Страница 25 из 35
– Мне кажется, я не доживу до старости, – мыслила я вслух.
– Доживешь! Я – нет! Ты – да! – Он сказал эту фразу, протрезвев на мгновенье. Я даже немного испугалась: настолько он был серьезным в эту секунду.
– Не будем о грустном. – Я постаралась перевести тему.
– Придется говорить о грустном, извини! – отозвался Эдуард. – Я должен сказать тебе причину моего явления.
Я боялась услышать причину его приезда… У меня сжалось сердце. Знакомый холодок забродил внутри, парализуя внутренности. Чутье мне подсказывало, что момент откровения не миновать. Я напряженно улыбнулась и ждала, пока Эдик отхлебнет чай и продолжит. Он очень сосредоточился, для того чтобы выглядеть менее пьяным.
– Я пришел пожаловаться на свою жизнь. Она меня бросила! – сказал Эдик и даже всхлипнул. Я растерялась, глядя на него. Скорее, я была готова услышать страшное известие о смертельной болезни, чем страдания о неразделенной любви. Слабость брошенного мужчины, как это знакомо. Беспозвоночные и жалкие. Они похожи на медуз, выброшенных на берег.
– Кто? – еле слышно переспросила я.
– Она. Моя звезда, моя любовь, моя жизнь…
Боль прорезала мои внутренности. У меня перехватило дыхание. Моя прекрасная сказка таяла, как снег на весеннем солнце.
– Я не знала, что у тебя кто-то есть, – заикалась я. Нагревшаяся горячим чаем кружка больно жгла пальцы, но я сжимала ее изо всех сил. Так было легче. Это отвлекало от более болезненных внутренних спазмов. Кажется, моя мечущаяся душа планировала выбить мне ребра.
– Да, у меня была девушка, – исповедовался гость. Речь его была уже вразумительной, крепкий чай немного привел в себя моего возлюбленного.
– Почему ты не сказал?
– Потому что в основном говорила ты.
Я прокручивала в голове наши взаимоотношения с Эдиком, словно фильм на «ускоренке». Почему я не почувствовала раньше, что сердце его закрыто для меня на огромный замок? С моих глаз будто спала пелена, я повернулась к нему и внимательно всмотрелась в лицо – оно принадлежала абсолютно чужому человеку. Я так была ослеплена собственным чувством и желанием быть с ним рядом, что не заметила его холодность и отчужденность.
– Интересненько получается, – усмехнулась я, кроме этой глупой фразы мне ничего не приходило на ум.
– Мы с ней поругались, потому что ей срочно надо было выходить замуж! – продолжал изливать свою душу мой гость. – Ушла к старому перечнику. Представь!? Аленка, объясни: почему? Почему вы, молодые красивые девчонки бежите в объятия старых дедушек. Что вам не хватает? Чем вы недовольны?
Дискуссия на тему разницы в возрасте вновь ожила. Сменился ракурс. Я пыталась понять, отчего престарелые мужчины лезут в койки к молодым девушкам, но теперь предстояло без иронии, абсолютно честно ответить на вопрос наоборот: на кой юным созданиям сдались дяди предпенсионного возраста. Эдик смотрел на меня, не отрывая взгляда, похоже, мой ответ на поставленный вопрос был жизненно необходим для него.
– Может, она ушла, потому что ты ненадежный? – Было мое первое предположение.
Я решила докопаться до истины, пусть даже в ущерб своим чувствам. Места в пострадавшем сердце Эдуарда для меня не было – это очевидно. Я боролась с комком, застрявшим в глотке, и с трудом сдерживала накатывающие слезы. Мой герой, к счастью, был слишком пьян, чтобы заметить бездну скорби о несбывшемся…
– Ты думаешь, я ненадежный? – спросил он серьезно.
– Я не знаю, просто размышляю. А может, она просто боится.
– Чего?
– Того, что придет время и она постареет. А муж решит оставить ее ради молодой девушки. Поэтому брак со старым мужчиной дает определенное чувство безопасности. Наверное, это просто комплекс. Так бывает, если растешь в семье, в которой родители не находят общего языка.
– Понятно.
Эдик залпом допил чай и поставил пустую кружку на пол рядом с диваном. Горячий напиток и страдания о той, которая его покинула, подействовали на Эдуарда отрезвляюще. Глаза его прояснились, а жесты стали более уверенны.
– Я уеду, – произнес он серьезно.
– Ты можешь спать на диване, я ж сказала…
– Ты не поняла. Насовсем.
Раны мои кровоточили. Я мысленно присутствовала на похоронах… своей мечты… о любви… прекрасной и неземной… о той, которая облагораживает… и возвышает…
– Тебе бы немного проспаться. А путешествие можно начать завтра. Прямо с утра. Позавтракать и ехать! – Я старалась, чтобы голос мой звучал по-дружески участливо и не дрожал.
– Я серьезно. Поеду жить в Германию. У меня там родственники. Прислали приглашение. Думаю, это хороший вариант.
– Ты твердо решил?
– Конечно, это шанс. Второй вряд ли представится.
Он обнял меня за плечи. Тепло его руки смягчило мою боль. Я прижалась к нему крепко и тихо прошептала:
– А… как же я?
– Будем переписываться.
– Да, открытка на день рождения, а потом поздравление с Новым годом, и тишина…
– Я тебе ничего не обещал, – беззаботно заметил мой ночной визитер.
– А я ни на что и не рассчитывала, – лгал мой голос. – Просто… душевно как-то все было. Когда ты уезжаешь?
– На следующей неделе.
Эдуард откинул голову на спинку дивана и закрыл глаза. Рука его, покоившаяся на моем плече, становилась все тяжелее. Он заснул. Я вдыхала аромат его парфюма, который смешался с запахом алкоголя, сигарет и еще чего-то… я не могла разобрать. «Так пахнет прах моей мечты», – решила я и тихонько заплакала.
Я дремала на плече моего храпящего принца и мысленно прощалась с своими иллюзиями… Слайды придуманной счастливой жизни исчезали, оставляя слабоосязаемую дымку. Я цеплялась за свои фантазии и силой удерживала их в своем сознании.
– Привет. – Вторгся в мое пространство чуждый, противный голос Голубевой.
Я резко открыла глаза. Она стояла пред нами в папиной рубашке.
– Привет, Марина, – сонно ответил Эдуард.
– Вы что, знакомы? – растерялась я.
– Да… больше чем знакомы – я бы так сказал, – глухо пробубнил уже почти трезвый Эдик.
– Ты что, за мной следишь? – съязвила папина любовница, прищурив припухшие поросячьи глазки.
– Нет, – отозвался мужчина моей мечты. – Ты как здесь?
Мозаика неразберихи мигом сложилась. Я удивленно пялилась на взъерошенное пугало в папиной рубашке – героиню грез двух дорогих мне людей.
– Это и есть твоя звезда? – спросила я Эдика с горькой усмешкой. – Голубева, я б тебя задавила собственными руками, честное слово.
Она проигнорировала мои шипы и обратилась ко мне спокойно и властно:
– Оставь нас, пожалуйста, Алена.
Видимо, растерянность от нелепости ситуации и назидательно– материнский тон сцементировали мои эмоции. Я смерила Голубеву высокомерным взглядом и вышла из гостиной.
Мне хотелось понять, что именно хочет выяснить цепкая любительница подержанных вдовцов. Я притаилась на кухне. Разговор шел сдержанно и напряженно.
– Тебе что-то непонятно? – сказал строгий голос Голубевой.
– Мне непонятно, Марина, что ты тут делаешь, только и всего.
– Я здесь буду жить.
Ярость словно цунами слизывала осколки моих грез. Перспектива сожительства под одной крышей с отвратительной, корыстной Маришей, очаровавшей старого вдовца, меня пугала. Мне хотелось выволочь ее за волосы из нашего дома и вышвырнуть из моей жизни навсегда. Я была готова пожертвовать своей любовью к Эдуарду ради этого сладостного момента. Однако беседа в гостиной продолжалась. Заговорил Эдуард.
Голос его был тверд, язык почти не заплетался:
– Бог ты мой, слушай, как тесен мир! Значит, Аленкин папа и есть… Если б не она… я б ему морду разбил!
– Какой герой, вы посмотрите на него. Разбил бы морду! Пришел брызгать слюной и сморкаться в жилетку моей падчерицы?
– Не язви, тебе не идет. Но он совсем не богат, судя по домашней обстановке. Или у него тайный банковский счет?
– Ты прав, он не богат на деньги, но он богат на нежность. И еще, он меня боготворит. Я чувствую себя королевой.
– Ну что ж, королева, будь счастлива! – воскликнул Эдуард, голос его сорвался, обнаруживая отчаянье.