!

Так вот, — продолжал рассказчик, — выдалось однажды гневом Де-метры особенно дождливое лето. Весь хлеб, что рос в равнине, полег и сгнил на корню. А нагорное жито Алкисфена, напротив, взошло роскошно и дало такой обильный урожай, какого он не собирал никогда. Ну, мы, равнинные, кое-как прожили грозный год, пробавляясь кто — прежними запасами, кто — отхожими промыслами, а больше тем, что одолжались у того же Алкисфена. Но вот настало время посева — а у нас ни зерна. Мы опять к нему. Ничего, ссудил охотно, сколько кому надо было. Только вот проходит новолуние за новолунием, его нагорная нива зазеленела, а наша земля как была черной, так черной и осталась. Мы думаем: опять, видно, гнев Деметры — но за что же? И только потом мы узнали, что причина была вовсе не в этом.

— А в чем же?

— Увидите. Ждем. У того жито уже выколосилось, у нас — ничего. Мы всей толпой в Элевсин, на молебствие. К вечеру все опять дома; ждем, что будет. И видим мы — то есть, понимаете, наши прадеды — видим мы, повторяю, явственно при луне, как поднимается по тропинке на Коридалл почтенная женщина, выше человеческого роста, с синим покровом на голове…

— Такая же, как и эта?

Все обратили свои взоры по указанному направлению: действительно, женщина описанной наружности величавой поступью приближалась к дому Поликаста. Невольно все вскочили на ноги и приветственно подняли правые руки. Она им милостиво кивнула головой и пошла дальше. Им показалось, что дверь дома сама отворилась, чтобы впустить ее.

Несколько времени они простояли в молчании. Потом дверь опять отворилась, таинственная женщина вышла, прошла мимо челяди, прощаясь с ней таким же милостивым кивком головы, и вскоре, продолжая следовать по направлению к Элевсину, исчезла в вечерней мгле.

Не скоро люди пришли в себя. «Дети, — сказала одна старушка, — не разойтись ли нам по домам?» — «Ну нет! — возразили другие. — Выслушаем рассказ до конца». — «И нальем третью кратиру, в честь Зевса Спасителя, как приказал Дионис, — без этого расходиться грешно».