Колдовские страсти

И в самом деле провели, как обещали.

Дней через десять домой к папе приехал какой-то молодой китаец и вручил видеокассету, еще раз извинился, много кланялся и предложил папе с дочерью посещать их центр для изучения культуры, языка и кухни – если такое желание возникнет в дальнейшем.

Китаец ушел, а папа вставил кассету в видеомагнитофон, и они с мамой просмотрели видеозапись разговоров со свидетелями. Китайцы или наши люди ходили по различным наркоманским точкам и показывали Катину фотографию или мелким торговцам, или не совсем обкуренным товарищам. Бывало, что дозой расплачивались за информацию. Оказалось, что девчонка регулярно посещала одну квартирку сомнительной репутации. На кассете была заснята вся квартира с огромными ложами, показано месторасположение дома, где она находилась.

Папа с мамой прикинули, пропадали ли у них в последнее время деньги (до ограбления квартиры), решили, что если суммы были некрупными (по меркам папы – компьютерного короля), то они могли этого и не заметить. Значит, кто-то хотел снять слепок ключей дочери?

Возник только один вопрос: когда Катя успевала бывать в этом притоне, если в последнее время усиленно изучала дома китайскую культуру и ее было не выгнать на улицу? Отец помчался в гимназию, где выяснил, что раньше Катя частенько прогуливала занятия, о чем папе-благодетелю, жертвующему школе компьютеры, боялись сообщать, а в последнее время, наоборот, очень серьезно взялась за учебу.

Турчинский не знал, что думать. Катя пребывала в депрессии, на его вопросы отказывалась отвечать, только иногда огрызалась фразой типа: ты лишил меня смысла жизни.

Гипнолог из элитной психушки пришел к весьма своеобразным выводам. Девочку в самом деле в свое время посадили на какой-то наркотик – скорее всего, она что-то нюхала, так как все вены оказались «чистыми». Подсела она недостаточно глубоко, так что, возможно, сама поняла, что ей надо как-то выходить из этого состояния – и она, к ее счастью, нашла другое увлечение: китайскую культуру. Например, некоторые алкоголики, бросив пить, начинают горстями есть всякие лекарства. Катя, перестав употреблять наркотик, слишком увлекалась новым предметом: отсюда и фиксированность на нем, и невозможность обнаружить наркотик в крови – девочка уже давно его не принимала.

– А сама Катя? – спросила я. – Она сама что-то сказала? Эти элитные психологи, гипнологи и кто там еще из нее хоть что-то вытянули? Ведь, насколько я понимаю, она должна была рассказать под гипнозом и про притон, и про то, что принимала?

Зойка криво усмехнулась, потом сообщила:

– Из нее ничего не вытянули. Ни-че-го!

– То есть?

Насколько поняла Зойка, знакомая с азами психотерапии и в редких случаях сама занимающаяся гипнотической практикой, Кате или заранее установили в голове барьер (более сильный гипнотизер, чем нанятый папой), или голову заранее очистили. Хотя кто мог предположить, что папа так рьяно возьмется за дело?

– В общем, можно сказать одно, – сделала вывод Зойка. – Работал высококлассный специалист. Вопрос: зачем? Зачем кому-то понадобилась именно Катя?

– Но если папа – компьютерный король, как ты говоришь… – протянула бабушка.

– У пяти других моих клиентов доходы не тянут и на сотую часть папиных.

– А ты уверена, что их дети ходили туда же, что и Катя Турчинская? – спросила я у Зойки.

– Похоже, что, во всяком случае, двое – точно туда.

Соседка назвала студента, читавшего примерно те же книги, что и Катя, и еще одного мальчика, который занимался под руководством молодого китайца.

– Совпадений многовато, – сказала Зойка.

– А, по-моему, так связь весьма туманная, – высказала свое мнение Анна Ивановна.

Я, честно, пока не знала, к чьему мнению присоединиться, и промолчала. Зойка же продолжала рассказывать про бизнесмена Турчинского.

С полученной от китайца кассетой он отправился в милицию, наконец решив подключить к делу официальные инстанции. Но немного опоздал: в предыдущую ночь поступила наводка как раз на ту квартиру, что была заснята на пленке. Возможно, истинные хозяева после интереса китайцев решили, что точка засвечена, и решили ее сдать, не поскупившись на столь щедрый подарок для органов.

Милиция взяла там только нескольких наркоманов, не годных даже для допроса нашими ментами.

У папы и в органах имелись свои люди. Он попросил их «прокачать» информацию по «Китайскому культурному центру». Оказалось, что он официально зарегистрирован, а занимающиеся там дети, подростки, молодые люди и, главное, их родители отзываются о нем только положительно. Более того, основную массу отзывов можно назвать даже хвалебными.

– Ну и прекрасно, – сказала бабушка. – Дети занимаются, причем бесплатно, если я тебя правильно поняла.

Зойка кивнула.

– А Кате они, возможно, только помогли – если от притона отвадили. Не понимаю, чего ты завелась?

– А ты понимаешь, Таня? – повернулась ко мне соседка.

Я вздохнула, съела бутерброд для усиления мыслительного процесса, потом заявила:

– Знаете, что меня смущает?

Анна Ивановна с соседкой внимательно слушали.

– Почему бесплатно? Кто такой филантроп? В наше время? Центр же этот не арабские шейхи содержат, а Китай, насколько мне известно, находится не на самой высокой ступени развития и по доходам населения здорово отстает от развитых стран.

– Кстати, Турчинский не выяснил, на чьи деньги он существует. Ну или мне забыл сказать, – вставила Зойка. – Извини, Таня, – добавила. – Продолжай.

– Предположим, его спонсирует какой-то китаец, если это «Китайский культурный центр».

Зойка кивнула, бабушка молча слушала.

– Им что, у себя в стране деньги некуда вкладывать? Зачем им их вкладывать в обучение наших подростков? Чему бы там ни было. Они беспокоятся о проблеме занятости детей у нас? О наших наркоманах? Значит, им это зачем-то нужно. Ну не верю я в филантропию, и все тут. Не верю!

– То же самое сказал и Турчинский, – сообщила Зойка. – И я, сирота, к вам двоим присоединяюсь.

Бабушка пожала плечами.

Я спросила, как Катя себя чувствует сейчас и чем занимается.

– То в депрессии, то вроде бы ничего. В гимназию ходит, а вечерами дома сидит под зорким родительским оком и никуда не стремится. Папа с мамой довольны. Верят и надеются, что депрессия пройдет.

– Турчинский еще что-то предпринимает?

– Что? – удивленно взглянула на меня Зойка. – Все, что было можно, он уже сделал. Главное: дочь больше никуда не ходит и выглядит лучше – это я уже от себя могу сказать. Турчинский дальше копать не станет. Ему не надо. А вот другим людям надо. В особенности тем, у кого дети пропали. И еще могут пропасть. Разбираться надо, тетки. Зло из этого центра треклятого идет, – уверенно заявила соседка. – Если бы с дочкой компьютерного короля единичный случай был, я бы поверила про притон. А так не верю. Ну не верю, и все. Эти узкоглазые что-то замыслили в нашем городе.

– Если замыслили – то понятно что, – вдруг высказала свое мнение Анна Ивановна.

Мы с Зойкой в два голоса уточнили, что именно ей понятно.

– Сажают на иглу. На неизвестный отечественной науке наркотик. Чтобы потом качать деньги. Ясно как божий день. Про секты всякие у нас по телевизору часто говорят. И в газетах пишут. Ну то есть раньше писали, пока мы их получали. Я помню, сама читала. Ставят в зависимость – а потом люди им несут последнее. И квартиры завещают, вместо того чтобы родственникам оставить. А всяким элитным клиникам и врачам я не верю. Там в основном деньги дерут, а лечить разучились.

– Но куда дети потом исчезают? – спросила мою свекровь Зойка. – Вы помните, что я говорила? Ко мне приходили родственники исчезнувших подростков. Если бы сажали на наркоту, то дети бы таскали что-то из дома, а ведь ничего не пропадало! Да и остальные-то семьи – не чета Турчинским. С ним-то – ясное дело. Смысл имело. И рисковать, и доченьку обхаживать. Но ведь таких пап – единицы. И детки у них, как правило, под присмотром. Это у одной конкретной мамы голова отстрелена, она то по массажам, то по таким салонам, как у меня, бегает, а другие-то за детьми следят, да и Ритка, надо отдать ей должное, довольно быстро заметила, что с Катькой что-то не так. Но основная масса приходящих ко мне клиенток – не жены новых русских. Тетки, я повторяю: мне кажется, что всех этих детей обрабатывают для какой-то цели… Не знаю какой. Но черной, неблагородной, в общем, плохой.