Страница 33 из 42
Однако ж не все из имения подверглось опальному расточению. Один верный раб Морозовой, Иван, по ее повелению, припрятал некие дорогие вещи у верного человека, но был предан своею женою, был пытан и мучен, огнем жжен шесть раз; но все перетерпел и наконец был сожжен в Боровске с другими ревнителями древнего благочестия.
После того царь, как бы сжалился над заключенною и повелел отдать ей двух рабынь, чтобы послужили ей в заключении, Анну Аминосову, а другую Стефаниду, прозываемую Гнева, которые с великою радостью пошли служить боярыне, потому что были ее единомышленницы. Княгиня, сестра Морозовой, не получила подобного облегчения в своей участи; но за то Бог послал ей честнейшую от рабынь, боярскую дочь Акулину, которая сама наложила на себя этот подвиг, пожелав служить ей, приходя и отходя, а впоследствии постриглась и наречена Анисия. Она тоже находилась под началом матери Мелании и твердо укреплялась в своих мыслях писаниями Аввакума, который умел ценить в ней боярское происхождение, как важную авторитетную общественную опору, для большего утверждения и распространения своих учений.
Несчастные ревнительницы древнего благочестия из такой знатной и высокой среды, конечно обращали на себя общее внимание. Особенно важно и дорого было их ревнование для их единомышленников, которые находили в их подвиге сильную точку опоры, сильный и яркий пример при распространении своих заблуждений в народе, и потому естественно должны были всеми средствами помогать их подвигу, бодрствовать над ними со всех сторон. Видимо, что посредством стариц и служанок, несчастные жертвы, находились в постоянных сношениях с этим темным миром и получали оттуда непрестанные «укрепления», стоять и страдать за правду, за старое предание отеческое, до конца. Этими-то путями Морозова успела в своем заточении причаститься от странствующего попа — инока Иова Льговского.
Этот Иов происхождением был из Литвы, от родителей шляхетских рожден. В 1611 г., когда Филарет Никитич, отец царя Михаила, тогда митрополит ростовский, находился в польском плену, Иов, еще юноша, был им приобретен, жил ботом при его келье, облечен в иноческий образ и посвящен во иерея, во время уже патриаршества Филарета. Потом он был отпущен на собственное жительство: где похочет, да соберет себе духовная чада и научит иноческой философии. С тех пор Иов сделался скитальцем, основывая по временам монастыри, и в том числе Льгов (1669 г.). Преходя, крыяся по местам, во время гонений на староверство, он под конец удалился к Дону и при реке Чире основал новый монастырь, поставление которого запечатлел своею смертию, прожив больше ста лет [51]. Этот-то скиталец, находясь тогда в Москве, и был проведен к Морозовой.
Очень милостив был к ней, карауливший ее стрелецкий голова. Она умолила его пустить к ней старца, сказавши, так: «был в дому моеви, в одном из наших сел, некий священник; была милость наша к нему. Теперь, я слышала, он здесь; жаль мне его, старика, позволь повидаться с ним, если будет твоя милость к нашему убожеству». И вот пришел старец, белецким образом, т. е. переодевшись, подать ей бесценный бисер. Иов так был умилен ее страданием, что после не мог без слез вспоминать об этом.
Теми же путями Морозовой представился случай повидаться и с сестрою. Однажды, когда, разумеется, предварительно все было улажено, Урусова сказала своей начальнице, у которой жила в келье: «Госпожа! ты знаешь, как болит сердце матери о детях; знаешь и то, что я оставила их Христа ради. Пусти меня в дом мой; поцелую я их и утешу и сама утешусь, и еще до вечера возвращусь сюда; никто не будет знать об этом, только ты да я… Теперь полдень, а игуменья в гостях и старицы разошлись, и людей на монастыре мало; а я фатою покрывшись, пройду, и никто не узнает меня». Сверх чаяния начальница отпустила ее. Велела ей только оставить образ Богородицы, как бы в залог того, что она воротится. «Знаю, как ты любишь образ Владычицы нашея, оставь мне его здесь и или с миром: Она Помощница возвратит тебя сюда». Княгиня вышла. На дороге — навади бес неких злых человек — ее сочли за беглую и хотели было взять. Она смело защитилась. Потом встретилась, (без сомнения, по уговору), с Еленою, которая вероятно все это и устроила, и вместе пошли на Печерское подворье. Дворница дала знать Морозовой об их приходе; та выслала рабу свою Анну, вместо которой, в обмен, возвратилась к ней уже сестра — Урусова. На крыльце мимо ног караульщика прошла, который подумал, что та же Анна идет. «И беседоваша любезно мученица со исповедницею». Но позавидовал дьявол; у караульных стрельцов сделалась тревога. Они догадывались, что дело не ладно. Голова, упрошенный Морозовою, успокоил их, и велел только гостье ночевать: «я ночью выпущу ее тихонько», объяснил заступник. Таким образом тревога послужила еще к большей радости сестер. Всю ночь они ликовали, беседуючи. К свету Урусова ушла, а Елена опять проводила ее до монастыря.
Но гораздо важнее было то, что страдалиц не оставлял своими поучениями и ободрениями их духовный отец — Аввакум. Время от времени, из своего далекого заточения, он присылал им послания и всегда возвышал их подвиг в превыспренних изречениях. Так, проведав, о рассказанных уже нами событиях, он шлет к ним письмо, в котором спрашивает Феодосию, жива ли она: «Еще ли ты дышешь, или сожгли, или удавили тебя?» и за тем восторгается их подвигом, называет их супругами нерасторженными, ластовицами сладкоглаголивыми, маслинами, светильниками пред Богом на земли стояще! подобными Еноху и Илии: женскую немощь отложивше и мужескую мудрость восприявше, диявола победиша, мучителей посрамиша; именует их светилами великими, солнцем и луною Русской земли, двумя зарями, освещающими весь мир на поднебесней, красотою церкви, похвалою мучеников, радостью праведных, веселием святителей, вертоградом эдемским и тому подобными вычурными и выспренними именами. «Не ведаю как назвать», восклицает он в заключение. «Ум мой не обымет подвига вашего и страдания. Подумаю, да лише руками возмахну. Как так, государыни, изволили с такие высокия степени сступить и в безчестие вринутися? Воистину подобно сыну Божию: от небес сступил, в нищету нашу облечеся и волею пострадал». Затем он уничижает себя, дабы еще сильнее выставить высоту подвига боярынь; вспоминает о великой чести Морозовых, печалится о смерти ее сына Ивана, утешает ее, что так Богу надобно, а потом, напоминая о Федоре юродивом, делает ей приведенное нами выше замечание о бабьем уме. «Мучьтеся за Христа хорошенько, не оглядывайся назад; спаси Бог… не стужите о безделицах века сего. И тово полно: побоярила, надобе попасть в небесное боярство…»
В этом же самом письме делает особую приписку Федосье Прокопьевне другой ревнитель старого благочестия, пустынник обители Соловецкой, Епифаний, который по всему вероятию, также был ее наставником во время пребывания своего в Москве.
«О светы мои, новые исповедницы Христовы! восклицает он к ним, — потерпим мало, да великая восприимем… Свет моя государыня! люблю я правило нощное и старое пение. А буде обленишься на нощное правило, тот день окаянной плоти и есть не давай: не игрушка душа, что плотским покоем ее подавлять. Да переставай ты и медок попивать; нам иногда случается и воды в честь, да живем же. Али ты нас тем лучше, что боярыня? Да единако нам Бог распростре небо, еще же луна и солнце всем сияют, такожде и вся прозябающая по повелению владычню служат, тебе не больши и мне не меньши; а честь предстает. Един честен тот, кто ночью восстает на молитву, да медок перестанет, в квас примешивая, пить… Мне мнится, обленилася ты на ночную молитву, того ради тебе так говорю с веселием (т. е. шутя, о медке)… Дние наши не радости, но плача суть… и ты, государыня, плачи суетного жития своего и грехов своих, понеже призвал тя Бог в домовое строение и рассуждение; но и возвеселися, егда в нощи, восстав, совершиши 300 поклонов и 700 молитв, веселием и радости духовные и меня грешного помяни тут… Еще же глаголю: аще и вси добродетели сотворишь, рцы душе своей: «ни что же благо сотворих, ниже начах добро творити». Нощию восставай: не людем приказуий будить, но сама воспряни от сна без лености и припади и поклонися сотворшему тя. А в вечеру меру помни сидеть; поклоны, егда метание на колену твориши, тогда главу в прямь держи; егда же великий (поклон) прилучится, тогда главою до земли; а нощию триста метаний на колену твори. Егда совершиши сто молитв, стоя, тогда: «слава и ныне, аллилуия» и тут три поклоны великие бывают…» Дальше следуют наставления также о поклонах [52].
51
Описание некоторых сочинений в пользу раскола. I, 269.
52
Письма напечатаны в приложениях к статье, Боярыня Морозова, г. Тихонравова; Русский Вестник 1865 г. № 9.