Страница 58 из 66
Хорошо, что до театра было недалеко. Когда они, запыхавшись, подбежали к подъезду, там уже горели фонари. Из фаэтонов вылезали седоки в бобровых шапках, шли, торопясь, красноармейцы, рабочие, свой брат - пролетарий.
5
В дверях стояли сердитые тетки в униформе с золотыми позументами. Ваню Гармаша билетерша не захотела пропустить - надо было снять телогрейку.
- Не могу, - тетенька, - шепотом сказал ей Ваня и хотел объяснить, что у него рубашки нет, но не сказал.
- Не просите, - сказала билетерша.
Ребята потребовали вызвать комиссара. Но оказалось, что в театре даже комиссара нет, - вот до чего докатились! Митя не уступал билетерше.
- При царе из нас кровь пили, хватит!
Чуть не силком удалось прорваться. Ребята помчались по лестницам на самую верхотуру: спектакль уже начинался.
Пока поднимались на последний ярус - дух вон! А потолок там навис так низко, что рукой можно достать. Глянули через барьер вниз - и чуть голова не закружилась. Высоко! Притихли Ленькины друзья, и сам он растерялся. Куда ни погляди, блестит золото, все обито красным бархатом. Сказка, да и только! Шесть ярусов балконов, и все в золоте. Вот он каков, бывший буржуйский театр - ничего для себя не жалели богачи, а рабочих, поди, вовсе не пускали. Их, недобитых буржуев, и сейчас немало. Вон сидит барыня в шляпе с цветами из стружки, она держит в руке бинокль на перламутровой палочке и смотрит на людей. Самая натуральная буржуйка, потому что порядочный человек такую шляпу не наденет.
Правду говорил матрос: сверху видны одни лысины да шапки. Сидят жирные старики, а рядом окопная братия в буденовках и гимнастерках.
Митя Азаров и здесь объяснял, что кому было непонятно:
- Во-он там царь сидел. Ложа называется.
- Где? - спросил Гаро, и все посмотрели туда, куда указывал Митя.
Высокая ложа с бархатными красными портьерами была сверху видна хорошо. Там сидел некий бородач, тоже наверно, буржуй. Но потом Ленька всмотрелся и увидел Макарку. Он еле виден был из-за барьера - одна голова торчала.
- Макарка, гляди сюда!
Но тат не услышал, зал гудел голосами.
«Ну и театр! - думал Ленька. - Да он не просто большой, а самый большой на свете!» Он хотел посчитать лампочки на люстре, но она погасла, и лишь поблескивали в темноте висюльки-стекляшки.
Теперь лампочка горела у одного суфлера. Из его будки слабый свет падал на занавес и освещал его. Вверху, над занавесом, видны были нарисованные ангелы с трубами и выделялся яркий лозунг, такой родной и волнующий: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Наконец заиграла музыка. Громадный занавес дрогнул, зашевелился и поплыл в разные стороны. Открылась сцена, такая большая, что целый эскадрон мог бы вместиться. Там и артистов собралось не меньше роты, и все в железных шапках, похожих на буденовки. У каждого в руках пика и щит. Они хором грянули песню:
Солнцу красному слава, слава,
Князю Игорю слава, слава!..
- Чего она поет? - шепотом спросил Гаро.
- Тс-с, тише. Так полагается петь под музыку.
Всем князьям нашим слава, слава,
Рати хороброй их слава, слава!..
Ленька тоже не мог понять, почему артисты стоят друг против друга и не разговаривают, а поют. Потом содержание стало доходить до его сознания. Все становилось понятно. Русский князь попал в плен. Вышел к нему хан Кончак, все равно что Врангель. Ленька подумал, что сейчас начнет Кончак пытать князя. Но, как видно, хороший попался хан. Подошел он и говорит князю, спрашивает: «Здоров ли, князь? Не болит ли у тебя что-нибудь?» - «Нет, - говорит, - ничего не болит». - «А чего ж ты приуныл, гость мой дорогой, что призадумался? Ты, - говорит хан, - первый друг мне и брат, и не в плену ты вовсе, а в гостях у меня». Заливает пулю хан, хитрит. Ленька хорошо знал, что враг не прощает и не дай бог попасть в плен. Потом хан Кончак поговорил и ушел. И тогда князь Игорь вышел из палатки и начал петь: «Дайте, дайте мне свободу. Я свой позор сумею искупить!..»
Хорошие слова говорил, то бишь пел, князь, и все про свободу. Еще бы, ничего нет хуже, если враг скрутит тебе руки за спиной и начнет кинжалом резать.
Не успел Ленька узнать, что было с князем дальше, как зажглась люстра. Все поднялись со своих мест. Называлось это антракт.
В театре было холодно. Пришли в буфет, а там уютно шумел примус. На огне стоял громадный чайник. Буфетчица прихватывала его тряпкой и разливала чай в граненые стаканы. Продавали морковные пирожки. В буфете было тесно, люди стояли в затылок, согревая друг друга. Когда подошла очередь Ленькиных коммунаров, взяли двадцать стаканов чая и, обжигаясь, расплескивая, несли их сквозь толпу. Пиля у окна стоя, потому что возле буфетных столиков не было табуреток. Расплачивался Макарка. Он хмуро вытаскивал деньги из-за пазухи и ворчал, что дорого стоит чай. Ребята весело подмигивали ему: дескать, раскошеливайся, наркомфин, не жалей денег для родной коммуны.
Едва успели дохлебать чай вприглядку, как прозвенел колокольчик. Надо было спешить на галерку, досматривать, что было дальше с князем: завоевал он свободу, или его замучили дикие белогвардейцы. Макарка не захотел оставаться в царской ложе и пошел с друзьями.
Снова открылся занавес, и предстала красивая картина: шатры в степи, и месяц на небе. Так и пахнуло чем-то родным и далеким, боями и походами...
Из шатров стали выбегать солдаты хана - половцы, и началась такая пляска! Радовались враги. А князь томился в неволе, тосковал по родине. Потом он задумал бежать из плена. Ленька сочувствовал князю Игорю, и хотелось подсказать ему - не бойся, мол, рубай гадов. Но в зале было тихо, и лишь изредка покашливали зрители.
Однако молодцом оказался князь, не поддался хану. Подглядел ночью, где стояли посты, - и бывайте здоровы! Убежал князь, чтоб спасать Русь от недруга. Хорошо получилось! Будет Леньке что рассказать бойцам, когда вернется в эскадрон.
6
Из театра возвращались по Петровке. В темноте не было видно луж, и кое-кто угодил в самую середку. Макарка окончательно промок в своих лаптях.
Третий Дом Советов гудел от голосов. Во всех окнах горел свет. Делегаты возвращались отовсюду: кто с вечера поэта Маяковского, кто с диспута, из театра. Только Яша Пожарник и еще человек десять пришли с завода, с красными бантами на груди.
- Вы где были?
- На коммунистическом субботнике.
Всем сделалось неловко. Еще перед театром в общежитии разгорелся спор. Яша Пожарник предлагал в честь съезда пойти на завод в помочь москвичам в работе. Он доказывал, что ходить в театры в настоящее время аполитично, что незачем попусту тратить время, когда в стране разруха. Над Яшей посмеялись, как над чудаком, - дескать, стоило ехать в Москву за две тысячи верст, чтобы работать на субботнике, как будто это нельзя было сделать у себя дома. Но теперь все чувствовали себя виноватыми. И что было вовсе удивительным - Оля воронежская тоже ходила на субботник.
Не спали долго. Сам собой возник спор о спектакле. Кое-кто называл его буржуйским. Матрос с Балтики сказал:
- Хватит, мы своего царя Николку насилу скинули, а тут опять князей нам подсовывают.
- Ладно, - сказал Митя Азаров, - давайте лучше споем. - И он первым затянул:
Мы светлый путь куем народу,
Мы счастье Родины куем...
Ребята подпевали:
И за желанную свободу
Мы все боролись и умрем!
Ребята разбирали постели. Ленька снял гимнастерку, и Пожарник увидел его забинтованную грудь.
- Ранен? - с уважением спросил Яша.
- С крыши упал...
Лежа в постели, Ленька думал: сколько нового узнал он, прожив в Москве одни сутки! Он так устал от переживаний, что забыл про Тоньку. А ведь она здесь, может быть, даже была в театре, а завтра на съезде объявится. Хорошо бы!