Призраки Пустоши

Глава 5. Сомаха

Как-то темновато здесь.

Лежу на спине, таращусь в темноту, слушаю приглушенные расстоянием голоса… Инфракрасный режим бы не помешал. Помню, что электромагнитный удар иноров спалил лоцман вчистую, но проверить не мешает. Боль… Я вздрагиваю, но страх тут же отпускает. Боль была жуткой, но сейчас я ничего не чувствую. Лишь осталась яркая память о том, что испытал. Это хорошо. Разумный вопрос – почему я не чувствую боль? Ладно, об этом я подумаю чуть позже…

Сознание побежало по электронным цепям. Девяносто процентов начинки лоцмана превратилось в полный шлак. Но одно из ядер процессора еще живо, едва теплится. Полноценного лоцмана мне уже не видать, но кое-какие функции можно восстановить. Если поправить вот здесь… и вот так… Ага, работаем. Тепловая энергия излучается всеми предметами окружающей среды, даже лед имеет свою температуру. Матрица тепловизора в лоцмане воспринимала инфракрасные сигналы объектов и температурных полей и превращала их в электрические сигналы, которые после усиления преобразовывались в видеосигнал видимой области спектра. До того, как мой навороченный лоцман поразил электромагнитный удар иноров, он даже в полной темноте был способен получать предельно четкую картинку, а сейчас работал как самый дешевый одноразовый «вторник» – низкокачественный поделка из тех, которые доступны самым бедным слоям населения на любой планете.

И все же лучше, чем ничего.

Чтобы наблюдать и слушать, вполне хватит.

Только собравшись повернуть голову, я обнаружил, что кто-то обо мне позаботился – под затылок подложено что-то мягкое. Относительно. Твердых выступов в этом «мягком» хватало, но если не елозить, то вместо подушки вполне сойдет. Лучше, чем греметь черепом по голым камням. Камни? Ну да. Пещера. Я в пещере. И одежда на мне, кстати, словно чужая. Висит на мне мешком… И бока снизу как-то странно холодит.

Я повернул голову. Глядеть, скосив взгляд – занятие малоприятное, долго не получается. Мои спутники сидели шагах в пятнадцати, в расслабленных позах, рядком привалившись к стене пещеры, инфракрасный режим проявил их силуэты на виртуалке размытыми бледными контурами с более яркими пятнами лиц и кистей рук. Странно, чего это они так далеко от меня умотали? Не хотели тревожить, пока был без сознания, или обсуждают что-нибудь, не предназначенное для моих ушей? Нарушить их подозрительное отчуждение, или послушать, не выдавая себя?

Я шевельнулся, меняя положение, спина неприятно затекла, и только сейчас до меня дошло, что руки-то связаны. Связаны, черт меня дери! Злость ударила в голову, словно стакан водки на пустой желудок, даже в глазах помутнело. Какая сволочь посмела… Я поднес руки к лицу. Запястья пусть и не туго, но надежно перекручены какой-то тряпкой, свернутой в жгут. И один рукав на моем комбине, кстати, отсутствует – сорван по самое плечо, рука голая. В восприятии через лоцман свечусь, как однорукое привидение. Понятно, что этим рукавом меня и спеленали. Неприятное открытие. Очень неприятное. Связан – значит, по какой-то причине меня опасаются. Или не доверяют. Или… или я в руках врагов?

Чем дальше, тем больше вопросов. А что я вообще помню? Про чужаков помню. Как взорвался мой боевой робот там, снаружи, в ущелье, едва я его покинул, тоже помню. Как в спину ударило пламя, тоже помню. И боль. Такую боль не забудешь. А потом провал. Похоже, крепко мне досталось. Возможно, я обгорел… Но я не чувствую ожогов. Вообще ничего.

А все-таки это странно – связывать человека, который пытался их спасти. Разве что пока был в отключке, буйствовал? Кстати, если я был ранен… Почему же я чувствую себя так, словно только что проснулся в своей каюте на «Забулдыге», в привычной постельке, свежий и отдохнувший? Да уж, постель. Несмотря на ткань комбина, о камни можно и спину и задницу стереть, как не умащивайся, все равно неровные выступы кругом.

Чувствую, что мысли на правильном пути. Я абсолютно здоров. И именно это обстоятельство как-то связано с их опасениями ко мне. Тогда пора узнать, о чем они говорят. Я усилил сенсоры лоцмана, и сразу услышал голос Петра:

– …Надеюсь, пока мы прохлаждаемся, никто не решит нами закусить.

– На Пустоши нет опасных животных, – это уже бурчит капрал Ронор Журка, особист из космопорта, невнятно так бурчит, словно его рот набит кашей. В космопорте он так же мямлил, наверное, это его обычная артикуляция.

– Он прав, – подтверждает Шайя. – Я здесь год служу. Успела изучить в сети сведения о флоре и фауне. Из животных водятся только те, которых колонисты завезли сами. Здесь даже насекомых почти нет. Опять же, только те, которых занесли торговые корабли и сами колонисты после переселения. Девственно чистая планетка.

– Такого не бывает, – не соглашается Петр. – Если есть растительность, то должна быть и живность.

– Местные считают, что какой-то очень древний катаклизм выкосил всю фауну планеты. Они вообще здесь любят придумывать легенды о своей планете. У них ведь почти нет собственной истории, вот и приукрашивают, как могут.

– А теперь кое-кто желает выкосить здесь нас. Людей.

Бур-бур-бур. За такое произношение хочется кое-кому зубы выбить. Чтобы умолк и людей не мучил.

– Не каркай, капрал, – одергивает его Шайя. – Мы уже два часа тащимся по этой пещере, и чужаки нас не беспокоили. Или тебе скучно стало?

– Да я не об этом, – голос капрала пропитан махровым унынием. – А о том, что творится на поверхности.

– Да, пора бы обсудить наше положение, пока есть передышка, – соглашается Шайя. – С бикаэльцем на руках много не поговоришь.

– И о нем тоже стоит поговорить, – ворчит капрал. – Стоит ли его тащить дальше.

– Я никого не собираюсь бросать, – спокойно отвечает Петр.

– Зато у меня есть другое мнение, сучонок.

– А что ты имеешь против бикаэльца, капрал? – голос Петра ощутимо холодеет. – Кстати, еще раз назовешь сучонком, избавлю от лишних зубов. Быстро и почти безболезненно. Усек? Я и так пошел у тебя на поводу, позволил связать его, хотя мне это и сейчас кажется дурацкой затеей.

Ну вот, оказывается, я не одинок в желании поработать дантистом-садистом. А заодно я теперь выяснил, чья это была идея. Сделаю отметочку в памяти. Черную.

– Усек. Только не прикидывайся простаком, – бур-бур-бур. Скотина. – Ты видел все то же, что и я. А если это уже не тот человек? Никогда не видел и не слышал, чтобы регенерация происходила так быстро. Его ожоги затянулись на глазах. Жуть какая-то. И это свечение…

О чем это он болтает? Как это ожоги затянулись на глазах? Что за чушь? Мне становится как-то тревожно на душе. И тут же снова вспыхивает злость, словно сухой хворост, хорошо сдобренный горючкой. Злость настолько сильна, что даже пугает меня самого. От всплеска эмоций в глазах багровеет. Хочется вскочить и порвать капрала голыми руками. Оторвать поганую башку. И любому, кто посмеет ко мне прикоснуться. Почти рефлекторно пытаюсь резко развести руки и чувствую, как хватка доморощенной повязки слабеет. Перестроенные на Кассионии мышцы обладают куда большей силой, чем дана мне от рождения. Я сразу успокаиваюсь. Не люблю, когда моя свобода чем-то ограничена. Чем старше становлюсь, тем больше не люблю. Замираю, настороженно прислушиваюсь:

– А я тебе говорю, что я знаю его. Он…

– Да помню, помню я твои попытки объяснить, можешь не повторять! – капрал от негодования даже отрывает широкую задницу от камней, водружает крупную нескладную тушу на корточки и поворачивается к Петру и Шайе лицом. Вернее то, что называется лицом у этого бритоголового типа с крупным угловатым черепом и глубоко утопленными глазницами. Очень неприглядная физиономия, не повезло ему с внешностью при рождении. – Я тоже видел его в космопорте, не ты один, и знаю, что этот бикаэлец – с кассионийского корабля, – злой скороговоркой бубнит капрал. – Крон Димбай. Ты думаешь, что сработали встроенные импланты, что с биотехнологиями кассионийцев возможно и не такое. Но это только ты так думаешь. А мне что-то слабо верится в эти аргументы.