Зеркала

— Если связано, — продолжал допытываться Витольд, — то ты вряд ли проговоришься о том, чего он еще не знает.

Юноша подавил тяжелый вздох. Не хотелось снова вспоминать, как он по собственной глупости стал смертоносным орудием в руках герцога. Но старик был прав, и, не вдаваясь в подробности и не называя лишних имен, он рассказал о насланной эпидемии.

По мере его рассказа лицо художника все более мрачнело.

— Герцог стал гораздо сильнее, чем раньше! — заметил он, когда Инвари закончил рассказ. — Слишком. Может быть, ты и прав, подозревая его в получении помощи от потусторонних сил. Но кто из многочисленных тварей поддерживает и ведет его? Какой-нибудь давно умерший великий волшебник или злой гений? Демон? Духи стихий?

— Не знаю, — честно сказал Инвари. — Только мне почему-то кажется, что это он использует их силы, а не наоборот.

— То есть, ты хочешь сказать, что не их разум повелевает им, а его — ими? — воскликнул старик. — Но, поверь мне, Адамант всегда был посредственным магом. Да, он проявлял недюжинные способности в лабораторных науках, был блестяще образован, начитан, вел бурную переписку с университетами, да, он был талантлив более чем любой из его братьев, но его магии хватало только на то, чтобы ускорить распускание роз, что он и делал, надеясь, что Рэа обратит на него свое внимание, ибо она боготворила белый цвет и, соответственно, белые розы.

Инвари почувствовал жар в груди. Рэа, Рэа! Белая королева из белой страны. Солнце, вставшее на Севере и явившееся в Ильри!

Старик внимательно смотрел на него.

— Ты можешь рассказать еще многое, — тихо произнес он, наконец, — но мне уже нет нужды слушать. Ты пойдешь до конца, юный дэльф, ради своей белой мечты! И тебя ничто не остановит. Ты уничтожишь любого, кто посмеет помешать восстановлению справедливости, но не ради самой справедливости, а ради…

Инвари гневно вскинул голову и увидел, как художник отирает скатившуюся по щеке слезу.

— Поверь мне, — прошептал Витольд, — она была еще красивее и светлее, чем мне удалось запечатлеть. Даже на смертном ложе!

Не глядя друг на друга, они долго молчали.

— Возвращайся к костру! — наконец, резко приказал старик. — Мне предстоит тяжелый выбор.

Инвари молча поднялся и вышел наружу. Падал снег. Пушистые хлопья. Шторм спал, как убитый. Инвари закутался в свой поношенный плащ, вытянул ноги к потухшему костру и загляделся на падающие снежинки. Снежинки, прилетевшие с Севера, из белой страны.

Скудный паек все-таки сделал свое дело! Утери с удивлением обнаружил, что не может долго стоять — падает от слабости.

Его вздернули за растянутые руки. А для верности накинули на шею петлю. Стоило коленям подогнуться, и петля затягивалась. Вот почему он старался стоять — почти на цыпочках, их последних сил, чувствуя то удушье, то нестерпимую боль в вывернутых руках.

Он простоял так долго. Когда удавалось глотнуть свежего воздуха — а здесь, хотя они и не покидали Подземелье, после зловония ямы он казался чистейшим — Утери оглядывал круглую комнату, выложенную подозрительно бурым кирпичом; огромный очаг в дальней стене, в котором на угольях стояла жаровня, а из нее торчали какие-то металлические палки; громоздкий стол напротив, а рядом на удивление новые и, наверное, мягкие стулья. За столом сидел некто, с головой закутанный в черное. Лицо его было опущено, и Утери даже показалось, что тот спит. Во всяком случае, когда рыцари притащили его сюда и подвесили, некто даже не пошевелился.

Время шло. Сознание Утери все чаще заливала темнота — ноги уже не слушались и веревка давила на горло постоянно. Ни одного вопроса задано не было. Когда, наконец, Утери захрипел и забился в агонии, черная фигура шевельнулась и выпростала руку. Веревки, удерживающие Белого брата, лопнули, и он рухнул на пол.

В то же мгновение из-за низенькой дверцы послышались шаги, и в нее с трудом пролез Ванвельт Черный Волк. За ним поспешали двое: низенький толстяк и высокий костлявый молодец, оба в красных фартуках и перчатках.

Заметив раскинувшегося на полу юношу, Ванвельт сделал знак, и палачи бросились к нему. Толстый заглянул лежащему под веки, прощупал пульс. Кивнул худому. Тот вышел из комнаты, но скоро вернулся, неся ведро воды, которую и вылил на Утери.

Ванвельт укоризненно взглянул на сидевшего за столом.

— Ты едва не убил его, Мор! Опять?

— Ну не убил же! — фигура пошевелилась, устраиваясь удобнее. — Зато я получил массу удовольствия, ощущая его агонию! Нет ничего прекрасней в этом мире, чем агония живого существа, живого и, желательно, разумного! Зверушки умирают, не раздумывая. Не получая от процесса никакого удовлетворения! Фу — и нет его! А здесь? Нет, Ванвельт, жизнь все-таки прекрасна и удивительна, если смертные так не хотят с нею расставаться!

Ванвельт с любопытством поглядел на Мора.

— Почему бы тебе не написать книгу? — с иронией спросил он. — Ты так красиво излагаешь!

Мор с достоинством пожал плечами.

— К сожалению, у меня не будет последователей. Я — единственный в своем роде. А истинные последователи должны быть похожи на Учителя. Взгляни на этого мальчика! Та же покорность судьбе и непротивление злу, как у Нотэри. Вот только поверь мне — как и Нотэри, он ничего нам не скажет!

— Еще как скажет! — рявкнул Ванвельт и ткнул лежащего сапогом под ребра. — Еще воды, — повернулся он к палачам. — Сказал же предыдущий?

— Он был, — Мор покрутил пальцами, подыскивая слово, — с гнильцой. Такой, знаешь ли, человек по обстоятельствам. Когда у него отняли посох — он упал!

— Какой посох? — удивился Ванвельт.

— Нотэри. Если бы он был жив, этот — как его — Логир? — демонстрировал бы чудеса мужества. Знаешь, есть люди, которым для подвига нужен еще кто-то — нянька, например.

Ванвельт, продолжавший нетерпеливо кружить по комнате, остановился и дико глянул на Мора.

— Ты сумасшедший, клянусь Черным Псом! — сказал он.

В этот момент юноша пошевелился. Его тут же подняли и усадили на глубокий деревянный стул, крепко привязав к нему. В ход пошло еще одно ведро воды.

Утери закашлялся и открыл глаза.

Над ним нависала огромная черная фигура. Он узнал человека, виденного им в тронной зале рядом с Адамантом. Принца Ванвельта.

— Я задам тебе только один вопрос, — низко наклонившись к нему, сказал тот. — Только один. Если ты правильно ответишь на него — я отпущу братьев. Если нет…, - он отодвинулся и отошел в сторону. — Видел ты Логира? — неожиданно спросил он.

Утери вздрогнул.

— Видел, — тихо ответил он.

Ванвельт уселся за стол рядом с темной фигурой.

— Хочешь уподобиться ему?

— Уподобиться в чем? — Утери поерзал, пристраивая немеющие конечности. — В безумии? В предательстве?

Фигура в черном зашевелилась. Явственно послышалось хихиканье.

Ванвельт кивнул палачам. Они встали с двух сторон от Утери. Худой нежно взял его за руку. Длинные пальцы палача, затянутые красной тканью перчатки были чувствительными, как у музыканта.

— Ответь мне, — заговорил Ванвельт, поднимаясь и снова принимаясь расхаживать, — где символ Верховного священнослужителя? Где Троица Нотэри? Кому он отдал ее?

Утери удивленно поглядел на него.

— Он никогда не снимал ее. Когда его забирали — она была у него!

Ванвельт остановился. В то же мгновение музыкальные пальцы палача крепко сжали мизинец Утери и вывернули. Раздался хруст. Утери закричал.

Палач убрал руки за спину и вопросительно уставился на принца.

— Ай-ай, как нехорошо говорить неправду! — зашелестел вдруг голос из недр черных одежд.

Услышав его, Утери перестал кричать и, тяжело дыша, вжался в стул. Палач снова взял его за руку.

— У Нотэри его не оказалось, вот ведь досада! — сказал Ванвельт. — Ты был с ним рядом — может, видел, куда он дел его? Спрятал?

— Или отдал тебе? — снова зашелестел голос.

Утери ощутил, как голову сжимает горячим кольцом адская боль. Она перекрыла боль от сломанного мизинца. Она полыхала огнем, и стоило ему шевельнуться, как огонь перекидывался с головы на все тело.