Страница 5 из 9
Два с лишним века назад француз Буало сформулировал законы сценического искусства, обязав драматургов придерживаться правила трех единств: единства места, единства времени, единства действия. По тем временам правило было достаточно разумное. Еще не был изобретен поворотный круг, не выезжали на сцену фурки, не умели строить конструкции с тремя, пятью, да хоть бы и десятью площадками для актеров, и любые перестановки съедали слишком много сил и времени. Постепенно была изобретена вся современная театральная машинерия, появился направленный свет, позволяющий прожекторам выделить любое место на сцене и или в зале, и у режиссеров возникла заманчивая возможность менять джунгли на тундру, полдень на полночь, а осень на весну. А вот единство действия осталось: и в конце двадцатого века зрителю должно быть ясно, за чем следить.
Если вы решили написать пьесу и сочтете нужным предварительно посоветоваться с режиссером, он, возможно, и согласится вас выслушать — театральные люди любят, когда выпадает повод побездельничать. Но будьте готовы к тому, что, усвоив идею и детали будущей драмы, он словно бы отстранит ладонью глубины философии и красоты стиля: «Так, прекрасно! А теперь расскажите анекдот». Не думайте, что от вас требуют поведать о сложных взаимоотношениях Чапаева с Петькой или Владимира Ильича с Феликсом Эдмундовичем. От вас ждут иного — краткого, в две–три фразы рассказа о том, что произойдет.
Анекдот — это та пружина, которая, распрямляясь, рождает сюжет.
Когда–то Пушкин подарил Гоголю анекдот «Ревизора», и Николай Васильевич выполнил обещание «духом написать комедию в пять актов». Анекдот вроде бы элементарен: маленького заезжего чиновника в уездном городе принимают за важное лицо. Но в этой фразе спрессована, пожалуй, самая знаменитая русская комедия!
В середине прошлого века выход в свет нового романа был встречен ехидной эпиграммой:
«Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер–юнкером, ни с флигель–адъютантом,
Когда она жена и мать».
Забавно, что в этом коротеньком стихотворном анекдоте, как яблоня в семечке, спрятан замысел одной из величайших книг в истории мировой литературы.
Самолюбивый студент, чтобы проверить силу собственной воли, решает убить отвратительную и злобную старуху–процентщицу — а приходится лишить жизни и неожиданно оказавшуюся рядом ее безответную добрую сестру. Без этой случайности не было бы «Преступления и наказания»
В свое время Немирович–Данченко в поучение молодым драматургам привел подходящий для пьесы анекдот: «Он уехал на три года, вернулся, а она любит другого». Узнаете? Да — «Горе от ума».
А вот еще два анекдота. Первый — теща спрятала бриллианты в сиденье одного из двенадцати стульев, стулья потерялись, и зять отправился их искать. Второй — обаятельный плут нашел подпольного богача, с колоссальными усилиями нагрел его на целый миллион, а вот потратить деньги так и не сумел. Какие простенькие истории, а? Но не будь их, осталась бы не написанной, вероятно, самая читаемая эпопея советской поры — двухтомная легенда о неповторимом Остапе Бендере.
Копите анекдоты: это ваши будущие статьи, пьесы и книги. А если внутренняя работа начинается с иного — с яркого ощущения, сильного характера, захватившей вас идеи — не торопитесь, не рискуйте будущей вещью. Подождите, пока многоплановый замысел не воплотится в короткий, ясный, легко формулируемый анекдот.
Час шестой. «Первая строка»
Итак, рукопись получила название, известен ее конфликт, сформулирован «анекдот». С тем, что можно было решить на берегу, вы разобрались — пора входить в воду. Перед человеком пишущим возникает тот же вопрос, что и перед любым политиком, предпринимателем или молодоженом: с чего начать? И, прежде всего, возникает проблема первой фразы.
А почему, собственно, это проблема? Неужели так трудно написать пять, или шесть, или шестнадцать слов?
Скажем:
«Была прекрасная лунная ночь».
Или:
«Теплоход отошел от берега».
Или:
«Петя Иванов окончил Кулинарный техникум в 1982 году по специальности повар–надомник».
Начали? И вперед! И флаг вам в руки.
Увы — не получится. Дело в том, что у первой фразы есть одна важнейшая задача — заставить читателя прочесть как минимум вторую фразу. А еще лучше — всю первую страницу. Вы должны убедить нашего не богатого досугом торопливого современника, что ваша статья или поэма по какой–то причине нужней ему, чем болтовня по телефону, партия в преферанс или три убийства в светящемся ящике. В середине повествования вялость еще могут простить. А вот в начале вряд ли — равнодушно отбросят, как какую–нибудь рубашку на Тушинском рынке: чего ее разглядывать, тратить время, когда сразу видно, что и цвет не годится, и фасон не тот.
Говоря цинично, первая фраза — это крючок, которым литератор, как рыбак зазевавшегося пескаря, цепляет читателя за губу.
Есть знаменитые первые фразы.
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по–своему». Известно, что Лев Николаевич долго мучился над первым шагом в роман, но, в конце концов, остановился именно на этом начале. Интуиция его не подвела: фраза умная, очень толстовская, с элементом проповеди, и в то же время задевающая за живое практически каждого из нас — ведь мы принадлежим либо к счастливым, либо к несчастливым семьям. Чтобы оторваться от текста в этом месте, нужно быть уж очень не любопытным человеком.
Однако в прошлом веке даже большие писатели позволяли себе начинать повествование с подробной и не слишком интересной биографии героя, с описания места действия, с картин природы, никак не влиявших на последующие события. Классики века двадцатого о первой фразе заботились больше, круто беря с места.
«Макар решил застрелиться». Это Горький, «Случай из жизни Макара».
А вот как начинается известная повесть Леонида Андреева: «Над всей жизнью Василия Фивейского тяготел суровый и загадочный рок». Фраза не только несет значительную информацию — в ее грозном звучании как бы слышится гул подступающей катастрофы.
Бывает и так — хотя исключительно редко — что первая строчка статьи оказывает огромное влияние на судьбы миллионов, даже миллиардов людей. Скажем, вот эта: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». Без всякого преувеличения, фраза гениальна. Ведь как запоминается — и как помнится! Учение Маркса нынче не слишком модно, но зачин «Коммунистического манифеста» до сих пор завораживает любую аудиторию, даже такую, как человечество. Любопытно, что фраза, сочиненная полтора века назад двумя молодыми атеистами, несет в себе колоссальной силы мистический заряд: призрак, да еще сдублированный, вызывает уважительный трепет, даже если это призрак коммунизма.
Первым фразам стоит поучиться у великих лирических поэтов: они не тратили время на раскачку, разминку, потягивание и позевывание — читатель сразу же чувствовал глубокое и сильное течение стиха. Юный Есенин еще позволял себе сперва поговорить о природе, а уж потом о любви, как в очень талантливом стихотворении, ставшем до сих пор живущей песней: «Выткался на озере алый свет зари». Зато у зрелого поэта первые же строки открывают главное в жизни автора, с лихвой выполняя его обещание «всю душу выплеснуть в слова».
Или:
Или совсем уж в преддверии гибели: