Страница 3 из 11
Вскоре после того, как Максим надел солдатский камзол, перед царицей должен был состояться парад всех дислоцированных в Москве войск.
За день до него все, кто носил гамаши, усиленно занимались чисткой и приведением в надлежащий вид мундиров, конской сбруи и оружия. После непродолжительного сна уже ночью началась стрижка и завивание кос, при этом один солдат помогал другому и под конец все, дабы не разрушить предписанные уставом сооружения на голове, задремали сидя, пока на рассвете барабанный бой не возвестил побудку.
В то время как полки с развевающимися знаменами выдвигались на парадный плац, императрица еще занималась своим туалетом, ибо великой женщине было недостаточно править, она также хотела нравиться окружающим.
В тот момент, когда Анжела красивыми складками старательно укладывала шлейф монархини, Екатерина Вторая вдруг обернулась к ней и сказала:
— Ты ведь еще ни разу не видела парада, я предлагаю тебе поехать со мной.
Анжела зарделась от радости, поскольку со дня своего пребывания при дворе еще не видела возлюбленного. Она быстро привела себя в порядок и затем с царицей, княгиней Дашковой и графиней Лобановой уселась в императорскую карету, которая быстро доставила их на место.
Прибыв к войскам, Екатерина пересела на лошадь и в сопровождении блестящей свиты генералов и офицеров верхом двинулась вдоль фронта выстроившихся полков, тогда как ее дамы наблюдали за зрелищем из окна кареты. Симбирский полк располагался на левом фланге, и у Анжелы, с неописуемым волнением разглядывавшей солдат, вдруг вырвался невольный возглас.
— Что с вами, фрейлина Репнина? — строгим тоном спросила графиня.
— Я… я испугалась… — запинаясь, пробормотала бедная девушка.
— Испугалась, чего?
— Я подумала, что будут стрелять.
Дамы рассмеялись, а между тем Анжела опасалась вовсе не выстрела — она обнаружила Максима, который, точно прекрасный бог, стоял там в своем мундире, таким красивым она его еще никогда не видела; он держал знамя и мужественно смотрел прямо перед собой, не замечая ее. Вот грянула музыка, ударили дробь барабаны, Екатерина Вторая, милостиво благодаря, шагом поехала вдоль строя, Максим, когда она поравнялась с ним, склонил знамя, в то же мгновение лошадь царицы, казалось, настороженно замедлила ход, или государыня сама попридержала ее, ровно настолько, чтобы на секунду остановиться перед красивым прапорщиком и затем обменяться несколькими словами с генералом, который командовал парадом и следовал рядом с ней с опущенной шпагой.
В этот момент Анжелу охватил какой-то необъяснимый страх, ощущение, в природе которого она не могла дать себе отчета.
— Ты счастливчик, на тебя посмотрела императрица, — пробормотал Аркадий.
— На меня? Да что во мне такого особенного? — возразил Максим.
— Просто лошадь царицы испугалась брюха Аркадия, — прошептал улыбаясь другой, и улыбка, словно по команде, поплыла по рядам.
По завершении смотра началось прохождение войсковых колонн торжественным маршем, и теперь Симбирский полк шел мимо царицы последним.
— Вот смотри, сейчас, — чуть слышно произнес Аркадий, подталкивая Максима локтем, и на сей раз сомнений никаких не осталось: красивая женщина, гордо и повелительно, точно королева амазонок, восседавшая на великолепном белом скакуне, с явным благоволением остановила взгляд своих больших светлых глаз на Максиме, который затрепетал под воздействием этого взгляда будто приговоренный к смерти.
После парада у императрицы состоялся обед для генералов и офицеров полков, принимавших в нем участие. Потом Екатерина Вторая вернулась в свой гардероб, и, сбросив с себя роскошное официальное платье со шлейфом, уютно закуталась в едва ли менее дорогой домашний халат из расшитой золотом багряной персидской материи; вытянувшись на оттоманке из зеленой камки, красивая деспотиня знаком велела всем женщинам удалиться, оставив при себе только Анжелу.
— Подай-ка мне зубочистку, — начала она.
Камер-фрейлина поспешила исполнить приказ повелительницы.
— Ну, что ты скажешь по поводу парада? — спросила царица.
— Это было великолепное зрелище, от которого у меня даже голова закружилась, — ответила Анжела.
— И что же тебе там больше всего понравилось? Удалось ли тебе присмотреть в рядах наших воинов кого-нибудь молоденького офицера, которого ты могла бы осчастливить своей благосклонностью?
Красивая девушка зарделась и потупила взор.
— Ты сущий ребенок, Анжела, — промолвила Екатерина, — подойди-ка ко мне. — Она усадила девушку у своих ног и полной рукой небрежно обхватила ее за плечи. — А знаешь, кто мне во время спектакля больше всего приглянулся? Ты такая хорошая, такая невинная, Анжела, я тебе полностью доверяю и хочу сделать тебя интимной подругой своих сердечных тайн. Заметила ли ты в Симбирском полку…
Анжела вся затрепетала…
— Что с тобой? Ты дрожишь? — быстро спросила монархиня.
— Милость вашего величества настолько велика…
— Что вызывает у тебя страх, — улыбнувшись, договорила Екатерина. — Полно тебе, лучше послушай. Ты обратила внимание на молодого офицера в Симбирском полку, который нес знамя?
— Конечно, ваше величество.
— Ты не находишь, что он необыкновенно красив?
— Конечно.
— Да, любой человек вынужден признать это, о существовании такой внешности мы могли догадываться только по античным изваяниям, — проговорила императрица, — а здесь она во плоти предстает перед нами, одушевленная теплой пульсирующей жизнью. Мужчина, призванный сводить с ума всех женщин, а всех остальных мужчин видеть рабами у своих ног. Такую судьбу природа начертала на его лице, и на его счастье у меня достаточно власти, чтобы исполнить это предначертание.
У Анжелы слезы подступили к горлу, она готова была вот-вот расплакаться, однако окрыленная энтузиазмом Екатерина этого не заметила.
— Я люблю этих оживших Аполлонов и Адонисов, — продолжала она, — но несмотря на то, что я являюсь повелительницей могущественной империи, у меня есть все основания проявлять осмотрительность, и я не должна открыто, на виду у всех, выказывать ему свое благорасположение. Потемкин ревностно охраняет права, которыми обладает при моем дворе, это могло бы иметь самые скверные последствия как для меня, так и для красивого прапорщика. Я тут посоветовалась сама с собой и придумала на этот случай одну интригу, для осуществления которой ты, Анжела, должна будешь мне помочь.
— Вашему величеству стоит только приказать, — запинаясь, промолвила Анжела.
— Главное, ничего не бойся, — постаралась успокоить ее монархиня, — твоя репутация при этой афере ни в коей мере не пострадает. Ну а теперь давай-ка ему напишем.
Екатерина поднялась с оттоманки и в сопровождении Анжелы прошла в свой рабочий кабинет, где усадила девушку за искусно инкрустированный светлым узором секретер из красного дерева и, расхаживая взад и вперед, принялась диктовать:
«Сударь!
Одна придворная дама, которую вы очаровали своей внешностью, терзается неукротимым желанием поближе познакомиться с вами. Если ваше сердце свободно, приходите завтра в девять часов вечера к маленькому китайскому павильону в царском саду. Вас ожидает сладчайший жребий».
— Теперь адрес.
Анжела побледнела.
«Прапорщику Симбирского полка Максиму Урусову».
— Так, а сейчас немедленно доставь это письмо по его адресу, — сказала царица.
Анжела быстро покинула кабинет, за дверью слезы потекли по ее щекам, в состоянии полного отчаяния и растерянности она прошла в апартаменты графини Лобановой, бросилась перед ней на колени и разрыдалась. Графиня попыталась успокоить ее и поинтересовалась причиной ее душевного смятения, однако когда Анжела рассказала ей все, что произошло, она лишь сокрушенно и задумчиво покачала головой. И высказалась в том смысле, что при сложившихся обстоятельствах Анжеле ничего другого не остается, как во всем покориться воле монархини, сопротивление могло бы стоить любящим не только жизненного счастья, но, возможно, свободы и даже самой жизни. При всей широте души Екатерина Вторая остается всего лишь женщиной, и хочется надеяться, ее капризы улетучатся так же скоро, как и появились.