Зеркала

Седой, ничем не примечательный человек сел напротив него, рядом с Гэти, которая вдруг вскочила и бросилась прочь. Он медленно сложил аккуратные руки убийцы перед собой и поднял глаза.

Пущенный, словно стрела из арбалета, этот взгляд стальных, чуть раскосых глаз, тяжелый, не предвещающий ничего хорошего, заставил Инвари пожалеть об отданном оружии.

За его спиной чуть слышно дышал лысый крепыш, по кличке Шторм. И Инвари показалось, что тот уже выбрал место на его спине, для своего ножа. Или кинжала? Или?…

— Пей, — тихо сказал сидящий напротив и, ни слова не говоря, Инвари взял кружку и допил остававшуюся там жидкость, чистую, как слеза ребенка.

В следующий миг ему показалось, что он проглотил заживо целый выводок троллей.

— Хорошо! — удовлетворился седой, внимательно его разглядывая. — Крысиная отрава на тебя не действует? Значит, ты настоящая крыса, а?

— Я — человек! — Инвари горделиво расправил плечи, но слов не вышло — обожженные связки отказались ему служить, вызвав жуткий кашель.

Седой едва повернул голову по направлению к Гэти, а она уже стояла перед ним, страшно побледнев. И протягивала кожаный кошель, который Марфи отдала ей. Она пыталась что-то сказать, но он покачал головой:

— Не надо. Я все знаю. Не уберегли они тебя? Ладно, все грешны, все за свои грехи платим.

Видно Гэти восприняла его последние слова как приказ, потому что дрожащими пальцами попыталась распутать завязки кошелька. Но руки дрожали все сильнее, а Седой молча смотрел на нее. И Инвари не выдержал. Он отобрал кошелек, развязал и со звоном высыпал перед ним содержимое.

— Ну и казначей у тебя, сестренка! — захохотал Шторм.

Монетки раскатились в разные стороны. Седой следил за ними нехорошим взглядом. Потом сгреб в кучу. Медленно, со вкусом опробовал каждую на зуб и ссыпал в кошель.

— Не хватает еще двух золотых, детка.

— У меня нет больше… Я не успела… — Гэти закрыла лицо руками.

Инвари молча наблюдал за ними. Чего-то он здесь недопонимал. Девочка столько вытерпела, а этот сукин сын думает только о деньгах!

— Я заплачу, — поморщился он, бросая свои последние два золотых на стол.

Гэти изумленно уставилась на него. Шторм перестал хохотать. И даже в глазах Седого промелькнуло удивление.

— Ты платишь за нее долг? — противным голосом переспросил он.

Инвари кивнул.

Седой пожал плечами, и глаза его стали такими холодными, что подмастерье замерз.

— Что ж… Ты положил монеты на стол.

— Хорошее приобретение, Ворчун! — крикнул кто-то за соседним столиком.

Тот только смерил его уничтожающим взглядом.

— И верно! — прогудел Шторм из-за спины Инвари. — Очень хорошее!

Юноша недоуменно переводил глаза с одного на другого.

— Что случилось?

Ворчун, запустив пальцы в свои седые волосы, крепко дернул их, и, вздохнув, поглядел на Шторма:

— Он — чужеземец! Шторм, объясни ему…

— Ты купил ее! — сердечно объяснил тот. — Ты приобрел ее на год. Как раз до следующего праздника Чудесного спасения.

— Я?! — глаза Инвари округлились. — Я не….

— Ты положил монеты на стол, значит, сделка завершена! — жестко прервал его Ворчун.

Инвари растерянно глянул на Гэти.

— Таков обычай, — прошептала она.

Инвари стало не по себе. Лихорадочно оглядываясь, он заметил кружку, только что принесенную Ворчуну, схватил ее и, не задумываясь, вылил в глотку. Через пару минут он смог думать и дышать. Или наоборот?

— И что мне с ней делать? — сипло поинтересовался он, то глядя на Ворчуна, то оглядываясь на Шторма.

— А что хочешь! — жизнерадостно ответствовал последний. — Можешь продать, подарить, посвятить Богам, и даже убить. Правда, только в течение срока.

— Вот, спасибо! Особенно ценно последнее! — Инвари решительно встал. — У меня нет времени разбираться с вами! Мне пора.

— Куда это? — подозрительно осведомился Ворчун.

— Есть дела в вашем городе…. Я и так опаздываю.

Ладонь Шторма, более похожая на лопату, чем на человеческую длань, сжала его плечо словно тисками.

— А с ней, что будешь делать?

— С ней?

Инвари посмотрел на трогательное личико Гэти в обрамлении солнечных кудряшек. Чем-то она была похожа на Ангели.

Сердце его сжалось дурным предчувствием.

— Пускай остается у вас. Она спешила сюда, словно домой. Это возможно? Может она остаться?

Ворчун тяжело поднялся. Гэти с непонятным выражением смотрела на него.

— Может, — сказал Ворчун. — Пускай остается. Старая крыса позаботиться о ней. А вот что будешь делать ты?

И он выразительно поглядел на его светлые волосы.

Инвари накинул капюшон, оглядываясь в поисках меча.

— Как-нибудь разберусь. Мне надо к трактиру «Веселье», как попасть туда?

Ворчун усмехнулся.

— Похоже, ты привык приказывать, чужеземец? Но здесь слушаются только моих приказов. Ты спас ее, за это я отпущу тебя сейчас, и отпущу живым. Однако если ты не явишься за ней завтра ночью — она умрет…

— Но…

Ворчун продолжал, не обращая на его попытки ни малейшего внимания, и в голосе его сквозили стальные нотки:

— Если ты предашь нас — умрете оба. Если по небрежности, но без злого умысла, приведешь хвост, или попытаешься сбежать…

— Умру! — вежливо закончил Инвари. — Это так страшно, Ворчун, что я не замедлю прийти завтра. Но сейчас я спешу. Пусть кто-нибудь проводит меня отсюда.

Ворчун переглянулся со Штормом.

— Мне нравится этот парень! — задумчиво заметил он. — Шторм, проводи его. А тебя, наглец, будут ждать завтра в полночь, в восточном крыле Большого храма Тэа. Пойдешь на звон молельных колокольчиков.

Инвари слегка наклонил голову.

— Благодарю.

Подошедший Шторм протянул ему меч.

— Держи свою игрушку и дуй за мной.

На пороге Инвари оглянулся. Гэти рыдала, уткнувшись лицом Ворчуну в грудь, а тот неожиданно нежно гладил ее вздрагивающие плечи.

Выход на поверхность оказался почти у самого дома Ангели, в куче каких-то отбросов. Коротко поблагодарив провожатого, Инвари помчался к месту встречи. До рассвета оставался всего час, поэтому Инвари не собирался задерживаться у Ангели. Сегодня он решил лишь отдать лекарство, а для разговора о том, что происходит в Ильритане, прийти в другой раз.

Чем ближе он подходил к заветной цели, тем беспокойнее становилось у него на душе. Прохладный осенний ветер задул в лицо, принеся с собой запах гари. Инвари прибавил ходу и выскочил прямо к дому. Пламя уже пожирало его. Толпившиеся вокруг люди тщетно пытались залить огонь, передавая друг другу ведра, но пламя расцветало на удивление ладно.

— В доме остался кто-нибудь? — на ходу закричал Инвари.

Но люди, не видя его лица под тенью капюшона, только испуганно шарахались в стороны.

Не снижая скорости, задержав дыхание, он метнулся прямо в стену огня, заменившую дверной проем. Стряхнул с плеч тлеющие искры. Глаза наполнились слезами, но он еще различал очертания предметов, которых было совсем мало в бедно обставленной хижине.

Внутреннее убранство гудело, как встревоженный улей. Балки перекрытий опасно трещали. А он метался по комнаткам, превращенным дымом и пламенем в чудовищный лабиринт, уворачивался от падающих бревен и снопов искр, пока не споткнулся обо что-то мягкое.

Задняя стена дома рухнула, со скрежетом и треском просела крыша. Медлить более было нельзя. Проклиная все на свете, он подхватил тело на руки, и выскочил из огненной преисподней: перемахнул через остатки рухнувшей стены, попав на пустырь. Здесь не было ни единого человека — основная масса людей находилась со стороны фасада, выходящего на улицу.

Секундой позже кровля рухнула, и дом заполыхал с удвоенной яростью, полностью лишив кого-либо на той стороне возможности увидеть его.

Инвари положил бездыханное тело на землю, поднял руку, чтобы вытереть слезящиеся глаза, и во всполохах пламени удивился ее красному цвету. Но это была лишь жидкость, стекавшая по пальцам. Охнув, он склонился над телом женщины, в которой узнал мать Ангели. Уже ничто не могло спасти ее — аккуратной нитью опоясывал шею красный надрез, подобный жутко улыбающемуся рту, и кровь уже застывала в углу губ.