Страница 17 из 26
Тимур снова набрал Надю.
– Где их похоронили?
Соседка сказала, что всех троих на Троекуровском, в одной могиле. Слышать это было странно: на Троекуровском кладбище в последние годы власть хоронила второстепенных своих, с официальным ритуалом и за счет казны. Для покойников первого ряда оставалось тесное Новодевичье, но и Троекуровское у чиновников котировалось высоко. Лешка чиновником не был и связей в хитрых государственных структурах не имел.
– Кто хоронил? – это был главный вопрос, ради него и перезванивал.
Надя сказала, что хоронил Гена, хороший человек, все взял на себя, стала рассказывать, какие венки были на кладбище, в каком ресторане поминки. Венки были, поминки были, вот только народу пришло мало, человек двадцать, и то половину Гена привел.
У Тимура слегка отлегло от сердца: одну обязанность друга выполнил Генка. Его, Тимура, обязанность: ведь Генка с Лешкой и дружил-то через Тимура, сам видел раза три. Но понадобилось подставить плечо – тут же подставил.
А он, Тимур, сам-то, когда вернется, – что тогда? На кладбище съездит с букетиком?
Он попробовал утешить себя тем, что поставит памятник, классный памятник, самый дорогой из всех, какие есть, мраморный, как у Никиты Хруща на Новодевичьем. И чтобы лицо Лешкино… Хотя их там трое. Значит, будет три лица: Лешка, Глашка и та девчонка, в смысле девочка, школьница, что погибла вместе с ними. Как делать памятник на три лица, Тимур не знал, но ему это и не надо знать – есть мастера, скульпторы, они умеют. Когда ветераны горной войны, вернувшись, создали свои союзы, принялись делить деньги и жестоко мочить друг друга, памятники им ставили большие и красивые, из черного мрамора, буквы золотом. Тимур подумал, что Лешке памятник закажет из белого мрамора, погиб-то как святой. Ну, не святой, и Глашка не святая – но с ними же девочка, школьница, пацанка, какие у нее грехи? Сейчас небось держит их за руки своими ручонками и ведет прямо в рай, с ней-то пропустят…
Глаза защипало, Тимур опомнился, одернул себя. Какой рай? Где он, рай? Убили и закопали, всех троих в одной яме. И правильно, что в одной, – а как иначе? Лешку с Глашкой не разделишь. А девочку, ее куда? Вместе же смерть приняли…
На Тимура вдруг накатило, он словно ослеп от ярости. Он привык к смертям, за спиной их было полно – но не таких же! Родину защищали, мать их! А дома родина мочила защитников почем зря. Кто спивался, кто друг друга, кто сам себя от полной ненужности. А мародеры обвешали себя железками и все до единого пристроены! Куда же ты смотрела, родина!
А сам куда смотрел? – повинился он запоздало. Не мог остаться в Москве, подождать, пока Леха своей смертью умрет? Поехал с Зятьком мировую пить?
Ему вдруг стало жутко. А если не Зятек? Если он ни при чем? Если ворюга какой-нибудь? Или бомж? Или наркоман? С кого тогда получать? Кто расплатится?
Стоп, усмирил себя Тимур. Хватит. Злиться – слишком большая роскошь. Злой человек себя не контролирует, где-нибудь да промахнется. А промахнешься ты – не промахнутся в тебя.
Есть правило: если не знаешь, что делать, убирай белые пятна, сокращай пространство неясного. Сейчас на виду было только одно белое пятно, зато огромное, в полгоризонта – Зятек. О нем и нужно думать.
Что толку гадать – бомж, наркоман. Найти Зятька и вынуть из него правду! Не такая уж сложная задача. А если не Зятек – тогда делать нечего, тогда в Москву, кланяться ментам. Так и так, братва, найдите убийцу. Только найдите! В суд передавать нет необходимости, до суда он все равно не доживет…
* * *
По крайней мере, стало ясно, что делать. Тимур снова, стороной, по большому кругу, обошел дом Зятька. Кирпичная стена, высокая, но неустрашающая, метра три, чтобы перелезть, хватит хорошей доски. Если ночью, с пляжа, кому интересно, кто заметит. Ну, ходят погранцы. Ну и что? Всех дел на минуту максимум. На пляж, кстати, выходила калитка, глухая, толстого металла, вниз к морю вела деревянная лесенка, потом дощатые мостки. Просто и скромно, дача есть дача. Тимур кинул в калитку некрупной галькой. Металл звякнул, но лая не последовало. В принципе ничего не значит, днем собак можно держать и дома. Авось к вечеру станет понятней.
Еще надо было решить проблему пристанища. Рюкзак за спиной – вещь заметная. Конечно, этим на юге никого не удивишь: место туристское, но разумней даже так не выделяться. Снять комнату? На худой конец придется, но есть ли смысл светиться у квартирной хозяйки? Существуют же еще варианты. Юг, лето, студенты, кто победней, вообще под кустом ночуют и прекрасно себя чувствуют: шашлыки жарят, девок трахают. Свобода, бля!
Он вернулся на вокзал, забросил рюкзак в камеру хранения и налегке прошелся по окраинным улочкам. Ничего подходящего не обнаружилось. На пляже повезло больше: примерно в километре от Зятьковых скромных хором строился новый причал. Впрочем, строился условно: укатали гальку, завезли бутовый камень, забросили пять штабелей бетонных панелей, поставили облезлый вагончик, после чего, видимо, отложили благородное дело до более благоприятных времен. Вагончик был заперт, но замок висел местного качества, на два удара булыжником. Если прийти попозже, ночь перекантоваться в самый раз. Хотя и ночи ждать не обязательно.
Тимур искупался, полежал на гальке, пока не высохли плавки, потом снова поднялся к жилым кварталам. Рынок нашел, не спрашивая, прикинув на глазок, где ему подходящее место. Торжище именно там и оказалось. А вплотную к нему примыкали два здоровенных ангара строительной ярмарки: побережье бурно застраивалось, и торговые люди вовремя подсуетились. В мешках и ящиках грудилась всякая нужная мелочь: гвозди, скобки, напильники, прочий товар, штучный и весовой. Тимур присмотрел две вещи, но покупать не стал, опять же, чтобы не светиться. Однако вещички все же взял, можно сказать, украл, хотя при его нынешних деньгах эта копеечная кража смотрелась анекдотично: кухонный нож и шило с деревянной ручкой. Воровство Тимур всегда считал делом убогим, но тут пришлось.
Он пообедал, снова искупался, полежал среди пляжников вблизи Зятькова забора. Потом сходил поужинать.
Стемнело, пляж почти опустел. Теперь купались в основном парочки, было их время. Тимур дошел до присмотренного загодя вагончика. Булыжник не понадобился, хватило поковыряться шилом в замке. В вагончике было пыльно, но негрязно. Стол, два стула, топчан у стены, в углу картонные коробки, одна со старыми газетами, другие пустые. Для неприметной ночевки самое оно.
Тимур сходил на вокзал, достал из багажной ячейки рюкзак. Обратно шел уже в темноте. Море к ночи раскочегарилось, волны, рыча и брызгаясь, добегали до середины пляжа, парочки исчезли, ушли искать места покомфортнее.
Теперь, когда никто не мешал, Тимур решил еще раз пройти мимо Зятьковой дачи. Снова кинул камушек в железную калитку – звякнуло внятно, но реакции и тут не было никакой. То ли псы вышколены, то ли обходятся без них, не все же любят под боком клыкастую живность. Да и охрана бывает такая, что волкодавы не нужны. Ладно, днем, когда пляж полон, из копошащейся толпы проще все разглядеть.
Уже подходя к своему ночному пристанищу, он почувствовал, что на пляже не один. В беззвездной темени не было видно ни хрена, но в отдалении за спиной пару раз скрипнуло – галька под волной тоже скрипела, но не так. Тимур остановился и, прищурившись, попытался вглядеться в черноту позади. Ничего не увидел, но в перерыве между волнами что-то опять скрипнуло.
Кто-то шел за ним. Не шел – крался.
Остальное додумывалось легко.
Где-то допустил прокол. Может, шпана, которой вломил прошлым вечером, оказалась проворней, чем рассчитывал? Может, зря проверял ограду Зятьковой дачи на собак: никто не залаял, но охране и не положено лаять, охрана обязана все замечать и все проверять. А может, засекли на вокзале, в камере хранения, – где еще приезжему в первый день держать кладь?
Впрочем, это был уже разбор полетов. А полеты положено разбирать не в небе, а на земле, на прочной, надежной земле. На земле, до которой еще надо добраться.