Страница 40 из 92
Нам кажется, что из всех приобретенных им познаний библейская история послужила молодому государю во многом путеводным светочем. В ее повествованиях он изучал идеалы ветхозаветной царской власти, так как воцарившемуся русскому государю было необходимо знать, как жили и как поступали древние цари, дабы устроить по их образцу и свою русскую царскую жизнь. Библейские повествования о воинских делах, в особенности в истории Иисуса Навина, должны были оставить глубокие следы и в воззрениях молодого царя на свои царские обязанности, как первого воина и оборонителя своей земли. Воспитанный этими сказаниями, новый царь не сомневался в своем призвании без пощады истреблять врагов, где бы они ни появились, на бранном поле или в комнатах дворца. Это была истина старозаветная у всех народов древности, но в библейских сказаниях она являлась истиною религиозною и потому в сознании молодого царя получала особую святость. По свидетельству иностранцев, справедливо восхвалявших его личные достоинства, как говорит Карамзин, он был исполнен «единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России». Эти мысли в полной мере и были выражены в картинах, украшавших сени Золотой палаты, как преддверие к царственному жилищу и к лицезрению пребывающего там достохвального царя.
Если допустим, что мысли и понятия молодого царя были исполнены идеалами ветхозаветных сказаний о царской власти и о беспощадном истреблении врагов, как это и выразилось в описанных картинах, то многое можем объяснить и в последующей истории его бесчеловечных деяний. Беспощадные казни домашних врагов, свирепый разгром Новгорода в 1571 г. и тому подобные необъяснимые подвига Грозного-царя могут явиться только несчастным заблуждением его начитанности, воспитанной по преимуществу эпическими сказаниями и потому направлявшей его ум к воссозданию и на русской, уже христианской, почве эпических подвигов, свойственных только дохристианскому времени, которые и народ, исполненный эпических же созерцаний, перенес с эпическим спокойствием и даже воспевал их в своих былинах. Время Грозного было еще богатырскою эпохою в Русской земле, и потому новорожденная царская власть, как только она воплотилась в личной воле, да притом еще в очень даровитом человеке, необходимо должна была выразить себя теми богатырскими подвигами, какими было воспитано ее эпическое созерцание, и при посредстве домашних сказаний, а в особенности при посредстве неуклонно учительных библейских повествований. Наш Грозный-царь в сущности был эпический богатырь, чудовищный, совсем непонятный для нашего времени и объяснимый только жившими еще в самом народе эпическими идеалами и эпическим складом понятий его века. На наши понятия это был своего рода богатырь — Дон-Кихот.
В самой палате, в небе, то есть в сводах и под сводами, в верху стен, стенопись в таких же иконописных олицетворениях изображала притчами и подобиями высоконравственное назидание самому царю, а с ним вместе и всему православному народу о том, как велико и бесконечно Господне милосердие и человеколюбие к кающемуся грешнику, к заблудившейся овце, которую, найденную в покаянии. Сам Спаситель на своих раменах выносит из пустыни блуждания. Здесь притчи и подобия воспроизводили живую московскую историю, только что совершившуюся с молодым царем, когда, потрясенный страшными событиями своих дней (пожар 1547 г.), он, по вразумлению и благословению известного священника Сильвестра, обратился из пустыни нравственного блуждания на спасенный путь праведной жизни.
Его покаяние было так чистосердечно, так искренно, что он не затруднился перед лицом всего народа с сердечным сокрушением во всеуслышание рассказать свою греховность, греховность своей еще молодой и неопытной личной жизни, и главное — греховность всего государственного управления. На соборе духовенства, перед святителями, а потом на Лобном месте перед народом, собранным из всех городов и волостей, он принес это достопамятное покаяние, прося прощения, еже зле содеях; заставив покаяться и бояр и приказных людей, то есть все правительство. Можно сказать, что это было покаяние государственное в собственном смысле, где в лице молодого царя именно государство раскаивалось в содеянных грехах. Естественно, что вся история этого покаяния произвела в тогдашнем обществе особое неизгладимое впечатление, под влиянием которого была написана и стенопись царской Золотой палаты. Митрополит Макарий так и озаглавил содержание этой стенописи, что «в полате было приточне (притчами) изображено Спасово человеколюбие, еже о нас, ради покаяния». Как увидим, здесь же был изображен и самый момент обращения царя на правый путь поучением священника Сильвестра в картинах об индийском царевиче Иоасафе и пустыннике Варлааме с его учительными притчами.
Другие картины уже из русской истории, украшавшие стены палаты, служили выражением тех же идей и представляли историю крещения Руси при св. Владимире и историю принятая Владимиром Мономахом царского венца и регалий для изъяснения современного события о венчании царским венцом молодого московского царя.
Стенопись палаты была распределена следующим образом. По самой средине свода, в небе, был изображен круг, а в кругу, ликом к южной стене, где стояло государево место, Еммануил сидит на небесных дугах, под ногами колеса многоочитые, в левой руке держит потир злат, в правой палицу, у рук локти обнажены, в венце седмь клинов, подпись: «Исус Христос Еммануил».
Около того круга простирался другой круг, в котором были изображены четыре евангелиста прообразованных, т. е. с изображением только одних их символов, льва (Иоанна), орла (Марка), тельца (Луки), ангела (Матфея).
Оба круга были обогнуты надписями, в верхней половине по золотому полю, в нижней — по празеленому. На золотом поле, поверх Еммануила, надпись гласила: «Бог отец премудростию своею основа землю и утверди веки» и «Благослови венец лету благости Твоея, Господи!» На празеленом поле надпись проходила в два ряда и гласила следующее: «Превечное Слово Отчее, иже во образе Божий сый и составляй тварь от небытия в бытие, иже времена и лета своею областию положей! Благослови венец лету благостию своею, даруй мир церквам Твоим, победы верному царю, благоплодие же земли и нам велию милость».
Затем около этого серединного изображения кругов во весь свод по самые шалыги, или пазухи, свода, т. е. до оконечностей свода, простирался большой круг, в котором были размещены остальные изображения, разделенные на две половины: восточную к переходам Красного крыльца и западную — к Сюловой избе.
В западной половине в средине от ног Еммануиловых до конца свода были написаны врата с золотыми затворами, во вратах, вверху, в раздвоившемся облаке. Ангел Господень со скипетром в правой и со свитком в левой руке. Под облаком и Ангелом, среди врат, стоял человек с посохом.
Под ногами человека был изображен змеиный круг, крылатый, в шесть крыл. В этом кругу, в средине, было изображено солнце, вверху меж крыл лице человече, обвитое змеиным хоботом (хвостом); по сторонам солнца справа меж крыл лице львово, затем ниже меж крыл глава орля; слева против каждого из этих двух изображений — глава змиина; внизу снова глава Львова. Все главы и лики были обвиты змеиными хоботами, концы которых были обращены к солнцу.
Символический смысл этого круга выяснялся различными изображениями на затворах врат, среди которых стоял человек с посохом. Надписи по правую и по левую сторону человека указывали два пути для человеческой жизни и гласили на правой стороне: «Узким бо путем вводятся душа праведных во врата в Царство Небесное». На левой стороне:
«Широким бо путем вводятся душа грешных во врата лютого ада». Образы этих путей представляли следующие символы: на правом затворе было написано Целомудрие образом девичьим, стоящая, в правой руке державшая палицу, а левую положившая на главу стоявшего льва.