Страница 10 из 15
Малыш вел себя смело, даже развязно, всем своим видом словно подчеркивая: мол, я – честный катала, и все тут. Ну, подфартило мне по-крупному, так ведь я и сам парень не промах, не зря столько лет и дед катал, и отец катал, и сам я с детства к карточной игре приучен. И ладно бы еще я сам сдавал, тогда, конечно, чем черт не шутит, руки сами могли что-нибудь этакое выкинуть: снизу колоды стирку метнуть или себе сдвоенную, а так…
Малыш рассчитывал на то, что Порожняк хоть и является местным авторитетом и держателем общака, которому бригада московских станочников-портовиков башляет за крышу, но в карточной игре такой же лох, как и любой командированный или отпускник в Домодедове.
Главное – сделать честные глаза и убедительное лицо.
Но Порожняк, несмотря на свой внешний вид, в людях кое-что понимал. Актерская игра Малыша его не убеждала. Он ни капли не сомневался в том, что Малыш играл на верняк. А значит, в игре без шулерства с его стороны не обошлось.
Порожняк, почти не скрывая, с презрением смотрел на свою кентовку.
Вот засранцы, хавальники красные, водяры нажрались, скоты, и тут их на шпилевку потянуло. Если б в этой кентовке была хоть одна трезвая голова, я бы сейчас в кабаке спокойно досиживал или Катьку по дивану валял. А тут, бля, разводи этих уродов. Нашли с кем катать.
Перед Порожняком стояла нелегкая задача: с одной стороны, Малыш, конечно, сжульничал, тут и сомневаться не приходится, но ведь за руку-то его никто не схватил. А сейчас можешь хоть в шоколадницу ему залезть, ни хрена там не найдешь. Потому он такой и смелый, буром прет. Киданул, конечно, пацанов.
Но, с другой стороны, в общак-то станочники портовые по расписанию вносят бабульки, можно сказать, как дойные коровы. С моими-то не особо погужуешь, стоят, красавцы, морды ящиками. Да ведь и без них никуда не денешься. Эх, бля, жисть дает…
– Ну чего ты? – нетерпеливо воскликнул Корень, из-за пережитого позабыв о субординации.
– Заткни пасть! – оборвал его Порожняк. – На кого батон крошить собрался?
– Тихо ты! – зашикали на Корня остальные запрудненские.
Порожняк неторопливо докурил сигарету, чтобы выдержать паузу, и наконец вынес свой вердикт:
– Значит, так, пацаны, все путем. Откатали по-честному. И чтобы никаких наездов. Самсон, бабки, которые ты должен Корню, вернешь, я сам проверю. Больше чтоб не куролесили. Про шпилевку с гостями забыть. Вопросы есть?
Малыш торжествовал. Смерив запрудненских высокомерным взглядом, он повернулся к своим и незаметно подмигнул.
Самсон, заскрипев зубами, накатил себе рюмку водки и выпил. Корень пожал плечами. Запрудненские с недовольным видом стали рассаживаться за стол. Инцидент был исчерпан.
Порожняк развернулся и с видом человека, исполнившего свой долг, покинул ресторанный зал. Публика, настороженно следившая за разведением рамсов между братвой, с удвоенной энергией набросилась на выпивку и закуску.
Патрульные милиционеры и администратор, которые наблюдали за происходящим из вестибюля, проводили Порожняка почтительными взглядами.
Чуть замешкавшийся администратор все-таки успел распахнуть перед Сашей двери.
– Я вам так благодарен, – лебезил он, – в нашем заведении вы всегда будете почетным гостем. К вашим услугам любой столик в любое время и лучшая закуска.
– Да пошел ты, пидор, – сквозь зубы бросил Порожняк, покидая «Жар-птицу».
Он прошел к стоянке, где мальчишки с ведрами и тряпками заканчивали наводить блеск на белый «Мерседес». Сейчас они усиленно терли колпаки на колесах.
Зюзя, небрежно развалившись в кресле, пыхтел сигаретой. Увидев шефа, направляющегося к машине, водитель щелчком отбросил в сторону окурок и заорал на пацанов:
– Так, пистолеты, вон на хрен отсюда!
Мальчишки отступили от машины. Старший робко спросил:
– А деньги?
– Какие тебе, бля, деньги? Валите, пока целы!
Зюзя завел мотор, дождался, пока Порожняк сядет в кресло рядом с ним, и стал сдавать назад, чтобы выехать со стоянки.
– Ну как там, шеф? Развел?
– Развел, – поморщившись, сказал Порожняк.
– Значит, все ништяк, – радостно заключил Зюзя.
– Да, ништяк… говноеды, бля. Учишь их, учишь жизни, а толку, бля, как от яиц шерсти. Ни хрена не врубаются.
Зюзя, желая подсластить горькую пилюлю, сочувственно кивнул.
– Они ж простые пацаны, шеф, что с них возьмешь? Куда колеса направим? Назад, в кабак? К Катерине?
– Нет, – покачал головой Порожняк, – на хату хочу, оттянуться надо после напряга.
Зюзя понимающе глянул на шефа.
– Да, после напряга неплохо бы ширнуться. Без расслабона крыша быстро съедет.
– Отвезешь меня, потом сгоняешь за Катькой, и на сегодня – все.
Глава 6
Долбан вытащил Ленчика на задний двор ресторана «Маленький принц» и прижал его к кирпичной стенке возле груды деревянных ящиков и поддонов, от которых распространялся явственный рыбный запах.
– Ну че, козлина, бля, – прорычал он, вперившись в Ленчика свирепым взглядом, – че ты там базланил?
– Клешни убери, сука, – зашипел Ленчик, – не знаешь, с кем связался!
– И с кем это я, бля, связался? – ощерился Долбан. – Ты че тут – центровой?
– Ты не просекаешь, кто за мной стоит. Отвали по-доброму.
Долбан даже опешил от такой неожиданности. Не в первый раз ему приходилось оказываться в подобной ситуации: чистил морды кабацким донжуанам, не обходившим своим вниманием Катьку Добрынину, а то и случайным бедолагам, не вовремя оказавшимся на его пути.
Всякий раз дело заканчивалось несколькими чувствительными зуботычинами, да и только. Слишком уж раскисали соперники, почувствовав на себе тяжелую руку Долбана. Просили отпустить, бросались на колени, умоляли о пощаде – и такое бывало, пытались что-то объяснять, рассказывать, что ошиблись, не рассчитали своих сил, не поняли, с кем имеют дело.
А эта гнида в замшевом пиджаке мало того, что дергается, еще и угрожает. Может, и махаться вздумает?
– Ах ты, чмошник, – захрипел он, замахиваясь растопыренной пятерней на Ленчика.
– Не тронь! – заорал тот. – Не тронь, а то!
– А то что?
– А то тебе п…ц! Тебя, бля, попишут, в натуре!
– Это кто? – едва не задохнулся от ярости Долбан. – Кто меня попишет?
– Дед Пихто! – выкрикнул Ленчик, тщетно пытаясь сбросить с себя громадную руку Долбана. – Свали, бычара!
Изловчившись, он лягнул Долбана коленкой по шарам. Переполнявшая отбойщика ярость выплеснулась наружу. Он принялся дубасить Ленчика своими напарафиненными кулаками.
Не произнося ни слова, Долбан месил «замшевый пиджак» куда попало. Удары один за другим сыпались на Ленчика, который, скорчившись, сползал по стене вниз.
Злобно сопя, Долбан принялся топтать противника ногами.
– На, сука! – вырвалось у него.
Ленчик пытался закрываться от ударов руками, но Долбан раз за разом с тупым остервенением вонзал носок своего правого ботинка в извивающееся от боли тело. Слышались короткие стоны вперемежку с глухими звуками ударов.
– Ну, бля, – еле шевеля разбитыми в кровь губами, проговорил Ленчик, – хана тебе.
– Заткнись, сука! Урою!
С садистским ожесточением Долбан врезал Ленчику ботинком по промежности. Тот взвыл, вытянувшись в струнку, потом конвульсивно согнулся и закрыл руками ушибленное место. Долбан, нагнувшись, врезал ему кулаком по голове.
Ленчик затих.
Тяжело дыша, Долбан наконец успокоился. Закончив экзекуцию, он отступил в сторону и присел на деревянный ящик, который заскрипел под тяжестью его веса.
– Падла, – качая головой, приговаривал он, – разозлил ты меня.
Только сейчас Долбан увидел, что его кулаки испачканы в крови. Подобрав кусок серой оберточной бумаги, он принялся вытирать руки.
Когда, скомкав побуревшую от крови бумагу, Долбан отбросил ее в сторону, Ленчик пошевелился и застонал.
– Че, козел, ожил? – сипло проговорил отбойщик. – Твое счастье.