Страница 19 из 229
В результате всего этого, отчасти потому, что поздно легли спать, рано в пять проснулись, нашли какой-то дурацкий предлог — из объективного было лишь то, что на следующий день нам всем предстояла поездка по пустыне, — и не поехали на родину президента, где должно было состояться празднество и парад. Я тоже, дурак, поддался этому настроению, не проявил твердость, не увижу большой кусок страны. Утешает одно, что сегодня поработаю.
Вчера полдня просидел за компьютером. То, что я делаю, вовсе не самоочевидно хорошо. Может получиться хорошо только в случае реализации замысла полностью. Отдельные главы никому не нужны.
Как там дома? Вчера во время утреннего путешествия с Сергеем Журавлевым по бесконечным лавчонкам в серебряных рядах купил для В.С. за 200 долларов браслет — наверняка обманули, но вес есть — и выкупил «из плена» фарфорового Тараса Бульбу для моей коллекции литературного фарфора. Это притом, что в лавчонках фарфора почти нет. Можно нафантазировать целую историю, как это изделие Ленинградского фарфорового завода оказалось сначала в Ираке, а потом было продано скупщику.
29 апреля, среда.
Через два часа уезжаем. Как я и предполагал, два наших деловых человека помирились: Пулатов и Журавлев. Оба мне довольно много друг о друге рассказали.
Вчера вечером ездили с Олегом Захаровым, его прелестной женой Лилей и Витей Узловым в ресторан. Это был пир хищников. Если в прямом смысле, то Олег с его неуемным жизнелюбием и молодым круглым животом съел один три порции бараньей ноги. О степени богатства обоих свидетельствуют их разговоры: о бассейне на даче с очисткой воды, о покупке еще одной квартиры в кондоминиуме с охраной, теннисным кортом и детским садом на Юго-Западе, о собственной даче в Сочи, о московской даче с подогреваемым бассейном. Они сыпали общими фамилиями людей, занимающихся собственностью, рассказывали, как можно растаможить очень дорогой автомобиль по цене в двадцать раз меньше объявленной. Я не мог отделаться от мысли о том, что один из них в очках с золотой (не позолоченной) оправой был восемь лет назад полковым финансистом, а другой руководил строительным трестом сначала, а потом был предисполкома одного из районов Москвы. Интересен был рассказ о жене последнего. Она сейчас, при муже бизнесмене, обслуживается в поликлинике на Грановского, и лечится у доктора, которая является женой одного из действующих министров.
Ходили с В.И. Гусевым на Сук. Я купил там себе прелестную бронзовую фигурку. Взрослый жираф кормит, склонившись над жирафленком. Ассоциации, в том числе и самые грустные, возникли в моей седой голове. Поставлю фигурку у себя в кабинете на работе. В 12 часов уезжаем.
1 мая, пятница.
Самое интересное — это довольно случайные мои наблюдения за майским праздником. В половине шестого утра приехал Толя, брат Алексея, который уходит в армию и перед этим приехал попрощаться с братом в Москву. Сам Толя, чтобы покончить с этой темой, довольно милый современный деревенский мальчик, смотрящий телевидение и в меру все понимающий. У него милый деревенский акцент и страсть к рисованию. По крайней мере, когда мы проходили мимо гостиницы «Метрополь», то мне не пришлось объяснять, кто такой Врубель. Этого художника Толя знал. В общем, утром же, покормив парнишку дома, мы повезли его осматривать Москву и совершенно забыли, что можем встретиться с майскими эксцессами. Не буду описывать, как купили билет на проход в Кремль, а Кремль оказался закрытым, но вроде обещали в 10 открыть. Перехожу к эпизоду, который меня поразил. Подходим к входу в Кремль со стороны дома Пашкова. На входе стоит мужик лет пятидесяти с золотыми зубами, упитанный. Я спрашиваю у него, откроют ли Кремль, и он отвечает в той манере, что, дескать, господа коммунисты решили устроить демонстрацию, и вот поэтому Кремль пока не открывают. Сказал он это с издевкой, и открытой ненавистью дворника в богатом доме. Но ведь сам-то кто? И ведь всю жизнь, наверное, был коммунистом и лизоблюдом. Плохо не то, что мир раскалывается на бедных и богатых, что рождается обыватель, — рождается еще и хам, и лакей. Вот что я увидел за этим крошечным рядовым эпизодом.
Удивила огромная демонстрация на Театральной, которую я впервые вижу вживе. Много флагов, антиправительственных лозунгов. Интересно, что ряд людей несут как бы лозунги от себя, выполненные на небольших планшетах. Как же надо измордовать человека, чтобы он решился на такое. Всю жизнь зная, что он досягаем для властей. Как такого человека измучили. Было несколько антиеврейских лозунгов. Интересно, что телевидение вечером их не показало.
И опять случайная встреча: на Васильевском спуске митинг русских национал-большевиков. В центре кружка Эдуард Вениаминович Лимонов говорит о «прикормленном» управлении: везде, почти на любой правительственной должности испытанный на прикорм цековскими привилегиями управленец. В связи с этим я вспоминаю еще багдадский рассказ У-ва, бывшего председателя Красского райисполкома, как он взял кредит в 200 миллионов, а в связи с инфляцией тот обернулся в 2 миллиарда. И вот из этих-то миллиардов кредит в 200 миллионов тут же был возвращен. Вот база для того, чтобы купить золотой браслет жене. Но ближе к теме. Я протискиваюсь в первые ряды, Лимонов улавливает мой взгляд и, вроде, узнает. Лозунг его молодежи, а ребятам по 16–20 лет, кажется, такой: если не мы, то Россия погибнет. Мы за злую Россию. Подразумевается их возраст. Отдельные плакаты типа: «Если начальник тебе не заплатил, убей его». Я им определенно сочувствую и не вижу здесь ничего фашистского.
Вечером поехал на ТВ, где поругался с неким искусствоведом-краеведом Клеменко. Как ни странно, из-за Глазунова. Искусствовед начал с комплимента: я помню ваш роман о Глазунове. А откуда вы взяли, что я писал роман о Глазунове? Интеллигенции интересно было считать, что мой роман о Глазунове, она так и считала. Потом Клеменко рассказал, как он, предотвращая в себе негодование, все же попал в мастерскую Глазунова. Тот говорил по телефону с военными и очень унижался. Вообще, я заметил, что все недоброжелатели Глазунова, как правило, из среды художников. Валюсь с ног от усталости.
4 мая, понедельник.
Со второго — на даче. Сделали посадки в большой теплице и убирали во дворе. Алексей чуть ли не изувечил себе электропилой руку. Пришлось везти его в Обнинск. Перевязали, но предупредили, что следующая перевязка будет платная и стоит 15 рублей. Довольно рано 4-го вернулся с дачи. Дача грабит меня, там я спускаю последние деньги, но ничего поделать с собой не могу. Вечером сидел с В.С., и она расплакалась. Говорила, как тяжело ей дается жизнь. Единственный человек, который мог бы помочь ей, это я. Господи, как мне ее жалко. За что?
5 мая, вторник.
В 6 часов вечера провели в институте секцию литературы, театра и кино по премиям мэрии Москвы. Приехали Володя Андреев, Боря Поюровский, Володя Орлов, Марк Зак и Андрей Парватов. К моей неожиданности, все закончилось довольно быстро и достаточно справедливо: премировали пятерых актеров — Аронова, Зайцева, Соломин Вит., Светлана Брагарник, Олег Гущин, четырех режиссеров — В. Васильев, Марк Розовский, Сергей Яшин, Щепенко и художницу, жену Сережи Яшина. Кино опять оказалось без своего московского приза. Марк Зак рассказывал, что он сумел включить в повестку Госкино вопрос о премиях мэрии. В Госкино помахали списком картин, которые можно было бы представить, но на этом все и остановилось. Я при этом подумал, что коррумпирующие кино кланы не смогли договориться, сторожа друг друга. Что касается литературы, то решили отдать премию Кострову. Очень удачно, что все как бы оказалось приуроченным к 850-летию Москвы.
Весь день отбивался от огромного количества тяжелой рутинной работы. Уговорил Чудакову попринимать кандидатские экзамены. Представляю легкую истерику Владимира Павловича, но формально я прав, у Н.В. Корниенко нет ни одного аспиранта, которым надо задавать спецвопросы по теме диссертации. В телефонном разговоре Мариэтта Омаровна попеняла мне за встречу в институте Лукашенко. За что его ненавидит интеллигенция, мне не очень ясно. Интересную подробность рассказала о дне 28 апреля, когда президент Белоруссии приезжал в институт, Инна Вишневская. Этот день совпал с ее днем рождения. И вот, когда с цветами в руках она сбегала по институтской лестнице, именно в этот момент со своей охраной, ФСБэшниками, «мерседесами», «джипами», секретарями посольскими подъехал Лукашенко, и она, доблестная профессорша, вместе со своим рождественским букетом растянулась у его ног. Какой-то охранник подумал, что это цветочки для президента. «Вы, наверное, литератор?» — спросил охранник у поверженной профессорши и начал пытаться поднять ее и подталкивать к президенту, чтобы та вручила букет. Но у Инны Люциановны относительно цветов были иные планы. «Отдайте мои цветочки! — закричала семидесятилетняя Инна. — Я никому их не собираюсь дарить!»