Страница 179 из 184
— А как вы считаете, как бы развивалась ситуация, если бы такие условия были действительно созданы?
— Как бы развивалась ситуация? Видите, мне очень трудно говорить об этом, потому что, если бы возникла такая ситуация, я поставил бы туда своих героев, а не его героев, и мои герои повели бы себя иначе.
— Насколько реалистична ситуация, которая сложилась в романе Лукьяненко, которая описана?..
— Вы знаете, она, честно говоря, производит впечатление достаточно реалистичной, в общем плане — такая ситуация возникнуть могла. Но отдельные сцены — вот этой неожиданно возникающей жестокости и этой крови неоправданной — мне кажется, чересчур все-таки нелогичны. То есть, ребята того интеллектуального уровня, который писатель показывает у своих героев, вели бы себя, наверное, все-таки гуманнее.
— Но Лукьяненко не показывает высокий уровень всех, он говорит в основном про интеллектуальный уровень главного героя… Там разные есть…
— Ну, разные, но и остальные у него более-менее интеллектуалы. Да, еще мне там линия вот этого мальчишки-шпиона — помните? она мне показалась недостаточно завершенной и излишне банально законченной. Потому что… так кончают те герои, с которыми автор не знает, что делать. То есть, у него не хватило, видимо, или опыта, или желания, или умения как-то более-менее психологически до конца разрешить эту драму. Он просто-напросто убрал его, как шахматную фигуру с доски.
— Кого из детских писателей — наших и зарубежных — вы можете выделить, какие их произведения?
— Я не знаю хорошо зарубежной детской литературы. То, что я читал, представляется мне достаточно прямолинейным и даже примитивным, может быть, потому, что у них образ жизни более благополучный. Я имею в виду те книги, которые я читал о школьниках, о реальной жизни. Все там как-то разложено по полочкам. Больше всего я люблю, конечно, Астрид Линдгрен, и не за ее забавность, сказочность сюжета, а за попытку как-то прорваться в детскую душу. Взять "Мио, мой Мио!" — там ведь тоже духовное одиночество. И "Братья — Львиное сердце". А из наших… все-таки, на голову стоящим выше остальных мне представляется Радий Погодин, со своим "Ожиданием", с его последними вещами. Владимир Железников писал много и хорошо, но, по-моему, сейчас он как-то… Или издатели почему-то списали его в адрес писателей "той эпохи". И не понимают, что многое, о чем он писал, очень важно и интересно и сейчас.
— Как вы вообще оцениваете состояние дел в российской детской литературе?
— Хорошая была литература, детская советская литература. Несмотря, на излишнюю пропаганду коммунистических идей, она все-таки была очень психологична, очень богата проблемами, очень богата интересными героями. По своему литературному уровню, чисто профессиональному, она, мне кажется, была гораздо выше детских литератур других стран. Но у нас же как пойдут крушить-ломать… То храмы, то театры, то не знаю что… Так же и тут — начали бороться с социалистическими идеями, а покрушили и все остальное. Где она сейчас, наша российская детская литература? Я не могу всерьез воспринимать произведения… а, впрочем, не буду называть авторов, Бог с ними. При всей остроумности, при всей, так сказать, силе иронии, вот эти вот "Задачники" Остера, например, извините, но… Это в каком-то случае хорошо, но нельзя же это ставить во главу угла литературы. И при всей моей любви к Крокодилу Гене и Чебурашке нельзя же к этому сводить российскую детскую литературу.
— Наверно, издают в основном такое потому, что для маленьких детей родители скорее купят такие книги.
— Ну, наверно. Сейчас же совершенно нет книг для среднего возраста, каких-то касающихся современных детей.
— Пока ребенок маленький, о нем вроде бы заботятся, книжки ему покупают. А подрос…
— А потом пожалуйста — читайте Чейза.
— А как вы относитесь к творчеству Анатолия Алексина, Януша Корчака, Льва Кассиля, Аркадия Гайдара?
— Что касается Алексина… Мне нравятся повести Алексина, я ничего не могу сказать против таких вещей. Но не совсем согласен, что это детские вещи — это книги, написанные для взрослых о детстве. Януш Корчак — это отдельная тема. Януш Корчак ни в коей степени не детский писатель. Что о нем говорить? О нем можно говорить, как о Макаренко; как о педагоге, психологе, социологе. Даже его "Король Матиуш", хотя ее издают в детском плане, особенно первую часть, — никакая это не детская вещь, это философская вещь, это в плане тех утопий, которые писались раньше. Или антиутопий. Сугубо философское произведение. Как педагог — он фигура, безусловно, великая, как писатель — он очень талантлив. Причем тут дети-читатели? У него я знаю только одну детскую вещь — "Когда я снова стану маленьким". То, что могут читать дети именно для себя… Гайдар — он для меня как был Гайдар, так и есть Гайдар. Вот и все. Тут ничего не могу сказать. Как бы там нынешние критики не вопили на Гайдара. И Кассиль тоже. Я всегда любил Кассиля.
— Как вы относитесь к клубу любителей вашего творчества "Лоцман"?
— К клубу "Лоцман" я отношусь всей душой очень хорошо. Мне просто, честно говоря, иногда бывает неловко, когда я, отрешась от земных, суетных всяких дел, думаю: "Господи, ведь люди чего-то работают…" То есть, та ли я фигура, которая достойна подобных дел, интересов, такого масштаба работы, и всего прочего? И как-то даже становится и неловко, и, честно говоря, приятно — что скрывать.
— Дело даже не в "фигуре", а в тех коренных причинах, которые вызывают интерес.
— Ну, вот, я, когда читал этот, последний-то пятнадцатый выпуск клубного альманаха "Та сторона" — обалдеть же, а? Сегодня Ирине — жене — говорю: смотри, про меня журнал выпускают, а ты… А ты опять куда-то сбегаешь, оставляя меня… Нет, ну, что я могу, кроме, так сказать, робкого, несколько смущенного одобрения выражать? Знаете, как раньше говорили, надо встать на вытяжку, и сказать: "Я считаю такое отношение авансом и своей дальнейшей деятельностью постараюсь оправдать доверие", и так далее, и так далее. Нет, ну серьезно, а что я еще могу сказать?! Я чувствую, что просто не умею быть достаточно благодарным за все это…
— Владислав Петрович, вот говорят, что писателя создает читатель…
— Я не понял. Писатель создает читателя?
— Писателя.
— А, читатель создает писателя? Ну, не знаю, мне кажется, это в достаточной степени спорное утверждение. То есть оно выгодно для каких-то дискуссий, для каких-то, может быть, лозунгов, для читательских конференций. То есть оно броско, подобно как "для детей надо писать так же, как для взрослых, только лучше". Если вдуматься, то это абсолютно абсурдное выражение. Я всегда таких вот несколько декларативных фраз опасаюсь. Ну что значит "читатель создает писателя"? Ну как он его создает? Может, наоборот, писатель создает читателя?
— Может быть, это вполне реально.
— Когда как, наверное. А в общем-то, наверное, это какое-то существует взаимодействие, и хорошо, если это взаимодействие гармоничное. В чем-то читатели подсказывают писателю, в чем-то писатель воспитывает читателей.
— Владислав Петрович, что вам больше всего не нравится, и что вам нравится в людях?
— Опять же, я боюсь декларативных фраз и формул. Мне высказать несколько фраз, которые запомнились бы слушателям и служили как бы руководством к действию, что ли? Да не знаю я. Ну, в одном человеке мне может нравиться то, что не нравится в другом. Например, мне нравится, скажем, какая-то стеснительность и скромность в одном человеке, а в другом она мне кажется неприемлемой, или наоборот. Ну конечно, что не нравится? Жадность не нравится, необязательность не нравится. Равнодушие к другим людям, к каким-то бедам человеческим не нравится — это безусловно. То есть стремление делать свою карьеру за счет других людей. Это вот, например, совершенно отвратительно, но, к сожалению, очень часто распространено. Не нравится, когда человек посвящает всю свою жизнь ну… наживанию сугубо материальных благ, что ли. Потом, как правило, его всегда ждет крах. Рано или поздно. А говорить об этом можно очень много. Надо вот взять одного человека конкретно, поставить, рассмотреть, а потом говорить — что в нем нравится, а что не нравится. Я очень боюсь каких-то обобщающих суждений, и ни в коем случае никогда не стремлюсь к роли оракула. Упаси Господи!