Страница 16 из 66
«Что же ты, Городовиков, плохо смотришь или, может, заметил кого?» - «Никак нет, ваше благородие, никого не поймал». - «Черт знает что творится! Следи лучше, Городовиков, награду обещаю!». - «Так точно, ваше благородие, буду следить». - «Как поймаешь, веди ко мне!» - «Приведу, ваше благородие». - «Я с этого бунтовщика шкуру спущу». - «Так точно, спустите, ваше благородие». - «Иди». - «Слушаюсь». Я крутанулся по всем правилам и... пошел к своему другу, кузнецу дяде Мише, за листовками... Надо же было услужить царю-батюшке...
Долго не умолкал в вагоне веселый смех.
За окном бежали поля. Солнце заглядывало в окна вагона, а когда, поезд делал крутой поворот, опять исчезало. Вдруг бойцы припали к окнам - увидали черную пирамиду в открытой степи.
- Что за гора? Вот так чудо! Леньку позовите.
- Террикон шахты, - объяснил Ленька, стоявший сзади. - Пустая порода - по-народному называется глей.
- Как же ты жил здесь, бедняга? - подковырнул товарища Сергей. - Ни единого деревца.
- Ничего ты в красоте не понимаешь, - обиделся Ленька и подошел к Городовикову. - К Юзовке подъезжаем, товарищ командарм.
- Вижу.
- Конь Валетка меня ждет, сильно ученый. Можно съездить за ним? Город наш от станции в семи верстах, и я мигом прискачу.
- Отпустим, Ефим Афанасьевич?
- За верность боевому другу-коню надо отпустить.
Поезд затормозил, и никто не заметил, когда Ленька спрыгнул с подножки и куда-то исчез.
2
Станция Юзово - островок в степи, пропахший жужелицей и мазутом. Низкий кирпичный вокзал с деревянным перроном. Под ногами хрустят крошки угля. Постройки черны от копоти, а на все четыре стороны раскинулась полынная степь с цветами донника, шипшины и молочая. В поселке белые хаты, обсаженные вишнями, сливами, кисличной. На горизонте в сиреневой дымке - заводские трубы: там Юзовка.
Не слышно в степи гудков, зовущих на смену рабочих.
Заросли бурьяном дороги к шахтам. Голод, тиф и холера гуляли по рудникам.
Однако люди не теряли веры, надеялись: придет жизнь, за которую столько пролито крови. Воспрянет духом рабочая Республика, и застучат молотки, запоют над степью гудки, заколосится на нивах пшеница.
Но вот грянула новая беда. И опять забурлил рабочий Донбасс, запестрели на заборах воззвания и призывы к бою:
Со всех уголков шахтерского края: из Енакиева, Макеевки, Иловайска - шли комсомольцы. Комиссия по мобилизации работала день и ночь. Приходилось сдерживать порыв, чтобы не допустить оголения ячеек, но добровольцев было столько, что остановить их не могли. Особенно бунтовали подростки, они требовали отправки на фронт. Некоторые пускались на хитрость: прибавляли себе года. Другие грозились пожаловаться самому Ленину, а третьи, самые деловые, помогали заводским рабочим собирать бронепоезд.
Именно в эти напряженные дни город облетела весть: на станцию Юзово прибыл эшелон буденновцев.
Со всех сторон повалил на станцию народ. Обгоняя друг друга, бежали ребятишки, спешили женщины с кошелками, старушки с узелками, несли скромные угощения: кто стакан козьего молока, кто кулек вишен, кто узвару в кастрюле или горячих галушек из житной муки. Юзовские рабочие пришли с плакатами и лозунгами, комсомольцы принесли красное знамя - подарок славным буденновцам. На маленькой степной станции стало тесно от людей. Задние поднимались на носки, глядели поверх голов:
- А где Буденный?
- Что ты, не видишь, вон с биноклем стоит.
- Это не Буденный.
- Знаешь ты много...
Красноармейцев угощали вишнями, совали в карманы кукурузу, сваренную в соленой воде. Ребятишки рассматривали диковинный паровоз - новенький от свежей покраски, с надписями и красной звездой. На тендере во весь рост нарисованы рабочий и крестьянин. У рабочего молот в руке. Крестьянин с острой косой. Стоят в обнимку, как два брата. Силища!
Весь буденновский эшелон был разукрашенный и праздничный. На вагонах - красные флажки, боевые призывы, карикатуры.
У многих бойцов шашки через плечо, шпоры позвякивают. Шум, говор... Женщины расстилают прямо на земле чистые рушники, расшитые петухами, - угощайтесь, герои!
Командарму и Щаденко досталась кастрюля с галушками. Они, весело подмигивая друг другу, черпали ложками горячие и вкусные галушки. Добрая женщина смотрела на них и повторяла с улыбкой:
- Ешьте, сыночки, ешьте, родненькие. Вы наши спасители и защитники. - Женщина неожиданно заплакала, закачалась: - Бачите, кажут, що Врангель Жлобу порубал. А там же сынки наши. У меня четверо у Червонной Армии воюют. Кажуть, белогвардейцы детей штыками колют, хиба ж так можно робить!
- Доберемся, мамаша, до того Врангелюки. Придется ему самому испробовать красноармейской сабли, - успокаивал женщину Щаденко.
На станции открылся митинг. Военный комиссар Юзовки, бывший механик Сиротка, потрясал рукой, сжатой в кулак, и громко говорил:
- Товарищи рабочие, а также славные герои буденновцы! Сейчас, когда мировая революция близка к победе и господствующие классы мечутся в страхе, хищные вороны последнего барона Врангеля рвут нашу пролетарскую землю!..
Над степью собирались грозовые тучи. Ветер шквалами налетал на станцию, вздымая пыль, срывая шапки с голов. Красные знамена бились о древки, надувались парусом.
- Золотые мешки международного капитала открыты для Врангеля. А наши красноармейцы разуты, раздеты и нет у них продуктов питания! Но мы с вами, товарищи бойцы, и, чем можем, поддержим вас. Мы передаем Красной Армии свой рабочий бронепоезд, который собрали по винтику в наших мастерских.
Сиротка взмахнул фуражкой, зажатой в руке, и тогда все услышали гул подходящего поезда. С заводских путей заворачивал к станции расцвеченный флагами бронепоезд. Паровоза не было видно: он находился в середине состава и по самую трубу был покрыт броневыми щитами, виднелась одна макушка трубы. На крыше одного из вагонов стояло орудие, нацеленное в степь. На площадках за мешками с песком укрылись пулеметы, из бойниц торчали их тупорылые стволы.
Загремело «ура», полетели кверху фуражки, буденовки, замелькали девичьи платки. Рабочий оркестр грянул «Интернационал», и его подхватили сотни голосов. К перрону, посапывая, подошел бронепоезд, у которого по клепаному броневому боку размахнулась гордая надпись: «ЮЗОВСКИЙ РАБОЧИЙ».
У Сиротки, стоявшего на трибуне рядом с Городовиковым, гордо светились глаза. Подождав, пока уляжется шум, он закончил речь словами напутствия:
- Этот рабочий бронепоезд мы передаем вам, товарищи красные буденновцы! На нем установлена пушка, чтобы враг бежал от вас без оглядки. А там, в конце, - три вагона угля. Нехай этот горючий донецкий уголек жгет пятки проклятому Врангелю!..
Командарм был растроган встречей с шахтерами. Он шагнул к военкому, крепко обнял его и под крики «ура» и гром оркестра расцеловал.
3
После митинга секретарь Юзовского горпарткома, комсомольские вожаки и военком Сиротка повели Оку Ивановича к бронепоезду.
Громоздкий состав из двух бронированных вагонов, нескольких открытых площадок и паровоза, как древний рыцарь, был по самую макушку закован в латы. Бронепоезд был склепан кустарно. Однако Сиротка и все юзовские рабочие гордились своим детищем. Ока Иванович это понял и уважительно похлопал ладонью по броне: