Страница 52 из 71
Основой для сближения между побежденной в Первой мировой войне Германией и провозглашавшей лозунг «мировой революции» Советской Россией стал подписанный в 1919 году в Версале мирный договор с Германией. В силу Версальского договора, обязавшего Германию выплатить репарации и установившего ограничения в области ее вооружений, она стала государством с особым статусом, подлежащим международному контролю. Это предопределило враждебное отношение Германии к версальскому диктату, а также стремление проводить политику подрыва версальской политической системы. Столь же враждебным было отношение к Версалю послереволюционной России. Такое положение, в котором оказались Германия и Россия после Первой мировой войны, сблизило их и создало предпосылки для развития между ними связей и сотрудничества, значение которого в указанном контексте было исключительным как для Москвы, так и для Берлина.
Важнейшим элементом в налаживании германо-советского сотрудничества был антипольский аспект. Этот элемент обусловило неприязненное отношение к возрожденному польскому государству со стороны обоих его великих соседей, явившееся следствием столкновения их интересов с интересами новой Польши и вспышки польско-германского и польско-советского вооруженных конфликтов. Признаки антипольских действий в германо-советском сотрудничестве появились уже в январе 1919 года, в ходе вывода германских войск из России и позднее, в 1920 году, в период Советско-польской войны. В конце 1921 года известный большевистский деятель Карл Радек, специалист по германским и польским делам, предлагал командующему рейхсвером генералу Гансу фон Секту провести совместную военную операцию против Польши. Никаких реальных шансов на проведение такой операции не было, однако фон Сект извлек из контактов с представителями России определенные выводы. В записке канцлеру Йозефу Вирту он констатировал: «…существование Польши нетерпимо… Польша должна исчезнуть и исчезнет из-за своей слабости и в результате действий России, которой мы поможем. Польша для России еще более невыносима, чем для нас. Никакое российское правительство не смирится с существованием Польши…» Вирт согласился с мнением Секта. В инструкции от 24 июля 1922 года германскому послу в Москве он написал: «С Польшей надо покончить».
Объявленная Веймарской Германией программа борьбы с польским государством, главной целью которой был подрыв на международной арене принципа нерушимости польских границ, а также их пересмотр, явилась той плоскостью, в которой германская и советская внешняя политика находили ряд точек соприкосновения, объединяющих интересы и действия обоих государств.
Реальных перспектив решения Германией и СССР польского вопроса путем принуждения Польши отступить к ее этническим границам долгое время не было, и обе стороны это сознавали.
Тем временем в результате развития событий в Германии, где стремительно нарастало влияние радикальных политических группировок, в особенности национал-социалистов Адольфа Гитлера, политика Москвы постепенно эволюционировала в направлении отхода от тесного сотрудничества с Германией. Дополнительным стимулом явились в сентябре 1930 года выборы в рейхстаг, на которых партия Гитлера одержала невиданный успех и стала второй по силе партией в Германии.
Все большая вероятность прихода Гитлера к власти в Германии поставила перед СССР ряд принципиальных проблем. Из объявленной Гитлером политической программы, в которой он подвергал резким нападкам концепцию Рапалло, однозначно следовало, что после прихода к власти Гитлер радикально изменит германскую внешнюю политику и неминуемо доведет до прекращения сотрудничества с Москвой. Развитие событий в этом направлении угрожало крахом всей концепции европейской политики СССР.
Указанные предпосылки склонили Москву к корректировке прежней линии ее европейской политики и к организации широкомасштабного дипломатического наступления с целью подготовки альтернативной программы этой политики. Такой реальной альтернативой был политический диалог с Францией и ее союзниками. Пользуясь удобным случаем, советская дипломатия весной 1931 года предприняла переговоры с французами по вопросу заключения пакта о ненападении, которые проходили неожиданно успешно.
Факты начала франко-советских переговоров были восприняты в Варшаве с удовлетворением, поскольку эти факты подтверждали явное расхождение путей СССР и Германии и постепенный развал договора Рапалло, который в Варшаве рассматривался как наиболее опасная для Польши политическая система. Используя представившуюся возможность, Варшава в августе 1931 года предприняла шаги с целью возобновления переговоров по вопросу заключения пакта о ненападении. Хотя со стороны Москвы вначале последовал отказ, в конце концов польская инициатива была принята, и 25 июля 1932 года в Москве был подписан пакт о ненападении между Польской Республикой и Советским Союзом.
Конечно, польско-советское сближение было тесно связано с развитием политической ситуации в Европе. Приход к власти в Германии Гитлера в январе 1933 года и резкое прекращение германо-советского сотрудничества привели к принципиальному изменению условий, сложившихся на европейской арене. Политика Гитлера потребовала от Москвы пересмотра ее европейской стратегии и перехода к позитивной политике в отношении Польши и Франции. В намечающейся новой расстановке сил позиция Польши приобретала для Москвы ключевое значение, поскольку какое-либо политическое сотрудничество с Францией без участия Польши было лишено по геополитическим соображениям особого смысла (Польша рассматривалась как мост к реальному сотрудничеству с Францией). С другой же стороны, использование так называемого польского фактора было в руках Москвы самым эффективным средством воздействия на Германию. Несмотря на отрицательную оценку стратегических целей политики Гитлера в отношении СССР, в Москве не забывали о многочисленной и влиятельной в Германии группе сторонников Рапалло и в своих политических планах учитывали возможность возврата Германии к сотрудничеству с СССР, после того как «отшумит нацистская революция».
Существенным был еще один аспект. Одновременно с ростом напряженности и ухудшением германско-советских отношений появились симптомы улучшения польско-германских отношений. В частности, в Германии стихла прежде неистовая антипольская пропаганда. Эти первые симптомы разрядки в напряженных отношениях между Берлином и Варшавой обеспокоили советскую дипломатию. На возможность нормализации отношений между Польшей и Германией в Москве всегда смотрели с подозрением, и тем более после смены власти в Германии. Это отражалось на подходе Москвы к вопросу разрядки в отношениях с Польшей. Разрядка рассматривалась как своего рода проверка для польского правительства: планирует Польша сотрудничество с Германией против СССР или нет.
Летом 1933 года Варшава, ободренная первыми симптомами изменения политики Германии по отношению к Польше, делала первые шаги в направлении урегулирования отношений с Германией. Было очевидно, что попытка одновременно нормализовать отношения с обоими великими соседями — задача очень сложная. Ситуацию дополнительно осложняло резкое обострение отношений между Берлином и Москвой весной и летом 1933 года. Глубокий кризис охватил все сферы сотрудничества недавних партнеров, в том числе военное сотрудничество.
В этих условиях на любые польско-германские контакты Москва смотрела неприязненно, не скрывая своего недовольства, что особенно усилилось после того, как Варшава начала переговоры с Берлином по вопросу заключения договора о ненападении. Это произошло вслед за официальным предложением Германии заключить с Польшей такой договор, поступившим в конце ноября 1933 года.
После продолжавшихся два месяца переговоров 26 января 1934 года в Берлине была подписана польско-германская декларация о неприменении силы. Факт подписания этой декларации вызвал в Европе широкий резонанс. В Москве всерьез задавались вопросом: не кроются ли за польско-германской декларацией иные договоренности? Сталин в день подписания декларации заявил на XVII съезде ВКП (б), что «непредсказуемые зигзаги политики, например, Польши, где антисоветские традиции еще сильны, нельзя исключать». Это был более чем прозрачный намек на польско-германское переговоры, понятый всеми как выражение недоверия к политике Польши, что даже поставило под вопрос запланированный ранее визит в Москву польского министра иностранных дел Юзефа Бека.