Прощание с колхозом

Когда зимними вечерами хуторяне приводят козу в хату, валят ее на пол и всей семьей щиплют пух, рогатая от боли ревет. А ей внушают: «Терпи, Катька, такая наша жизнь». Подчеркну – наша. Одинаковая у козы и у крестьянина. С тех и других живьем пух ли, шкуру снимают.

И прежде и теперь песня одна: «Свяжем платок, продадим и угля купим… Продадим и сына-дочку обуем-оденем». И сам голый ходить не будешь. Цыгане ли, армяне (а теперь и наши) ездят по хуторам, меняют на платки, на пух красивые свитера, женские сапожки, цветастые шторы – всё, чем обделяла и обделяет хуторян магазинная торговля.

В нынешний мой приезд на одном из хуторов муж упрекал жену:

– Тягаешься на эту ферму, с утра до ночи там, а больше двух тысяч не получаешь. Сидела бы да вязала платки. И дом с хозяйкой.

На другом хуторе жена-учительница мужа-тракториста корила:

– Две тысячи принес, это позор. Мне повысили, целых двадцать получила. Лучше бы дома сидел да за скотиной глядел. Да вязал бы… – И объяснила мне: – Он умеет. На машинке хорошо вяжет.

А те, кого корили малой получкой, доярка да тракторист, лишь вздыхали. И все, я в том числе, знали, что заплати им завтра еще меньше – все равно на работу пойдут. Здесь не только «привычка к труду благородная», но ясное понимание: уйдешь с колхозной работы – сразу лишишься сена, соломы, зерна, а значит, не сможешь держать ту самую козу Катьку, без которой семье погибель.

Красивая легенда о том, что 3 процента земли личных приусадебных хозяйств дают 30 процентов производимого в стране мяса, молока и прочего, – не более чем легенда. Основой любого личного подворья, его твердым фундаментом, стержнем, являются колхозные угодья и колхозные машины с запчастями, горючим; все убираемое, убранное и брошенное, все, что плохо лежит и завтра все равно пропадет: кукуруза, силос, подсолнух, сенцо, дробленка, комбикорм, сенаж – все сгодится и впору на своем подворье. И чем богаче подворье, хозяйственней мужичок, тем более зависим он от колхоза. Без него не прокормишь три-четыре, а то и пять коров (если рядом город, поселок, то базар заберет молоко, сметану, каймак, творог), без колхоза не выкормишь десяток-другой свиней, табун гуляка. Такие подворья есть, и они не редкость.

На областном 1991 года совещании фермеров выступил чеченец, даргинец ли, словом, человек кавказский, и с гордостью сообщил, что он уже двадцать лет на этой земле фермерствует подпольно, занимаясь козами, которых у него не десятки, а сотни.

А эти две сотни, три, даже пять сотен коз (я видел такие стада) – где и чем они кормились и кормятся? Один человек в силах ли накосить на 500 голов? Вопросы детские. На колхозных угодьях, на его полях все паслось, с колхозных гумен везлось днем и ночью.

На хуторе Большой Набатов долгие годы проживал всем известный Ибрагим. Скотины держал несчетно. В совхозе не работал. Косы в руки не брал. Таких Ибрагимов на нашей земле – легион.

Выписка из районной газеты: «Поезжайте на хутор Логовский и посмотрите, какие стога стоят у дворов коренных жителей и что запасено чеченцами. А потом сравните количество скота у одних и других. У чеченцев скота в два-три раза больше, чем у коренных жителей, а кормов или нет вовсе, или в два-три раза меньше. Как же думают они зимовать? Да так же, как и раньше. За счет совхозного гумна». Поехали, посмотрели, верно-неверно, но посчитали. «В хуторе Логовский двенадцать чеченских семей, у них – 129 голов крупного рогатого скота и 1479 голов овец и коз. У девяноста двух семей местных – 103 головы крупного скота, 519 овец и коз… Когда некоторым чеченцам был задан вопрос: «Где берете корма?» – никто из них не мог дать вразумительного ответа».

Когда в Задонье, на хуторах Большая Голубая, Евлампиевский, Осиновский и других, руководство совхозов убирало овечьи отары, гурты крупного рогатого скота, а значит, и совхозные гумна, корма, чеченские семьи со всем своим добром сразу же уходили с этих хуторов.

Большинство наших людей помногу скотины не держат. Но корова Манька, бычок, козы, пара-тройка хряков и птица – единственно надежная экономическая основа сельской семьи. Продашь удачно пуховый платок ли, свиную тушу – вот тебе и доход.

Колхозные же заработки в большинстве своем пока что смешные. Их практически нет. Селянин по-прежнему зарабатывает на жизнь, ишача вторую, после колхозной, смену на своем подворье с лопатой, вилами, мотыгой – с тем нехитрым снарядом, какой находят археологи на раскопках древнего Рима, Египта… Он, этот снаряд, и нынче на подворье хутора ли Павловского, Кузнецов или Малой Бузиновки. Но сельское подворье за долгие годы «социалистической аграрной политики» надежно присосалось к колхозному организму. И порой уже не поймешь, где здесь чье: чей трактор у двора? чьи телята пасутся и в чьем зеленом ячмене? чьи это гуси на все лето прописались у колхозного амбара, потом на току? чье это сено в кипах? чье молоко несут с фермы доярки? чью дробленку развозят средь бела дня скотники по дворам? Вопросов не счесть. Ясно одно: все наше общественное сельское производство, разваленное и еще живое, держится на практически бесплатном, а значит, непроизводительном труде многими способами закабаленных людей, которым сегодня и вовсе некуда податься. Города их уже не ждут.

Распрощавшись с колхозом «Дружба» и его председателем Е. В. Легчило, раскулаченных дедов которого увозили в эшелонах на север и на восток (он из тех редких счастливцев, чьи матери все же вернулись на родину через годы, разжижив свой казачий замес, отсюда и фамилия – для Дона чужая, но та же кровь), – распрощавшись, отправимся на Бузулук, в бывший колхоз имени Карла Маркса, а нынче «Восход», конечно же, акционерное общество.

Строки из письма: «Наш “Восход” превращается в “Закат”. Ушел председатель колхоза в фермеры, за ним – наш заведующий свинофермой. О колхозе они не думали. Летом ремонт помещений на ферме не проводился. Ведра доброго нет, гвоздя не сыщешь. Нечем старые дыры на ферме латать. Ни сена, ни соломы не заготовили. Все под дождем пропало, превратилось в ледяные глыбы. Начался падеж крупного рогатого скота, и свиньи по-другому захрюкали. Решили избавляться от животноводства. Сдаем на мясо, продаем. А значит, готовимся к безработице. Грошовая зарплата, и ту не дождешься. А что будет завтра? Частная собственность, фермерство? Только об этом и слышишь… Да разве можно продавать землю?! Никогда она не попадет в руки крестьянину. За какие шиши я ее куплю? За ваучер? Так я его давно отвез на базар, выменял на аккумулятор. Вовремя успел. На другой выходной уже три ваучера за аккумулятор просили. Землю не мы купим. А значит, готовиться в батраки. Колхозы, один черт, обречены».

Может быть, адресат мой, колхозный свинарь, сгущает краски, не видя общей картины? Послушаем, что говорят люди, сидящие выше, из разных краев нашей области:

– Сегодня животноводство переживает трудности, которые сравнить можно только с разгромом, – говорит главный зоотехник сельхозкомитета Суровикинского района. – Сокращение поголовья из месяца в месяц набирает темп. За год на девять процентов сократилось дойное стадо. От семнадцати до тридцати шести процентов сократились гурты в колхозе имени Суворова, совхозах «Солонцовский», «Бурацкий», «Красная звезда». На двадцать пять процентов снижено свинопоголовье. На восемнадцать процентов сокращено поголовье овец. Причин тому много. Руководители хозяйств больше упирают на неразбериху в современной экономической политике. Но на мой взгляд, основная причина: нежелание руководителей всерьез браться. Полученная самостоятельность позволяет сворачивать животноводство. Падеж скота, бесконтрольность, халатность… Район потерял целое хозяйство.

– Четкой перспективы не вижу, спад производства нарастает, – заявляет руководитель районного сельхозкомитета из Котельникова. – Колхозы и совхозы на грани развала. Поголовье дойных коров за год уменьшилось на девятьсот голов, удой снизился на шестьсот литров. Мясное поголовье крупного рогатого скота значительно снизилось. Свиноводство как отрасль идет под нож. На корма нельзя жаловаться, обеспечение выше, чем в другие годы.